Зато появилось много времени на поваренную книгу, о которой так легко забывалось рядом с Томом. Девять историй так и канули – не в Лету, но в реку Уилмингтон, а может, долетели и до самого Атлантического океана. Я написала каждому, кто делился главами своей жизни со мной одиннадцать, восемь или шесть месяцев назад, и кого я так ужасно подвела. Но эти чудесные люди и не думали злиться – у меня на руках снова был пересказ каждой из девяти историй со всеми подробностями, которых я сама бы не вспомнила. Будущая книга «Сто рецептов счастья» постепенно обретала фундамент, обзаводилась всё новыми страницами. Осталось раздобыть ещё четыре. Вернее, пять, если Том чудесным образом не ворвётся в гостиную и не преподнесёт мне рецепт своей мясной пиццы на блюдечке с золотой каёмочкой. Что вряд ли, потому что он, судя по всему, не хочет ни видеть, ни знать меня. Сэнди звонил ещё несколько раз, но я могла бы стереть его с лица земли одним своим голосом, поэтому не брала трубку. Не хотелось оставлять четырёх детей сиротами на попечении вдовы. Как же я была зла на него! И на себя, за то, что потакала его прихотям и пообещала всё же уговорить Тома поделиться рецептом для истории Мэдди. Если бы я только сразу обозначила границы, показала характер, ничего бы этого не случилось. При всём своём добродушии, умении выслушать, поддержать, да и вообще сыграть роль хорошего друга, Сэнди Мур мог превращаться в худшую версию себя, как и любой успешный продюсер. Настоящий Шрек: симпатичный парень днём и зелёный огр ночью. Из него могли выливаться сальные шуточки, самовлюблённые бравады и непоколебимые приказы. Конечно, он знал, что я не собиралась таким способом выведывать рецепт у Тома, но всё равно решил пошутить про «операцию». И эта шутка поставила точку в наших с Томом отношениях. Лишь утром последнего дня своего пребывания в «Грин Вэлли» я перезвонила ему, опасаясь, что он начнёт спасительную операцию, раз я два дня не выхожу на связь. Он был весел и полон энтузиазма, как и всегда, но тут же сдулся, когда я заявила в трубку: – Сэнди, ты идиот! Как ты мог? Никогда ещё я не позволяла так отзываться о своём продюсере тире приятеле, тем более прямо ему в лицо, но я была так зла, что не удержалась. Когда яичница начинает подгорать, её снимают с огня. Я уже почти дымилась, поэтому сняла этот груз ярости с души. Десять минут я тушила душевный пожар, выговаривая Сэнди, как первокласснику, который зарядил учительнице в глаз из рогатки. В каком-то смысле так и было, только стрелял Сэнди ни в глаз, а в самое сердце Тома Хадсона. Это могли быть мои последние слова, как у провинившегося, которого ведут на эшафот. Одним своим высказыванием я могла поставить крест на карьере и на нашей дружбе, потому что Сэнди не приемлет, когда ему перечат. Он вложил в меня слишком много денег и сил, чтобы слышать в ответ «идиот». Но, через десять минут, когда я выговорилась и попросила больше никогда не лезть в мою личную жизнь – как бы тесно она не переплеталась с рабочей – Сэнди не примчался из самого Нью-Йорка, чтобы расплющить меня мизинцем. Не перекричал гром, звеневший над Саванной. Он вздохнул так, как вздыхает виновный перед тем, как сделать признание. – Ладно, Джекки, я всё понял. – Сказал он. – Хватит читать мне нотации. Иногда я перегибаю палку. Идиотская шутка получилась. – Твоя шутка стоила мне… – Я ведь извинился. – А вот и нет. – Хорошо, хорошо! – Так и представила, как его глаза закатываются прямиком к двум залысинам на лбу. – Прости меня, Джекки. И пусть его вытянутые за шиворот извинения походили на кривляния детсадовца, я знала, что он это искренне, иначе бы и вовсе не посчитал нужным просить прощения. – Я не должен был так выражаться об этом Хадсоне. И о тебе. – Извинения приняты, Сэнди. – Так что у вас там творится? Я испортил твой курортный роман? – Растоптал, как кусок пирога. – Чёрт. Мне жаль. Судя по тому, какую взбучку ты мне учудила, этот парень много для тебя значит. – Да, Сэнди. Это полное безумие, ведь я знаю его всего ничего. Но… – Я понял, что хочу быть с Келли до конца своих дней, через десять минут после того, как увидел её. – Хмыкнул Сэнди. Он редко рассказывал о своей истории любви, оставляя эту часть своей жизни тайной для посторонних, порой, даже для меня, хотя я давно уже стала для Муров кем-то вроде тётушки, что гостит на праздники, играет в чаепития с куклами и привозит подарки даже без повода. А ещё, всегда печёт что-нибудь вкусненькое перед приходом или передаёт целый пакет вкусностей через Сэнди. Келли шутливо журит меня за то, что из-за меня, она скоро не влезет ни в одни джинсы и раздуется, как касатка, даже сильнее, чем во время всех четырёх беременностей. Но я-то знаю, что лимонный чизкейк в моём исполнении – её слабое место. Всё, что я знала об истории знакомства Сэнди с его будущей женой, – так это рассказ о том, что их свела вместе работа над рекламой шоколада «Херши». И то, что Келли полтора месяца вертела своим изящным носиком перед богатым и успешным в прошлом режиссёром нескольких голливудских лент. Ещё тогда я поняла, что эта женщина знает себе цену, и восхищалась ею до сих пор. – Неужели сейчас я услышу секретную историю Сэнди Мура о том, как он влюбился? – Подтрунивала я над ним. – Не дождёшься. Скажу только то, что совсем неважно, сколько ты знаешь человека, Джекки. Я видел Келли всего десять минут и уже понял, что не хочу возвращаться домой без неё. А ты с этим Томом сколько? Несколько дней? Я промычала что-то вроде согласия, пока кожа обрастала мелкими пупырышками от волнующих слов Сэнди. – По моим меркам, это целая вечность. – Засмеялся он. – Считаешь свои чувства и эмоции безумием? Пускай. Любовь вообще безумна. Она творит с нами такие вещи, которые на трезвую голову никто не согласился бы делать. – Снова смех. – Мне правда жаль, что я помешал твоему отдыху. Надеюсь, ты простишь меня, когда узнаешь, что твоя любимица вчера ночевала у нас. – Что? Ты забрал к себе Джинджер? Не то, чтобы Сэнди был ярым противником собак, но его не встретишь на марше в защиту животных или в очереди на пожертвования в приюты для бездомных собак. Он любил всех живых существ, но на расстоянии. А Джинджер терпел лишь потому, что та однажды свалилась в кастрюлю с кабачковым супом и сделала из меня звезду, которую он и отыскал. С горем пополам он согласился присматривать за моей девочкой в моё отсутствие, которое затянулось на слишком долгий срок, но чтобы взять её к себе! Видно, пока я прозябала в Саванне, в Нью-Йорке случился апокалипсис. – В последнее время она слишком громко выла. – Объяснил Сэнди. – Соседи начали жаловаться, так что не оставалось другого варианта. А теперь… – Он напустил на себя вид разъярённого льва. – Все домашние затребовали собственную собаку. Всё из-за тебя! Так что ты должна простить меня. – Ладно, Сэнди, так и быть. – Посмеивалась я в ответ. – Если уж ты пошёл на такие жертвы ради меня, то я тебя прощаю. И, спасибо. За то, что приглядываешь за ней. И за твои слова тоже. – Всегда рад услужить великой Джекки Адамс. И, кстати, насчёт истории с пиццей… «Тебе всё равно придётся достать её». «Ты испортила мне весь проект». «Я разочарован в тебе, Жаклин». Сэнди мог бы сказать любую из этих фраз, но вместо того, чтобы злиться на меня из-за загубленного времени, он сказал то, что я никак не ожидала услышать: – Чёрт с ней. – Ты серьёзно?! – Да, Джекки. Не стоит оно того, чтобы ссорится. Ты была права, у нас в письмах столько отличных историй, которыми можно поделиться. Правда, – он ненадолго замолчал. – Тебе придётся самой отыскать нужный рассказ и продлить своё путешествие ещё на какое-то время. Не может быть! Стоило мне противостоять Сэнди Муру, как он услышал меня и пошёл на попятный. – Ничего страшного! – Радостно воскликнула я. Как-нибудь переживу ещё три дня в незнакомом городе, зато мы с Сэнди сумеем сохранить наши отношения целыми и невредимыми. Чего не скажешь о нас с Томом. – Но, почему ты передумал? Я полагала, эта пицца, спасающая от рака, твоя мечта. – История и правда что надо. С ней книга бы закончилась на фееричной ноте, но… – Сэнди во все щёки улыбался. – Эта книга не стоит того, чтобы терять тебя. – О-о-о, – протянула я. – Только не надо излишней сентиментальности. – Признайся, что ты обожаешь меня, Сэнди Мур! Все наши разногласия были забыты. Ямы и рытвины на нашей дорожке заново залили асфальтом, так что можно было спокойно двигаться вперёд. – Я женат, женщина. – Возразил Сэнди, но я слышала, что он еле сдерживается, чтобы не засмеяться. Какое облегчение снова быть с ним на одной волне. – Но так и быть. Ты для меня не просто ещё один проект, Джекки, ты ведь это знаешь? Я знала, что Сэнди стоило неимоверных усилий сказать это. Для него это было равносильно признанию в любви, так что я тут же задохнулась горячим воздухом, согретым его словами. Давно мне не делали подобных признаний, и вряд ли скоро сделают снова. Том ушёл больше двадцати четырёх часов назад, и даже не думал возвращаться. А время продолжало смеяться надо мной и подсчитывать минуты до момента, как я залезу в автобус и навсегда покину Саванну. Пару раз я была на грани слёз, но я больше не была маленькой девочкой, которая плачет по мужчинам. Свои последние слёзы я пролила по Скотту, хотя уход Тома подкосил меня не меньше. От чувств к нему всё тело ломило, скручивало спазмами, исходилось жжением. Обида, боль, ярость, всё смешалось внутри. Техас чувствовал всю эту мешанину и пытался утешить меня, но у него плохо получалось. Пёс забыл о верности хозяину и пустил всю свою любовь в мою сторону. Я несколько раз выставляла его за дверь, отправляла домой, отводила к коттеджу Тома и оставляла на безопасном расстоянии. Но Техас постоянно оказывался на моём пороге. Скрёбся в дверь и дышал в стёкла, оставляя на них мутные воронки узоров. Он слонялся за мной с сокрушённым видом, пока я меряла шагами гостиную. Укладывался рядом на кровати, когда я возвращалась в спальню, чтобы почувствовать запах Тома на простынях. Завывал со мной в унисон, когда я вслух разговаривала сама с собой. Ближе к вечеру, когда для разнообразия начало темнеть слишком рано, я вошла в аккаунт студии и стала перепроверять письма зрителей. Год назад мы с Сэнди убили неделю на то, чтобы перечитать их все. Спорили до посинения, чья история лучше, кто достоин попасть на страницы нашей необычной поваренной книги. По мне, так каждая история этого заслуживала, но тогда бы пришлось потратить десятки лет на то, чтобы объездить все города, сделать удачные снимки и взять интервью. А книга называлась бы не «Сто рецептов счастья», а «Восемь тысяч двести семь рецептов счастья». Нас просто завалили письмами, и сейчас мне предстояло заново заняться отбором и найти не сто, а всего одну историю. Одного человека, которому мы с Сэнди дадим шанс. Кто заменит Тома Хадсона и его рецепт мясной пиццы. Где же ты Том?.. Даже Техас начинал волноваться. К дождю он уже привык, но к отсутствию хозяина – никак. И если эти два дня ему хватало моей компании, то теперь он не мог найти себе места. Вскакивал и бежал к двери, скрёбся, скулил и возвращался на диван. Заглядывал мне в глаза, будто пытался сказать что-то, и снова опускал голову. От ужина мы оба отказались, пребывая в тоскливой меланхолии, свойственной всем тем, кого бросили. За час я перечитала всего сорок два письма. Это невозможно! Как из такого количества выбрать кого-то одного? Почему бы тебе не добавить в книгу свою историю? Тома не было рядом, но его слова так отчётливо прозвенели в ушах, словно он никуда не уходил. Имела ли я право отнимать чьё-то место в книге и заполнять пробел своим грушевым пирогом? И что бы я написала под ним? Какую из историй? Сама не помня как, в моей руке появился чистый листок и ручка. Когда пишешь от души, нужны бумага и чернила. От кнопок слова выходят бездушными строчками. И я принялась записывать всё, что хотела бы рассказать миру о грушевом пироге. О маме, о детстве, о смерти родителей, о радостях и печалях. О Томе. Вышла целая повесть, до конца которой оставалось всего ничего, но меня прервал резкий рывок Техаса. Он стрелой метнулся к двери, залаял, будто на порог подоспела сама смерть с косой. Я ещё ни разу за дни своего пребывания в «Грин Вэлли» не видела его таким встревоженным, даже напуганным. – Что случилось, малыш? Поскуливание в ответ, похожее на скорбь. Я погладила Техаса по голове, чувствуя такую дрожь, как от перфоратора, коробящего стены. Что такого почувствовал пёс, что всполошился и улёгся у двери, как страж? Я оттянула шторку и выглянула в сумрачный альбион за окном. Дождь так и не прекратил свой обстрел и ширмой закрывал обзор на всё, что находилось дальше вытянутой руки. Проглядывались лишь рассеянные шаровидные огни фонарей и горящие окошки соседних коттеджей. И тут я поняла, что так взволновало Техаса. Окна в доме Тома тоже загорелись. Их свет еле-еле пробивался сквозь смутную пелену из мрака и ливня, но это точно были окна Тома. Я успела выучить траекторию, маршрут, соединяющий наши пороги. И даже подсчитала количество шагов между нашими дверями, пока слонялась туда-обратно, ища встречи с ним. Том вернулся. Где бы он ни пропадал, но теперь он тут, в «Грин Вэлли». А значит, последнюю ночь перед моим отъездом мы можем провести вдвоём. Я обрадовалась ровно настолько же, насколько внезапно разозлилась. Когда его магическое исчезновение оказалось ничем иным, как жалким побегом от меня и наших чувств, я уже вовсю горела пламенем злости. – Прости, приятель. – Извинилась я перед Техасом, который попытался протиснуться со мной в дверь. – Но побудь пока здесь. Мне нужно вправить мозги твоему хозяину. Дождь не стихал и явно вознамерился затопить Саванну, поглотить её океаном. Даже не захватив кофты, я покинула коттедж и побежала под ливнем в сторону дома Тома. Уже стемнело, и его зажжённые окна напоминали светлячков, освещающих мою дорогу. Пару раз я чуть не упала, поскользнувшись в босоножках на мокрых камнях. Почти у самого крыльца Тома моя нога застряла в вязком болоте, куда стекала дождевая вода с крыши. Хорошо, что дождь молотил так, что заглушал остальные звуки, и никто не услышал моих совсем не женственных ругательств. Добралась я до Тома с видом бродячей собаки, которую пытались утопить сперва в озере, затем в грязной луже. Косметика наверняка потекла, а волосы облепили лоб нелепыми завитками в стиле достопочтенной дамы восемнадцатого века. Я не сильно отличалась от огородного пугала, но мне было плевать. Какая разница, как ты выглядишь, когда собираешься устроить взбучку мужчине? Мой кулак так забарабанил в дверь, что меня запросто можно было принять за отряд спецназа, который вот-вот вломится в дом. Такой бой могли услышать даже соседи, но Том долго не открывал. Я сотрясла дверь снова, нахально подёргала ручку, готовая нарушить все законы морали и Уголовного кодекса. Кровь пузырьками вскипала во мне, как кастрюлька с супом на сильном огне. Ни эта дверь, ни дождь, ни торнадо не удержат меня. После третьей попытки взлома за дверью всё же послышались шаги и поскрипывание половиц. Мне было не разглядеть Тома за задёрнутыми плотными шторами, но я знала, что он там. А он знал, что я здесь. Мёрзну в штормовом буйстве, пытаясь достучаться до него. Я растекалась дождём по доскам его крыльца, промерзая до самых глубоких косточек, а он даже не думал впускать меня в дом. И от этого мои намерения покрылись такими же острыми льдинами, как и его безразличие. – Можешь не впускать меня внутрь, Томас Хадсон! – Заорала я так громко, как только могла, чтобы перекричать оглушительный дождь. – Я просто выскажу всё, что о тебе думаю, и уйду. Снова скрип и проступающие в щелях между штор очертания человека. Тому было плевать, что я могу замёрзнуть, простудиться, подхватить пневмонию и умереть, даже не доехав до Нью-Йорка. Неужели глупая шуточка Сэнди могла так сильно расстроить взрослого мужчину? Но разве можно измерить ширину чужой обиды? Моя ширилась и росла прямо на глазах. – Ты лицемер! – Внезапно выпалила я, и внутри дома что-то дёрнулось, как от удара. – Грубиян, хам, самовлюблённый тип. Но больше всего лицемер! Ты говоришь мне о доверии, верности и открытости, хотя сам не хочешь доверять эту идиотскую историю с пиццей! Ты говоришь, что не хочешь терять времени, хотя сам вылетаешь из дома в ливень, даже не выслушав. Знаешь, я переживала за твои чувства, но смотрю, что тебе совсем плевать на мои. Я передохнула буквально полсекунды и замахала руками снова: – Ты принял на веру слова Сэнди, незнакомого тебе человека, и даже не подумал поверить мне! Не было никакой операции, Том! И никакого тайного плана! Ни в первый день, ни в следующие я не притворялась. Ты доводил меня до белого каления своими ухмылками и шутками.... – Меня было не остановить, хотя в горле першило от криков и холода. – Но я влюбилась в тебя, как последняя дура. И, кстати, Сэнди я сказала искать другую историю ещё несколько дней назад!