– Почему вы нас искали? – после долгого молчания спросил Беньямин. – Потому что меня обманули… Он запнулся, не то поклонился, не то просто опустил голову и побрел прочь. И вот через четыре месяца Беньямин подозревается в убийстве. В тот проклятый год, когда Тедди похитил его отца, ему было двенадцать. Сейчас, значит, двадцать один. И он попросил Эмили быть его адвокатом. Звучит как сплошная выдумка, притом довольно нелепая. Но не могла же Эмили все это придумать. Что произошло? 7 Никола так и лежал в постели. Пока он сидел в Спиллерсбуде, у него было несколько увольнительных, но он их проводил у Хамона или у кого-то из друзей. На этот раз – в своей постели. У мамы. Он свернулся в клубочек под одеялом. Странно: все как нельзя лучше. Должен бы лопаться от счастья. Никто не запирает двери в девять вечера. Никаких проверок. Ни обысков, ни Сандры, ни Андерса, ни прочих зануд с их постоянными замечаниями. Но чувствовал он себя – хуже не придумаешь. Трижды бегал в сортир. Его вывернуло наизнанку, уже ничего в желудке не осталось, а лучше не стало. Он даже не открыл дверь Тедди, который зашел его поздравить. И это не желудочный грипп, и не скажешь, что обкурился. Нет, как бы ему ни хотелось свалить все на одну из этих причин. Вчерашняя пирушка ни при чем – не так уж он много выпил. Он знал, в чем причина. Никола Максумич, племянник Найдана. Найдан, он же Медведь, он же Тедди. Племянник Тедди Максумича – свободный человек. Но в глубине души он знал, в чем дело. Страх. Ему было не по себе от страха. Вчера… что было вчера? Хамон не шутил, он и в самом деле устроил настоящий пир. Заказал столик в дорогом баре на Сальтшёгатан. Хамон, Юсуф, Белло и еще четверо. – Выпивкой угощаю я, за еду платите сами, – сказал Хамон. – Не каждый день такое – Никола откинулся. Интересно, откуда у него столько фантиков… Они пытались снять телок, перемигивались с официантками, болтали со знакомыми. Сёдертелье – не мегаполис, всего-навсего большой пригород Стокгольма. За круглым столом – парни Юсуфа. А если ты в команде Юсуфа – значит, человек Исака. Аура уважения. Стейк на дубовой доске, светлое пиво. Хамон заказал кальвадос, помахал свернутой в ролл тушкой салаки. – Ребятки, чарли[13] хватит на всех. В другой руке он держал бутылку шампанского. – «Моэт и Шандон» – мое второе имя. Изо всех сил старался держать градус. Забрался на стул. – Пьем стоя! Твое здоровье, Библик! Добро пожаловать домой! Вчерашние мысли застряли в голове. Он же ничтожество, только притворяется крутым. А на самом деле – никто. Что с ним не так? Почему он не может, как остальные? Когда надо быть спокойным – сохранять спокойствие, когда надо взорваться – взрываться. Чтобы со стороны было видно, кто идет. Казалось бы: нет никого счастливее его в Северной Европе. Ан нет! Дрожит как осиновый лист. Непонятно, должен бы перерасти эти младенческие глупости – скоро двадцать. Должен бы, должен… но в глубине души Никола знал, что все так и останется. Последние годы… он делал все что положено, от друзей не отставал, повторял, что ему надоело мелочиться, просил взять его в настоящее дело… И в то же время ему было очень страшно. И с кем поделиться? Он панически боялся идти на эту чертову стрелку. Суд Исака. «Ты просто трус, Никола», – сказал он себе. Ребята пошли зарядиться в туалет. Никола тоже нюхнул с полчаса назад, и кайф начал выветриваться. Рядом с ним к стойке протиснулась совсем молодая девчушка и попыталась что-то заказать. Бармен сделал вид, что ее не замечает. – Я тебе помогу, – покровительственно кивнул Никола и перегнулся через стойку. – Ты что, не слышишь, приятель? Обслужи девушку. Бармен посмотрел на него специфическим барменским «а-ты-кто-такой» взглядом, но внезапно брови его полезли вверх, и он, как овечка, принял заказ. Никола обернулся – за его спиной стоял Юсуф. Оказалось, девочку звали Паулина, ей всего семнадцать. Собственно, она не имеет права здесь находиться, наверняка предъявила ID кого-то из подруг. Она с приятелями уже начала праздновать. Устроили пикник в гавани. Выпили по стакану «Кикки Даниэльссон»[14]. – Это еще что такое? – Биб. – Какой-такой биб? – Ты что, не знаешь, что такое биб? – Нет. – Bag in box. Биб. Любимый напиток Кикки. Они посмеялись. У Паулины были яркие карие глаза. – А это правда, что ты говоришь по-ассирийски? Он был известен в Сёдертелье именно из-за этого. Он кивнул – не в первый раз ему задают такой вопрос. – Я вырос с ребятами из Сирии. – Потрясающе! Я даже польский не знаю, хотя мои предки оттуда. А еще говорят, твой дед читал тебе русских классиков, когда ты был маленький. Откуда ей это знать? Он опять кивнул, на этот раз не так уверенно, и сменил тему. – А ты с кем? Никола огляделся. Приятели кружили по залу, поглядывая на него поощрительно: заслужил! Сегодня в самый раз потрахаться после такого долгого поста. Он только надеялся, что они не слышали ее последний вопрос – насчет русских классиков. Охотнее всего Никола проболтал бы остаток вечера с этой симпатичной девчонкой. Потому что это была еще одна постыдная тайна: он не только трус, но к тому же и девственник. Он никогда еще не спал с женщиной. Постель казалась жаркой и неудобной. Мать ушла куда-то с Тедди. Завтра, завтра… этот чертов «суд» будет завтра. Ни он, ни даже Хамон не знают, когда и где. Вечно у них так – никто ничего не знает до последней минуты. Но сегодня вечером он должен провернуть одно дельце; что ж, это часть его работы. Он, вообще-то говоря, должен был сейчас находиться на рабочем месте у Георга Самюэля, но позвонил, сказался больным. А что? Его состояние вполне подходило под определение «болезнь». К тому же мастерские были в Окерсберге, на другом конце Стокгольма, минимум час езды. Неужели мать и вправду надеется, что он продолжит практику? На полке – фотографии в рамках. Молодая мама в студенческой фуражке и ярко-голубом летнем платье. Лицо веселое, а рядом дедушка, он заметно гордится дочерью. Через год родился Никола. Как-то, когда ему было лет одиннадцать, мать обронила, что дед был недоволен, когда она его родила. – Почему? – спросил Никола. – Разве он меня не любит?