– Ну не знаю. Это оказалось не так-то просто… играть на камеру. – Ну, пожалуйста, – я приблизилась к нему. – Тебе ведь понравилось готовить под моим руководством. – Я нагнулась ещё ближе, так, чтобы мои губы соблазнительно выдыхали прямо ему на ушко. – Представляешь, сколько ещё комментариев заполучишь после парочки выпусков? И финальная стадия уговоров – чувственный поцелуй, который и коматозника приведёт в чувства. – Ты умеешь уговаривать. – Почти простонал Том. – Но займёмся этим через полчаса. А пока позанимаемся кое-чем другим. Я радостно взвизгнула, когда его руки подхватили меня и, как пёрышко, унесли в спальню под неодобрительный взгляд Техаса и размеренный стук дождя. Прогноз не соврал. Дождь молотил без передышки, а мы передыхали друг от друга на кухне, снимая забавные ролики для блога. Если поначалу Техаса забавляли все эти увесиления с колпаком и готовкой, то к четвёртому видео он уже устал от нас и наших сальностей, и спрыгнул со стула, чтобы сбежать на мягкий диван. Последние сцены пришлось снимать вдвоём, но мы так вошли в свои роли, что отыграли с блеском. Будь мы актёрами на сцене театра, нас бы вызвали на бис. Теперь у меня было пять новых выпусков про запас. В блоге появиться целый цикл «Рецептов из Саванны», где мы готовили жаркое по-деревенски, котлеты по-французски, гнёзда из спагетти с фаршем, кабачковую запеканку и картофельные биточки. На десерт я заставила Тома самостоятельно испечь грушевый пирог из моего детства по рецепту мамы. Даже забавно, что этот пирог стал символом всех ярких воспоминаний моей жизни. И если раньше он был связан с семьёй и жизнью в Сент-Луисе, то теперь с самым невыносимым и потрясающим мужчиной в мире. – Расскажи о своих родителях. – Попросил Том, когда мы сели ужинать тем самым грушевым пирогом и двумя чашками кофе. – По твоим рассказам я понял, что у тебя было счастливое детство. – Самое счастливое. Некоторые воспоминания наводят грусть, какими бы счастливыми они не были. Всё, что касалось моего детства и родителей, наполняло меня радостью ровно на столько же, сколько опустошало сердце. Я долго рассказывала Тому о том, как мама учила меня готовить на нашей маленькой кухне в Сент-Луисе. Как по субботам мы ходили в парк Тауэр Гроув, ботанический сад Миссури или на роликовый стадион. Как родители танцевали под песни Стинга, а я любовалась ими и мечтала когда-нибудь также танцевать с мужем на глазах детей. Как папа катал меня на спине и приносил леденцы на палочке после каждой смены. – Я всегда считала его волшебником, у которого карманы набиты конфетами. – Улыбалась я, пока знакомый вкус груш и теста подслащивал грусть. – Восхищалась тем, что он всегда находил время, чтобы забежать в магазин за леденцом, даже если устал на работе. Но когда он умер, я нашла на чердаке целую коробку этих леденцов. Каждое утро он клал один в карман, чтобы принести мне вечером. Но волшебство от этого не исчезало. – Хотел бы я познакомиться с ним. О лучшем комплименте и мечтать не стоит, но я услышала в нём нечто большее. Будь мои родители живы, захотел бы Том узнать их поближе? Представиться моим мужчиной? Заверить отца, что позаботиться обо мне? Вместо того, чтобы спросить об этом, я запихала ещё одну ложку пирога в рот. Слишком несбыточные мечтания, Джекки. Это просто курортный роман. Из них никогда не выходит ничего путёвого. Том и Лиза – прекрасный тому пример. – С недавних пор Сэнди взял на себя роль заботливого отца. – Пора было возвращаться из грустных дебрей в более весёлую колею. Кто, как ни Сэнди Мур, мог помочь в этом? – Он взял меня под своё крыло и, так сказать, вырастил. Без него я бы никогда не стала той, с кем ты делишь пирог. – Тогда я счастлив, что именно его крыло попалось тебе по пути. – Он спрятал глаза в своей тарелке и тихо посмеялся. – А ещё рад, что Сэнди не оказался твоим парнем. – Да, глупо получилось. – Хуже не придумаешь. – Том потянулся через стол и взял меня за руку, словно мы проводили романтический вечер в шикарном ресторане Нью-Йорка. Только вместо живой музыки звучал грохот дождя, вместо изысканных блюд нам подавали домашний пирог, а к столику не подходил официант в белом фартуке. Но так мне больше по душе. – Так тебе достанется от Сэнди? За то, что… история Мэдди не попадёт в книгу? Я напряглась всем телом, что даже стул заскрипел от душевной тяжести. Умело обходя эту тему стороной последние сорок восемь часов, я упустила из внимания то, что Том может сам заговорить о ней. – Уже досталось. – Призналась я, отчего он недовольно свёл брови. – Не хочу скрывать от тебя, но Сэнди очень хочет получить эту историю. И он велел любыми способами уговорить тебя. – Мне жаль, Джекки. – Похоже, в этот раз он не злился. – Но почему бы тебе не добавить в книгу свою историю? – Мою историю? – Сама говорила, у каждого сотни историй и из них складывается сама жизнь. Наверняка, каждый рецепт, который ты опробовала на своей кухне, так или иначе, повлиял на тебя, разве нет? Изменил пусть не саму судьбу, но тебя. Что бы ты выбрала? Я задумалась над словами Тома. Конечно, ничто в этой жизни не проходит бесследно. И не готовится бесследно. Даже самые неудачные попытки приготовить что-нибудь – маленькие шажки, по которым я двигалась вперёд. Крокембуш, который никак не хотел получаться. Ради него я пошла на курсы в нью-йоркской кулинарной студии на Статен-Айленде, где познакомилась с Лили Граймс. Если бы не мои руки-крюки, которым никак не покорялся этот французский торт, то я бы никогда не обзавелась такой трудолюбивой и честной помощницей. А сейчас она подменяла меня на большом экране, пока я прохлаждалась на побережье океана в компании весьма себе привлекательного мужчины, который доводил меня до трепета и дрожи. Сливочный соус с грибами, который я благополучно забыла на плите и заснула на диванчике в гостиной, пока болтала со знакомой по телефону. На вой пожарного извещателя сбежались все соседи и пожарная бригада. Когда выяснилось, что сгорел лишь соус в кастрюльке, а не полквартиры, меня пожурили и посоветовали впредь быть осторожной. А потом один из пожарных узнал во мне Джекки Адамс и чуть ли не кланялся в ноги, всё повторяя, что за готовку в части отвечает он и всегда пробует что-нибудь новенькое по моим рецептам. Ребята так восторженно приветствовали меня, благодарили за вкусные обеды, которые удаются благодаря моему шоу, и приглашали как-нибудь заглянуть в часть и привести с собой детей или племянников. Эти суровые, накачанные парни в полной экипировке оказались такими добряками, что я на следующий же день притащила в пожарную часть две коробки печенья, которые пекла накануне, и всех четырёх отпрысков Сэнди. Хороший получился день. А с ребятами из части я до сих пор иногда общаюсь и завожу им какие-нибудь сладости перекусить и поблагодарить за верную и опасную службу. Или кабачковый суп, в который свалилась Джинджер. Он-то точно изменил мою жизнь и может зваться «рецептом счастья». Но ни один из них не кажется мне идеальным. Поэтому я назвала тот, что неразрывно связан со всеми памятными и важными событиями в моей жизни. – Грушевый пирог. – Твой пирог извинений и благодарности? – Оживает Том. – Правильнее будет назвать его пирогом всей моей жизни. – Ухмыляюсь я. – Готовить его научила меня мама. Он стал первым полноценным блюдом, что я сделала сама ещё в семь лет! Я пекла его на дни рождения, юбилеи, годовщины родителей. На выпускной, на похороны, на предсвадебные девичники бывших одноклассниц. Я пекла его почти каждый день, когда рассталась со Скоттом, чтобы чем-то занять руки и голову. Он был первым пирогом, который я испекла в Нью-Йорке после переезда, что взяла с собой в гости к Сэнди и его семье. И я никогда не делилась его рецептом на шоу или в блоге. Хотелось сохранить что-то только для себя. А теперь вот он ещё будет напоминать о тебе. Я прижалась к нему всей своей душой и почувствовала, как часто бьётся его сердце под футболкой. – Да, этот пирог и правда волшебный. – Мечтательно протянула я. – Но я не могу заполнить книгу своей историей. Это будет неправильно. – А по-моему, очень даже правильно. Все захотят услышать историю Джекки Адамс. – А я предпочитаю оставить её для себя. Так что… мне нужно раздобыть ещё одну волшебную историю рецепта, раз уж ты такой жадный. Я говорила шутя, но Том не оценил мой юмор. Он стал тем голубым, ясным небом, на которое внезапно набежали тучи. – Я подставил тебя. Но я буду лицемером, если скажу, что можешь на меня рассчитывать. Я не раскрою тебе секрет той пиццы. Но раскрою другой. Не она спасла Мэдди от рака. И не она спасёт вашу книгу от провала. Я ждала продолжения. Объяснений его раздражающей упёртости. Но он промолчал. Разговор был окончен, даже не начавшись. Я выпустила руку из его пальцев и оставила пирог недоеденным. – Хочу пройтись немного. – Бросила я, снимая дождевик Тома с вешалки. – Ты шутишь?! – Опешил он, глядя на меня, как на ненормальную. – Там ливень льёт уже десять часов кряду. – Техаса всё равно нужно выгулять перед сном. Я ненадолго. При упоминании своего имени, Техас спрыгнул с дивана и запутался в моих ногах. Том не стал меня останавливать и так и остался сидеть за столом, но больше не притронулся ни к крошке грушевого пирога. Он становился пирогом радости, пирогом благодарности и пирогом извинений. Но сейчас превратился в пирог обиды. Наверняка Том решил, что я обиделась на него из-за того, что его отказ ставит под удар наш с Сэнди проект. Он не ошибся. Я правда обижалась. Но совсем не поэтому. За эти два дня, что мы провели не отходя ни на шаг друг от друга, мы делились всем. Обнажали души и тела, словно мира за их пределами не существовало. Но после всего этого Том не мог доверить мне такую мелочь, как объяснение, почему его рецепт должен остаться в тайне. Я закрыла дверь и спустилась с крыльца, тут же попав под удары дождя. Я приоткрыла лицо и подставила его навстречу холодным каплям. Они освежали, как кусочек лимона в стакане с водой. Техас же не боялся промочить лапы и понёсся по расхлябанной траве, будто вырвавшись из заточения на вожделенную свободу. Пока мы прогуливались неподалёку от коттеджа, я ругала себя за излишнюю чувствительность. Мы ведь оба знали, что это всего лишь курортный роман и не стоит питать иллюзий, что он сможет продолжиться. Отношения на расстоянии – такая же глупость, как курица под шоколадным соусом. Кто-то пробует её, и кому-то даже нравится, но в большинстве случаев, она на любителя. Протрезвев от прохлады летнего дождя, я позвала Техаса, который успел перепачкать даже уши, и вернулась в дом. Том встретил меня у двери и заключил в долгие объятья, не боясь намочить футболку. – Не хочу спорить или дуться. – Прошептал он мне в плечо. – Три дня – слишком короткий срок, чтобы тратить его на обиды. – Я думала о том же. – Поцеловав его, я стащила капающий дождевик, и попросила Тома отнести пса в ванную. – Я сама его помою, пока он не перепачкал весь дом. Джинджер не любила купаться и вообще всё, что имело свойство растекаться или мочить её. Молоко, сливки и то, что можно было съесть, шло не в счёт. Её бы я не вытащила в такую погоду даже на крыльце постоять, в парках она держалась в стороне от водоёмов и фонтанов, а лужи и вовсе доводили её до истерики. Наши банные процедуры случались так редко, как только можно было затянуть, и всегда сопровождались паническим воем с её стороны и руганью с моей. Может, такая боязнь была последствием её падения в кастрюлю с супом? Но Техас, похоже, на все сто процентов состоял из желания поесть и побарахтаться в воде. Полупёс – полурыба. Едва зашумел дождик, он начал кидаться под его струи, как морж кидается в прорубь. Он скакал по ванной и бессовестно забрызгивал меня и стены, так что через десять минут могло показаться, что дождь прошёл не на улице, а в ванной комнате. – Спасибо, Техас, что поднял мне настроение. – Сказала я, промакивая отяжелелую шерсть полотенцем. За то время, что мы баловались в душе, я слышала, как трижды звонил телефон, но даже не думала променять эти мокрые игрища на разговор с кем бы то ни было. Техас облизнул мою руку в качестве благодарности за игру и выскочил из ванной, чтобы закончить растирания о коврик в гостиной. И почему некоторые люди не питают любви к собакам? Они ведь лучше укола радости и точно так же растекаются в крови, только любовью. Наведя порядок и развесив насквозь промокшие полотенца, я вышла из ванной с чувством полной безмятежности, словно обида смылась вместе с грязью в сток. Судя по звукам, Техас вовсю вытирался о ковёр, но Том и не думал сделать ему замечание. Он встретил меня суровым взглядом, присев на спинку дивана и сложив руки на груди. – Что случилось? – Я снова взмокла, но уже не от дождя или душа, а от тревоги. – На тебе лица нет. – Тебе звонили. – Таким тоном можно лёд раскалывать или крошить капусту. – Да, я слышала. Потом перезвоню. Том протянул мой мобильник, но не дождался, пока я его возьму, и подкинул, как горячую картошку. Будто ни секундой дольше не мог держать его в руках. – Да уж, перезвони. – Том, что происходит? – Может, ты мне объяснишь? – Я бы объяснила, если бы хоть немного понимала, что именно! Наши голоса раскалились подожжёнными углями, так что даже Техас бросил свои забавы с ковром и высунул голову из-за дивана. – Это был Сэнди. – Что? – Сэнди звонил тебе трижды. А потом прислал сообщение, и я прочитал его. Его тон резал, как по живому. Что такого мог написать Сэнди, что Том взъелся на меня? Я ждала, когда его бессмысленная злость найдёт подходящее оправдание. – Знаешь, что там было?