– Технически девяносто пять. – Ты снова язвишь. – Извини. – И познакомилась со столькими людьми. – Продолжал Том, глядя в ту же точку вселенной, что и я. – Кто-то из них запомнился тебе больше остальных? Лица девяносто пяти героев и их близких, что встречали меня в аэропорту, на вокзале или, оказавшись не столь участливыми, в своих квартирках и домах, всплыли в памяти. Я не помнила имена всех – предусмотрительно держала их в заметках телефона вместе с адресами в разных частях страны. Но я хорошо помню улыбки, которые озаряли их лица, когда они рассказывали свои истории. – Как и у любого учителя, у меня есть свои любимчики. – И кто они? Я рассказала о малышке Джесси и её триумфальных печенюшках из всего, что завалялось дома. Об Анне Чапман и её дружной семье, которые провожали старушку в путь трюфелями в подливке. О мистере Миллигане и его жене, что страдает Альцегеймером и вспоминает свою жизнь, лишь когда готовит чуррос. – У меня много историй. Ведь жизнь не ограничивается только одной. Какую ещё ты хочешь услышать? – Я бы послушал их все. Но у нас ещё будет время. Совсем немного, мой дорогой Том. Но ни один из нас двоих не хотел думать о воскресенье и о билете на автобус до Чарлстона, что заранее был заказан и уже поджидал меня в наружном кармане чемодана. Моя история, во всяком случае, эта история продолжится путешествием, а Том вернётся к своей жизни, словно меня в ней и не было. Так ластик стирает следы карандаша на бумаге. Мне не хотелось быть стёртой, но курортные романы не длятся вечно. – А ещё вы с Мэдди. Ваша история тоже моя любимая. – Когда я заговорила о запретной теме, пульс зачастил. Только бы Том не почувствовал это волнение. Мы лежали так близко друг к другу, что он мог бы ощутить каждый толчок сердца, как своего собственного. Я хотела отстраниться, чтобы не чувствовать себя такой уязвимой, но он лишь крепче обнял меня за плечо и впечатал в своё тело, лишь бы между нами не оставалось ни одного лишнего сантиметра. – Том… – Этого не будет, Джекки. – Но ты мог бы хотя бы объяснить мне. – Наши голоса становились громче и волновали покой поляны. Вот бы не спугнуть тишину леса. Вот бы не спугнуть то, что между нами. В ожидании злости, которая по щелчку зарождалась внутри Тома, я прикрыла глаза. Но Том заговорил спокойно, примирительно, будто сам не хотел ничего спугнуть. – Джекки, я не могу. Ты сможешь принять такой ответ? Потому что я не хочу, чтобы что-то тяготило то недолгое время, что мы можем быть вместе. Я опёрлась на локоть и заглянула в его глаза. Они отливали голубизной неба и больше не предвещали шторм. А я не хотела захлебнуться в нём. Мне даже не пришлось ничего говорить – наш поцелуй сказал всё сам за себя. Мы скрепили очередное перемирие, потому что на войне нет места счастью. Говорят, от любви до ненависти всего один шаг. Но от ненависти до любви и того меньше. Тёплые, влажные губы Тома Хадсона доказывали мне это снова и снова. *** Морковно-свекольные брауни от Айрис Бёрнс Абердин, Южная Дакота Вы когда-нибудь задумывались о том, как вам повезло с родителями? Какими бы они ни были – строгими, старомодными, скучноватыми – они у вас были, они у вас есть и они у вас будут. Не всем так везёт. А если всё ещё злитесь на родителей за что-то, испытываете обиду или попросту редко вспоминаете, возможно, сейчас самое время всё исправить. Если бы у детишек из сиротского приюта «Сильвер Оук» в Абердине был шанс сказать родителям о своей любви или сказать хоть что-нибудь, они бы его ни за что не упустили. Но у них отобрали этот шанс при рождении. В «Сильвер Оук» живёт семьдесят шесть сирот от мала до велика. Самому младшему вот-вот должно исполниться пять, и, ужасно это признавать, у него больше всего шансов обрести новый дом, чем у ребят постарше. Здание приюта довольно просторное: пять этажей разделены на множество спален так, чтобы в каждой располагались двое детишек со всем удобствами. За детьми присматривает восемь настоятельниц и ещё четыре учителя, которые ведут уроки в соответствии со школьной программой. Но это не считая других сотрудников приюта, которые остаются в тени, но делают для этих детишек не меньше. Одна из них – Айрис Мёрдок. Сорок лет она простояла у плиты в «Сильвер Оук», заботясь и подкармливая тех, кому в жизни повезло не так сильно, как нам с вами. Она вырастила ни одно поколение вежливых, умных и талантливых малышей, и за все эти годы и сама поучилась кое-чему у детей. Например, неважно, где и как ты появился на свет, ты имеешь право стать тем, кем сам захочешь, несмотря на статус, денежное положение и поддержку общества. Или то, что мечтать не стыдно в любом возрасте. Но самое явное, что уяснила для себя Айрис, так это то, что дети просто ненавидят овощи. А их постоянно запихивали в меню, чтобы рацион был разнообразным и полноценным. Это, конечно, правильно, но те, кто составлял эти меню, не видел, как дети морщатся при виде брокколи, выковыривают морковку из рагу или спорят на десерт, кто съест кабачковое пюре. Сорок лет Айрис наблюдала, как её подопечные любимчики воротят нос от того, что она готовила, но ни разу не обиделась и не пожалела, что променяла какой-нибудь ресторан, где могла бы подавать изысканные блюда, на «Сильвер Оук». Эта работа стала её призванием и возможностью заполнить пустоту жизни чем-то важным, стоящим, даже бесценным. Стать опорой и кормилицей для семидесяти несчастных детей. Но её вера в свою благородную цель пошатнулась, когда в министерстве издали новый «овощной» указ – писульку, которая вклинивалась в привычный уклад «Сильвер Оук» и могла настроить всех детишек против Айрис и её помощниц. Согласно этому указу, который должен бы сотворить доброе дело и поспособствовать здоровым привычкам, все детские дома, которые спонсируются государством, должны получать определённое количество овощей в месяц и расходовать их с толком. Там, «наверху», хотели, чтобы дети в месяц съедали по десятку килограмм морковки, свеклы и капусты, так, чтобы ни грамма ни шло в утиль. Обещали тщательно следить за расходом овощей и рационом, и, в случае малейшего отклонения от правил, управляющие детскими домами понесут соответствующее наказание. Каким оно было – смещением с поста, урезанием зарплаты, отрубанием руки – Айрис не знала, но получила строгий наказ запихивать овощи в детей, как яблоки в фаршированного гуся. Меню включало трёхразовое питание и перекус, и теперь сплошь состояло из овощей. Как Айрин ни доказывала директрисе «Сильвер Оук» миссис Браун, что дети просто не станут есть все эти салаты из моркови и свеклы, супы из одной только цветной капусты, та не хотела её слушать. На кону стояла её работа, так что она бы подчинилась и приказу на то, чтобы насильно толкать противные овощи в детей. Айрис ничего не оставалось, лишь подчиниться. Целую неделю она варила свеклу, натирала морковку и чистила кукурузные початки. Готовила всё, что требовали правила и меню, одобренное директрисой. И каждый день видела, как дети всё больше и больше ненавидят есть её стряпню, приходить в столовую, да и вообще, жить в месте, подобном «Сильвер Оук». Не в своём уютном доме, где мама с любовью подаёт к столу то, что любят все домашние, а не противную, вонючую свеклу. Всё чаще овощные гарниры и салаты возвращались на кухню на подносах, но выкидывать остатки запрещалось. Первое время Айрис отдавала объедки бездомным животным, пока её не раскусила миссис Браун и не пригрозила увольнением. Если кто-то в министерстве прознал бы, что дети отказываются «травиться» овощами, а продукты переводятся на бродячих псов и подбитых котов, им бы это очень не понравилось. Потому директриса, что пеклась лишь о своей пятой точке, но никак не о воспитанниках, приказала привить им здоровые привычки и любовь к овощам. Любыми способами. И Айрис стала слово в слово выполнять приказ. Раз уж любыми способами – так тому и быть. Она стала отклоняться от меню и готовить блюда из овощей по собственным рецептам. Тыква превращалась в варенье, которое подавали к булочкам на завтрак. Из помидоров получался мармелад, который кубиками клали рядышком и чашкой какао на полднике. Из творога и моркови выходило отличное сочетание для запеканки, которую полюбили ничуть не меньше какого-нибудь чизкейка «Нью-Йорк». Морковные торты, огуречное мороженое, пироги с брокколи, баклажанные панны-коты. Но самое любимое всеми блюдо – свекольно-морковный брауни фиолетового цвета. Дети готовы были есть его на каждый приём пищи, а самые смелые приходили на кухню за добавкой. Миссис Браун подметила, что в отходы не идёт столько овощей, и порадовалась, что в «Сильвер Оук» выполняются предписания. Вот только, узнав, каким необычным способом Айрис им подчиняется, она взбеленилась. Стала отчитывать находчивую кухарку, но та лишь пожала плечами: – Дети счастливы и едят ваши овощи. Какая разница, как они приготовлены? Я думала, дети для нас – самое важное. Если ради них нужно слегка отойти от правил, что ж, можете меня увольнять. Но директриса не уволила. Слова Айрис повлияли на неё, но не так сильно, как счастливые улыбки воспитанников, которые за обе щеки уплетали овощные десерты. Она сама попробовала свекольно-морковные брауни и всё поняла. Такими были маленькие радости детского дома на вкус. Она извинилась перед Айрис и согласилась с тем, что в министерстве не оговаривалось, как будут готовиться овощи. В виде тошнотворного пюре или вкусных сладостей. Всю неделю миссис Браун совещалась с Айрис в своём кабинете, составляя «счастливое меню» на несколько месяцев вперёд. В нём нашлось место для разных блюд, о которых она даже не слышала и которые никогда не пробовала. Но почётным всегда оставался брауни из свеклы и моркови. Она даже выпытала рецепт у Айрис, чтобы печь его для своих домашних. P.S. Совет от Джекки. Если в вашей жизни есть что-то, что вам не по нраву, но что вы не можете изменить, посмотрите на это под другим углом. Посыпьте сахаром, запеките с шоколадом, распейте с чашечкой чая в приятной компании. Глава 14 И почему время летит со скоростью вспышки, когда ты счастлив? Минуты наедине с Томом сверкали, как молнии, и из настоящего превращались в воспоминания. Пикник на опушке заповедника Уайтмарш, ужин в городе с шампанским и очередными блюдами со странными южным названиями «Гнездо кукушки» и «Старый мельник», завтраки на моей кухне из последнего, что осталось на полках холодильника. Рядом с Томом я забывала, кто я такая, но и он терял память точно по щелчку. Даже не вспомнил о своей напускной суровости и повёл на танцы в «Роу Уотер», где кружил меня со смехом под песни гитары. В четверг Том отвёл меня к конюшням, чтобы познакомить со своими подопечными. Удивительно, как я ещё не побывала в этой части «Грин Вэлли». Конюшни расположились на самом дальнем пятачке, за островком клёнов, поэтому я никогда не видела лошадей, когда бродила по территории гостиницы. Место было идеальным: достаточно близко для тех, кто хочет прокатиться верхом или просто полюбоваться на грациозных животных, и в то же время довольно далеко, чтобы ржание и бой копыт не беспокоили постояльцев. – Техас не пойдёт с нами? – Спросила я, привыкнув к тому, что этот пёс всегда вертится вокруг. – Я оставил его с Мэдди. Когда Техас появляется в конюшне, начинается настоящий хаос. Он умеет навести суету. Гоняет всех и заставляет носиться с ним до седьмого пота. Я представила, как пятёрка лошадей играет в догонялки с ретривером. А я бы взглянула на такое. Животные умеют ладить независимо от породы или окраса. Нам бы многому у них поучиться. В просторном загоне разгуливали пять лошадей, все как одна величественные, но в то же время такие непохожие и мастью, и темпераментом. Мы приблизились к ограждению, умело сбитому из деревянных досок, и Том облокотился на перекладину, с гордостью оглядывая своих любимцев. Я встала сбоку, ощущая его аромат. Для меня он был сильнее, чем животный запах пота, витающий над загоном невидимой вуалью. – Видишь ту чёрную кобылу? – Том указал на лоснящуюся углевым окрасом лошадь в самом дальнем конце загона. Она спокойно ступала, как царица, позволяющая простым смертным любоваться ей. – Это Клеопатра, но мы зовём её просто Клео. – Кличка под стать кобыле, подумала я. – Она самая молодая и самая самовлюблённая из всех. – Лошади бывают самовлюблёнными? – Рассмеялась я. – Не представляешь, насколько. Видишь, как она держит шею? Как переставляет ноги? – Даже с такого расстояния мышцы её грандиозно длинных ног поражали своей мощью, а грива переплеталась с ветром. – Она неделю не подпускала меня к себе, фыркала и обнюхивала руку, пока не позволила к себе прикоснуться. Эдди, наш конюх и мой помощник, ты уже виделась с ним, не хотел покупать её. – Почему? – Боялся, что с ней будет много проблем. Она мало кому позволяет находиться рядом и почти никому не доверяет. Эдди предупреждал, что вряд ли удастся её обуздать и усадить хоть кого-то из постояльцев в седло. – Почему же ты купил её? – Не смог устоять. – Признался Том без тени смущения. – Она умеет влюблять. – Многим нравится просто смотреть на неё, но мало кому мы позволяем прокатиться верхом. Слишком рискованно. Однажды она сбросила даже Эдди, хотя они давно поладили. Но я не жалею. Эдди возит её на конкурсы и уже заполучил несколько наград. Неплохая реклама «Грин Вэлли» среди любителей конных выставок. Рука Тома переместилась чуть правее, к жеребцу у поилки с водой, чья шерсть отливала под солнцем ореховой кожурой. – Это Марсель, самый быстрый из пятёрки. Стоит лишь открыть ворота загона, и он как пуля помчится по полю. Пегая кобыла – Бархат. Покладистая и тихая, как ягнёнок. К ней мы подпускаем детей и тех, кто ещё пока неуверенно держится в седле. – Том кивнул на белого красавца, жующего листву с ветки, перекинутой через ограду. – Версаль, своенравный, но знает своё место. А этот, – последняя жемчужина в раковине Тома развалилась на траве. Песочный окрас дополнял эту палитру своеобразием. – Лотос. Добряк и тюфяк, которому лишь бы поваляться на солнце. Он любит только красные яблоки, но в остальном совсем не привереда. – Ты так их любишь. – Заметила я, мечтательно разглядывая богатство Тома Хадсона, которое измерялось совсем не золотом. – Любовь к лошадям передалась мне от отца. Не могу даже представить, что могу потерять их. Стеклянный перезвон его голоса напомнил о том, что его жена хотела отобрать половину совместно нажитого имущества после развода. Мэдди упоминала, что тройка лошадей появилась в «Грин Вэлли» уже после того, как они принесли свои клятвы перед алтарём. Конечно, Лиза не станет отбирать лошадей, да и вряд ли Том отдал бы их без боя. Но, чтобы откупиться от неё и сохранить их, Тому предстояло немало раскошелиться. Моя ладонь пригрела плечо Тома. Бесполезное утешение, которое не подарит ему покоя, но покажет, что мне не всё равно. Всё, что касалось Тома Хадсона, с некоторых пор тревожило и меня. – Не хочешь познакомиться поближе? – Том стряхнул с себя грусть, но не мою руку, и зажёгся истинным удовольствием от того, что я притронусь к частичке его сердца, которую он держал здесь, за деревянным ограждением конюшен. Мы медленно вошли в загон. Широкая спина Тома вела меня за собой и стальным щитом закрывала от своенравных животных. Каждый день они встречали незнакомцев, покачивая густыми гривами, так что привыкли к вторженцам из большого мира. Но красота бывает убийственно опасна, поэтому Том готовился в любой момент защитить меня от всего, что могло разогреть дикую кровь этих прекрасных созданий. Первым меня поприветствовал Лотос, фыркнув влажным носом в мою сторону и позволив с первой же попытки обласкать гладкий атлас шерсти. Эта кличка идеально вписывалась в его образ. Расслабленный и ленивый, как йог в позе лотоса, он ловил вибрации природы и нашёл гармонию со всем живым. Марсель и Бархат внимательно изучали меня под прицелом своих смоляных глаз. В них, как в дымящихся углях, теплилась бурная жизнь, и достаточно всего искры, чтобы снова разжечь огонь.