Возможно, нам тут ещё долго прятаться, так что стоит немного обжиться. Меня очень напрягало отсутствие запасной одежды, но я так и не придумала, что можно сделать. Послать Макса за чистым бельём, зубными щётками или прокладками — на случай, если случится незапланированная катастрофа, я не решилась, это слишком сильно смущало, потому едва он вернулся из магазина, туда убежала я, и на все его расспросы и попытки узнать, в чём дело, отчаянно краснея, отмахнулась. К счастью, он не стал настаивать, видимо, всё понял, потому просто довёл до магазина и подождал около входа. Я чувствовала себя закомплексованной дурочкой, но так и не смогла побороть стеснительность. По крайней мере не так сразу. Потом я наконец приняла душ, а Макс разложил продукты в холодильнике. Когда я вышла из ванной, он кинулся к шкафу, достал большое махровое полотенце. — На, замотайся. Тут ещё прохладно, — моё смущение передалось и ему, он вёл себя как-то дёргано и неловко. Несмотря на чуждую обстановку и тяжёлый день, квартирка показалась мне весьма уютной — получше родной. Мы не спеша поужинали, обсуждая произошедшее. Потом азартно пересчитали деньги — их правда оказалось ровно два миллиона. Новенькие, резко пахнущие краской пачки дразнили фантазию. Я уже представляла, как смогла бы купить хороший домик, хозяйничать там… Бабка не смотрела бы на меня, как на ничтожество. У Макса тоже были похожие мысли, так как его взгляд порой мечтательно блуждал, а иногда становился тоскливым и задумчивым. Чтобы сменить тему, завязанную на деньгах, я решила расспросить Макса о его родных. К счастью, он мне не отказал. — Я уже говорил, что у меня есть мать и младшая сестра. Сейчас они далеко отсюда… Сестрёнка в этом году заканчивает школу. Вообще, у нас была обычная семья, родители работали бухгалтерами в одной большой фирме, неплохо зарабатывали. Мы жили не очень богато, но на всё хватало, даже на море ездили каждое лето, сестра посещала платные художественные курсы, а я ходил в секцию бокса… — Макс хмыкнул, будто последнее было и так очевидно. — Потом директор родителей связался с бандитами, решив провернуть какую-то аферу на крупную сумму денег, и ему понадобился опытный счетовод, чтобы всё правильно рассчитать и вести чёрную бухгалтерию. Мои родители оказались лучшими кандидатурами на эту роль, и отец, поверив в обещания директора, что это всего на один раз, а мы разбогатеем и заживём счастливо, согласился. Мама была против, но… она до сих пор жалеет, что тогда не настояла на своём. Как позже выяснилось, одного раза для директора оказалось недостаточно, отец попал в кабалу, и после любых попыток спрыгнуть с этого дела его начинали шантажировать. Макс замолчал, ему было неприятно вспоминать всё это, а я пожалела, что своими расспросами сделала ему больно. — Потом отец погиб в авиакатастрофе, а его место заняла мама, потому что шантаж не прекращался, а она очень хотела, чтобы мы жили хорошо. Через некоторое время ей пришлось участвовать в очередном неприятном деле, и она «засветились». Её стала разыскивать полиция, и с тех пор она в бегах. Ей пришлось пожертвовать всем ради нас с сестрой. Три года назад всё стало совсем плохо, мне пришлось спрятать мать, потому что, если её будут судить, — дадут пожизненное. А если найдут бандиты — убьют, потому что она знает слишком много. В общем, теперь моя очередь присматривать за ними — я тоже выбрал семью, а не закон. Он замолчал, хотя его последняя фраза прозвучала не как покаяние, а как вызов. — Твоя мама очень сильная женщина. Даже в такой ситуации смогла не опустить руки и вырастить двоих детей! И ты тоже молодец… — Ты права. Спасибо, что не осудила. — Макс вроде сказал утвердительно, но я почувствовала, что он до сих пор не уверен в моей реакции. — Как я могу судить?.. — возмутилась я искренне. — Семья — это святое! Мы снова помолчали, и я держалась за давно остывшую чашку, чувствуя, как в груди болит. — А ты? Что с твоими родителями? — Макс жаждал ответной честности. Мне не хотелось вспоминать о родных. Но он был откровенен со мной и, подавив вздох, я начала рассказывать, стараясь максимально сократить историю. Даже мимолётные воспоминания рождали в моей душе тёмные вихри, в которых сидели настоящие монстры и заставляли цепенеть от ужаса. Не хватало ещё снова замкнуться в себе. С другой стороны, давно пора поделиться наболевшим, психологи вообще советуют разделять свои тревоги с тем, кому мы доверяем, чтобы потом было легче бороться со страхами. А Максу я доверяла — вопреки всему. И главный аргумент моего доверия сейчас лежал, спрятанный в шкафу — вместо того, чтобы отжать два миллиона у хилой девчонки и сбежать, Макс сидел рядом и расспрашивал о наболевшем. — Отца я не знаю. Мать влюбилась в мужчину старше неё и почти сразу забеременела, а горе-отец сбежал. Бабушка была в ярости. Она родила маму очень поздно, а потому баловала, как принцессу, строила великие планы на её будущее и, наверное, думала, что дочь будет как минимум женой президента. Внеплановая беременность дочери-подростка от неизвестно кого разрушила эти грандиозные планы, и она заставляла маму сделать аборт. А та верила, что как только родит, то возлюбленный вернётся. Но он так и не объявился. Мать впала в депрессию и тронулась умом. Бабка возила её по всем известным клиникам, и в психушку запихивала, и к знахарям водила — всё без толку. В итоге виновницей всех проблем и объектом ненависти стала я. — Сцепив зубы, я старалась не сильно погружаться в неприятные воспоминания. — С каждым годом маме становилось всё хуже: порой она становилась агрессивной, даже бросалась на людей с кулаками, или вешалась на незнакомых мужчин, представляя, что это её возлюбленный. Но несмотря на весь негатив, я была довольно оптимистичным ребёнком. Неплохо училась в школе, дружила со сверстниками, верила в добро. Каждый день, возвращаясь домой, терпела унижения и обвинения — по мнению бабки, именно из-за меня испортилось великолепное будущее матери, — с горечью всхлипнула я. — Жизнь становилась всё невыносимей, а мои детские мечты, что когда-то всё изменится в лучшую сторону, потихоньку рушились. Когда мне исполнилось пятнадцать, я начала сбегать. Часто не возвращалась допоздна или не ночевала дома. Матери было плевать, она давно не смотрела на меня, а бабка радовалась, что не мозолю ей глаза. А потом… — Это было самое сложное. Вспомнить такое и не сорваться — верх моих сил. Макс сидел тихо, в глазах отражалось ненавязчивое сочувствие. Он взял мою ладонь в руку и сжал. — Если тебе сложно, не говори. Я пойму. — Нет. Я хочу рассказать. Подавив горькие слезы, продолжила: — Потом случилось то, чего я не могла представить и в страшном сне. Какая бы мать у меня ни была — я её любила и жалела. Мне было горько, что её чувства отвергли, и она из-за этого сошла с ума. Она ведь не виновата, что люди такие жестокие. Но я никогда не думала, что в итоге она совершит такое… Глава 27. План Было трудно подобрать слова, и я замолчала, собираясь с мыслями и сдерживая эмоции. Макс продолжал сжимать мою ладонь — это придало мне уверенности и сил. Воспоминания того дня возвращались неохотно, с натугой, но вскоре безжалостно захлестнули меня. Перед глазами возникла картина давно минувших лет. В тот день я снова не вернулась домой вовремя. Уже давно перевалило за полночь, когда я тихонько пробралась в квартиру, сняла босоножки и прошмыгнула в ванную. Свет не включала, чтобы не разбудить бабку, действуя на ощупь. Пахло чем-то странным, вязким, но я не поняла, что это. Подошла к раковине, чтобы вымыть руки и умыться, но за что-то зацепилась. В ванне кто-то лежал. Поводив руками, я поняла, что это мама — почему-то очень холодная и молчаливая. Обычно она сразу начинала ворчать, а то и кричать, если ей что-то не нравилось или было неудобно. Но сидеть в темноте, в давно остывшей воде — это явно выходило за привычные рамки. — Мама? — позвала я, но она не откликнулась. — Ма-ам? Я испугалась, попятилась и, выскочив из ванной, щёлкнула выключателем. Яркий свет ослепил, перед глазами вспыхнули красные полосы и кляксы, но даже когда я проморгалась, они не исчезли. Пятна были повсюду: на стенах, потолке, полу, зеркале… Ванна была наполнена доверху красной водой, и там лежала мать. Посиневшая кисть свисала с бортика — именно за неё я и зацепилась, когда зашла, — и на ней было несколько глубоких порезов — от запястья до сгиба локтя тянулись неестественно тёмные полосы, на кончиках пальцев застыли густые капли крови. Но самым страшным было лицо. Чёрные провалы глазниц, заострённые скулы. На синюшных губах застыла зловещая ухмылка, похожая на оскал. Словно кровавая баронесса, она возлежала в бассейне из крови девственниц. Я орала, не в силах отвести от неё взгляда. Запрокинув голову, демоница — а это была уже не моя мать — сидела и ухмылялась мёртвой улыбкой. Когда воздух в лёгких закончился, я уцепилась в косы, будто хотела их выдрать с корнями, и тут заметила, что мои руки почти по локоть в крови, во рту ощущался металлический привкус. И я снова закричала. Так, как никогда в жизни, даже на вдохе кричала и билась в истерике, а она всё так же смотрела на меня, улыбалась и протягивала окровавленную руку, будто звала с собой. Последнее, что я помнила, это истерические вопли бабки. Она трясла меня и без остановки повторяла: «Что ты натворила? Что ты натворила?!» — Кристина! Кристиночка, милая, успокойся! Всё хорошо, ты в безопасности… — Меня кто-то прижимал к себе, всё сильнее и крепче, делая больно, не давая вздохнуть и тем самым вынуждая вынырнуть из страшных воспоминаний и вернуться в реальный мир. Глаза заливали слезы, а во рту стоял привкус крови — видимо, в истерике прокусила язык или губу. — Кристина, Кристина, Кристина… Даже моя лучшая подруга Вика, моя вечная спутница и поддержка со времён школы, избегала этой темы. Мы обе боялись говорить об этом. Я страшилась тех образов, которые возникали в голове, едва начинала вспоминать события того дня. Пришло время освободиться от этого груза. Я уткнулась лицом в плечо Максима и рыдала до тех пор, пока не осталось сил. А он обнимал меня, гладил по спине, голове, словно маленького ребёнка. Я и правда почувствовала себя в безопасности и могла ему рассказать обо всем на свете. Пусть сегодняшний вечер откровений поставит точку в этой страшной истории. — Она покончила с собой. — Я наконец почувствовала, что действительно перестала себя винить в смерти мамы. — Она порезала вены в ванне. Кровь была повсюду, в том числе на потолке — видимо, она забавлялась в своём безумии и, пока умирала, разбрызгивала её вокруг. В ванной комнате было темно, и я не знала, что там кто-то находится, а потому успела вся перепачкаться, прежде чем что-то поняла. А когда всё увидела… чуть не сошла с ума. Мне было всего пятнадцать — глупый, никем не любимый ребёнок. Я орала от ужаса. Отчаянно желая, чтобы кто-то пришёл и спас меня, но, когда бабка прибежала на мой крик… её горе было безутешно и требовало выхода. И она ополчилась на меня, обвинив во всем. Она кричала, что это я убила мать, что такие люди, как я, засоряют общество и никому не нужны, что я мусор. Что мне нельзя появляться на людях, что в любом месте я буду лишняя и создам проблемы. Говорила и многое другое. Это ранило меня, причиняло боль, но я терпела. Я приняла вину. С тех пор я замкнулась. С горем пополам закончила школу. Бабка выдала мне ключ от своей старой однушки и ультимативно велела собрать вещи и проваливать: «Видеть тебя не могу. Уходи». И я ушла. Каким-то чудом окончила первый курс университета, перешла на заочное, но начались реальные проблемы со здоровьем. Я справлялась всё хуже. Всё это время за мной присматривала Вика — моя лучшая и единственная подруга, самый родной для меня человек. Лишь благодаря ей я жива до сих пор. Моя болезнь прогрессировала, и вскоре я уже совсем не выходила на улицу — фобии захватили меня полностью, а чувство вины стало абсолютным. Мусору не место среди людей. Я причиняю всем только боль. Я мешаю. Поэтому лучшим решение стало самоустраниться и больше не мозолить глаза другим. А потом подруга уехала, а я влипла в эту историю. Дальше ты знаешь… К концу рассказа я заметила, что совсем успокоилась. Даже всхлипывать перестала. И, как оказалось, уже давно сижу на коленях у Максима и обнимаю его. Мне стало неловко, но, немного поёрзав, не стала ничего менять — лишь положила голову ему на плечо. — Бедная моя девочка. — Макс крепче прижал меня и поцеловал в висок, а затем прошептал: — Я и не думал, что тебе пришлось столько пережить. Когда я увидел тебя впервые, ты действительно выглядела как испуганный оленёнок, но со временем твой взгляд менялся. Ты будто становилась другим человеком и… — Мне и правда стало лучше. Спасибо, что выслушал. — Я искренне улыбнулась, чувствуя теперь себя намного уверенней, будто скинула с плеч непосильную ношу, даже спина выпрямилась. — Вот именно об этом я и говорю. — Макс вдруг перехватил пальцами мой подбородок, чуть приподнял и пристально посмотрел в глаза: — Когда ты улыбаешься, ты такая красивая… В его взгляде было столько тепла и восторга, что я на миг растерялась. Восторга? От меня? Это же каким хорошим актёром он должен быть, если притворяется. Я сомневалась, что могла по-настоящему понравиться такому парню, но в его сильных объятьях чувствовала себя спокойно и в безопасности. И начинала верить, что теперь мы со всем справимся. Мы всё смотрели друг на друга, молча, едва дыша, пока я машинально не облизнула пересохшие губы. Взгляд Макса переместился на них, он будто чего-то ждал. А мне просто было непривычно хорошо и уютно. И ещё хотелось, чтобы это чувство стало сильнее и оставалось со мной как можно дольше. Я набралась смелости, сжала пальцы на плечах Макса, потянулась к нему губами. Сама. Несколько мгновений неловкости, а потом всё встало на свои места. Поцелуй был долгим, сладким и таким нежным, что я совсем растаяла, поплыла. Все беды и печали рассеялись, и мне показалось, что даже я имею право на кусочек счастья. Вскоре, когда поцелуи и объятия Макса стали настойчивее, я совсем потеряла голову. Когда он подхватил меня на руки и отнёс в спальню, и не подумала сопротивляться. У меня только промелькнула нелепая мысль: «Виктория ни за что не поверит!» * * * — Жан, я нашёл посылку. В трубке сдавленно кашлянуло, а потом донёсся хриплый спросонья голос: — Где она? Ты её открывал? — Да. — Какого черта, Макс? — Жан разозлился и не скрывал этого. — Я не просил инспектировать содержимое. Это уже не твоя забота. — Да уже каждая собака в городе знает о деньгах, не нужно делать из этого целое событие. Получилось грубовато, Макс специально хамил, но Жан совершенно не обратил внимания на провокацию. — Как любопытно. Сделка была на два миллиона. Неужто ты их нашёл? Или, может, прикарманил немножко? Теперь провоцировал Жан, прощупывая почву: а не рискнёт ли пацан забрать себе часть денег или, не дай бог, всё?! Многие и за меньшую сумму предавали самых родных и близких, а тут — целое состояние. Макс позволил себе слегка ехидный тон: — Именно. Полная сумка зелёненьких. Два лимончика. Пачка к пачке. Пыхтение в телефоне притихло. Макс подышал на озябшие пальцы и ухмыльнулся, представляя, как Жан пытается справиться с одышкой и тахикардией. Как бы инфаркт не случился от таких новостей! — Так что прикажете делать? — Ты сейчас где? Где… — Жан замялся, — где сумка? — В надёжном месте. — Не играй со мной, мальчишка! — И в мыслях не было. — «Дяденька», — скривился Макс про себя. — Но вы же не думаете, что я буду с ней носиться по городу как угорелый? Тем более у нас была сделка: я охмуряю курьершу, нахожу сумку и доставляю её вам. А вы… — Я знаю, какой был уговор, и его исполню. Я всегда держу своё слово. Но есть одна проблема… Жан нервничал, и от накативших новостей у него сто процентов подскочило давление. Это тебе не просто долгожданное повышение по службе, после которого опять придётся подстраиваться под новое начальство, заново учиться лебезить и подлизываться. Шутка ли, два миллиона долларов — можно вообще не работать! Макс будто воочию увидел, как кровь прилила к лицу жадного полицейского, как выступил пот и как он промакивает лоб большим клетчатым платком. Но теперь это неважно. Сегодня, ни свет ни заря Жан позвонил ему, испортил настроение после прекрасно проведённой ночи, и Максу в срочном порядке пришлось принимать решение. После того, как на почту пришла геолокация с адресом матери и сестрёнки, его сердце оборвалось. Место казалось таким надёжным, но теперь он полностью на крючке. Все планы разрушены. Спасти семью можно, только отдав деньги или прикончив самого Жана. Но Макс был уверен, что старый засранец подстраховался на случай таких вот… поворотов. — Какая проблема? — Курьер. — Эта девчонка — не курьер. Она оказалась замешана случайно и ничего не знает.