– В прошлый раз он вышел вот отсюда. – Она показала рукой куда-то себе между ног. – Это было быстро и больно. У малыша вокруг шеи завязалось что-то типа веревки, но он ее снял. – Папа? – Да. Он был очень доволен, когда ты появился. После этого он какое-то время был со мной добр. Но я не знала, что он собирается украсть тебя у меня. Тогда мне было тринадцать, кажется, но я не знаю, сколько мне сейчас. Я перестала следить. – Ты не знаешь, сколько тебе лет? Какая ты глупая. – Наверное, ты сейчас ходишь в школу? Похоже, ты умный. – Я не хожу в школу. Отец учит меня здесь. – А. Но твои друзья наверняка скучают по тебе. – У меня нет друзей. Отец мой самый лучший друг. – А тебе не хочется дружить и играть с другими детьми? Я вспомнил тот день в зоопарке. Кучу разных детей, которые громко болтали друг с другом. – Тебе не положено задавать вопросы. Глупая женщина. Я достал свою бутылку молока и налил в стакан на подносе, который оставил отец. Призрак очень странно уставилась на бутылку. – Ты никогда раньше не видела молока? – Только когда ты был малышом. Тогда он давал мне молоко, чтобы я могла кормить тебя грудью. Но когда он забрал тебя, больше я его не пила. Я налил в стакан еще молока и аккуратно протянул ей. У нее очень сильно тряслись руки, и я испугался, что она сейчас все прольет, но призрак впилась ртом в стакан и выпила все за один присест, как жадный поросенок. Она заплакала. – Спасибо. Спасибо тебе большое. Я знала, что ты хороший мальчик. Половина тебя – это я. Лучшая половина. Я выхватил у нее стакан. – Ты совсем не умеешь себя вести, – сказал я. – Так пить неприлично. Она опустила глаза в пол. – Извини, просто… прошло так много времени. Я подошел к холодильнику и сложил туда бекон вместе с оставшимся молоком, сыром и маслом. Картошку, хлеб, банан, хлопья и банку фасоли я оставил наверху, вместе с шоколадкой и чипсами, которые мне разрешалось есть по субботам. В холодильнике уже стояло четыре бутылки прозрачной жидкости. – Что это? – Моя вода. – А где твоя еда? Она пошарила под одеялом и достала оттуда полпачки печенья с заварным кремом. – Это все, что он мне дает. Можно… можно мне твой огрызок от яблока? – Я выкинул его в мусор. – Мне все равно. Я пошел к мусорному ведру и достал оттуда огрызок. – Это отвратительно – есть из мусорки. – Я очень голодная. Твоей еды, ее хватит для нас двоих? – Он сказал, что еда для меня. – Но если ты не сможешь все доесть, отдашь немного мне? Пожалуйста? – Ее глаза снова наполнились слезами, и я не знал, какие чувства мне стоит испытывать. – Нет, – сказал я. – Это против правил. Я пытался не обращать на нее внимания и читать свои книги, но она хотела их посмотреть. Я не разрешил ей, но тогда призрак попросила почитать ей вслух. Я прочел пять страниц «Путешествий Гулливера». Она сказала, что я прекрасный чтец, и что она гордится мной, и что это просто замечательная история. Я устал сдерживаться. Я заплакал. – Я хочу к папе. – О, мой милый мальчик. Он плохой человек. Ты думаешь, правильно держать меня здесь под замком, почти без еды, в темноте, без единой книги? Телевизора тут тоже нет. У наших соседей был телевизор. А у тебя тоже есть? В доме? Я кивнул. Я не отвечаю на вопросы, если ничего не говорю. – Ух ты. А дом большой? Я думал об этом. Мне казалось, что да. В нем было много комнат. Когда мы ездили в зоопарк, то проезжали много домов, но все они были прижаты друг к другу. По телевизору я видел и большие, и маленькие дома. Я решил, что наш дом большой, но не собирался ей этого говорить. Я подошел к единственному стулу рядом с моей постелью, где отец оставил для меня стопку одежды, и нашел пижаму. – Тебе помочь переодеться? – спросила она. Я не обратил на нее внимания и разделся. Я посмотрел на часы. Короткая стрелка была между семью и восемью. Я уже должен быть в постели. – О, у тебя есть часы! Сколько сейчас времени? – Время ложиться спать. – Было двадцать пять минут восьмого. Я только недавно научился определять время и хотел похвастаться, но хвастаться перед кем-то настолько глупым было бессмысленно. Отца немного утомило, что я хвастаюсь. Он сказал, что не надо сообщать ему время каждые пять минут. – Понятно. – Мне нужно почистить зубы. – Я прошел мимо нее в туалет и на этот раз закрыл дверь. Я еще раз пописал и почистил зубы. Зеркала здесь не было, и висело только одно тонкое полотенце. Когда я открыл дверь, призрак стояла за ней на коленях. Она широко раскинула руки. Я попытался через нее перепрыгнуть, но она быстро обхватила меня руками, прижалась лицом к моей голове и поцеловала. Я начал отчаянно сопротивляться. – Отпусти меня! Отпусти! – Я так сильно тебя люблю, я ничего не могу с собой поделать! Раньше я слышала тебя за стенкой, но он прибил всю эту изоляцию, и мне начало казаться, что это мое воображение. Он никогда мне ничего о тебе не рассказывал. Он сказал, что, если я попытаюсь поговорить с тобой через стенку, он тебя накажет. Я так рада, что ты здесь! – Она сжала меня сильнее, и я закричал ей в подмышку. Тогда она меня отпустила, и я побежал в свой угол. – Извини, Питер. Пожалуйста, извини. Мне просто так хотелось обнять тебя всего на секунду. – Я скажу отцу. Он очень сильно тебя накажет. – Мне нужно… – Мне все равно. Замолчи. Не говори больше ничего. Ты плохая и злая. Я залез в спальный мешок и выключил лампу. * * * Я боялся засыпать, но, наверное, слишком устал, потому что проснулся и увидел слабые лучи света, пробивающиеся сквозь заколоченное окно. Какое-то время я не понимал, где нахожусь, но потом вспомнил о вчерашнем ужасном дне. Я включил лампу и увидел, что призрак подобралась ко мне максимально близко и снова пялится на меня. – Питер? Прости меня. Пожалуйста, давай начнем сначала? Прости. – Я хочу есть. – Давай я сделаю тебе хлопья? Я посмотрел на полку над холодильником. Шоколадки не было. Я оставил ее специально на вечер, как велел отец. Хлеб тоже был наполовину съеден. Банан пропал. И осталась только половина морковки. – Ты съела мою еду! Ты съела мою шоколадку. – Съела. Не могла удержаться. Ты разве не видишь? Он морит меня голодом! Но тебе еще хватит всего на ужин. Я ничего не сказал, просто быстро оделся, завязал шнурки, а потом поднялся и начал пинать ее со всей силы своими кожаными ботинками – много раз, по лицу, по голове, по ее надутому животу. Она свернулась в клубок и начала хныкать и плакать. Отец был прав. Теперь она понимала, кто здесь главный. Она еще очень долго не пыталась заговорить со мной. Призрак забралась под одеяло и продолжала там всхлипывать, время от времени постанывая от боли. Я крикнул ей, чтобы она замолчала.