Она не отреагировала ни на одно из моих заверений. Может, Кейт до сих пор думала, что меня похитили, но краткость ее письма убеждала в обратном. Я ничего не ответил. Я вернулся в даркнет и внимательнее присмотрелся к возможности купить новые документы. Это оказалось гораздо дороже, чем я ожидал, – 170 тысяч новозеландских долларов, или 100 тысяч фунтов. С большим натягом я мог себе это позволить, если одолжу немного у Салли, но больше у меня ничего не останется. Я не мог продать имущество в Веллингтоне из Ирландии, тем более не привлекая внимания. И как я объясню Салли, зачем мне нужны деньги? Все это время Салли продолжала жить своей жизнью. Марк приходил на ужин два раза в неделю. Она ужасно хотела познакомить меня со своими друзьями, особенно с сестрой ее приемной матери, тетей Кристин. Но я всегда запирался, когда она поднимала этот вопрос. Марк продолжал задавать неудобные вопросы. Он упорно настаивал на том, чтобы мы все пошли в полицию и я начисто все выложил – по крайней мере то, что знал он. Я понимал, что это просто вопрос времени, когда он сам им все доложит. На следующий день после письма Кейт я обратился к Салли с просьбой одолжить мне денег. Я даже не смог назвать конкретную сумму, потому что она тут же начала мне рассказывать про отцовский дом в Дублине и про то, как она его унаследовала и продала. Она сказала, что мне положена половина выручки. Меня взбесило, что все это время она сидела на деньгах и ничего не говорила. Я был ошарашен размером своей доли – она превышала один миллион евро. Более чем достаточно, чтобы начать с чистого листа где-нибудь очень далеко и купить новую личность. Я проследил за тем, чтобы деньги мне перевели в криптовалюте. Как только перевод был совершен, я уехал из Каррикшиди, соврав Салли, что отправляюсь путешествовать на неделю или две. Я дождался, пока ее не будет, чтобы покинуть этот дом навсегда. Я остановился в хорошем отеле в Дублине. Мой новый паспорт, вместе с калифорнийскими водительскими правами и номером социального страхования, был отправлен мне курьером через четыре дня. На этот раз я стал американцем по имени Дэйн Трусковски. До Лондона я долетел без происшествий. Я взглянул на табло вылетов в Хитроу. Потом отправил свою посылку. Написал прощальное сообщение Салли. Куда я мог отправиться? Куда угодно. Глава 54 Салли Я не могла сказать Марте, что случилось. Она оторвала мои руки от волос и спросила, не поранилась ли я. Я ответила отрицательно. И призналась, что у меня шок. Она сделала мне чашку чая и попробовала обнять меня. Я пошла к пианино и попыталась сыграть немного из Эйнуади, но руки отказывались слушаться. – Я любила его, – только и смогла выдавить я. – Кого? – Питера. Я схватила кружку трясущимися руками. – Того странного парня, который жил с тобой? – Он не странный. Ты не… – Он был твоим парнем? Я уже давно его не видела… – Нет! – закричала я на нее. – Он не был моим парнем! И он не странный! – Салли, успокойся. – Почему ты думаешь, что он странный? Почему тебе надо обязательно всех судить с вершин своей замечательной идеальной жизни? Ты думала, что я странная, пока не узнала меня. Ты даже не знала Питера. Как ты смеешь, Марта? – Замечательной идеальной жизни? Ох, ты даже себе не представляешь, Салли. А этот парень? Несмотря на то, что ты познакомила его со мной и еще с парой людей, он никогда не замечал нас на улице. Не отвечал, когда мы здоровались. Никто не верит, что Питер кузен Марка. Кто он, Салли? Когда я отказалась говорить, кто он, или объяснять, почему кричала, она заявила, что не может мне помочь. – Если он твой парень и бросил тебя – ну, скатертью дорога. Питер не подходит тебе. У тебя не было секретов до того, как он приехал. Надеюсь, он никогда не вернется. – Убирайся, Марта, я вообще не просила тебя приходить! – заорала на нее я. Марта остановилась у двери. – Знаешь, Салли, я изо всех сил старалась делать тебе поблажки. Я впустила тебя в свой дом и позволила войти в жизнь своих детей. Но трагическое детство и странное воспитание не позволяют тебе быть стервой! – И она вышла, захлопнув за собой дверь. Я не хотела видеть Марка. Я знала, что он будет зол. Я решила поехать к тете Кристин в Дублин и рассказать ей обо всем. Мне пришлось поехать общественным транспортом. Я сама села на вечерний поезд до Дублина, а тетя Кристин встретила меня на вокзале. Дорогу я перенесла с трудом. Незнакомцы сидели рядом, позади и впереди меня, но я смотрела в окно на расстилающиеся зеленые поля и притворялась глухой. Я начала рассказывать тете Кристин историю Питера, когда мы еще ехали в машине, но ее, кажется, настолько потрясли эти новости, что она попросила меня подождать до дома. Когда мы уселись за стол с чашками чая, я начала объяснять про Питера. – О господи, – прошептала она. – Мне кажется, Джин знала. – Что ты имеешь в виду? – Она подозревала, что был еще один ребенок. Она всегда говорила, что это какая-то бессмыслица – почему Дениз никогда не отпускала тебя, если в доме в Киллини у вас были разные спальни? Джин говорила, что Дениз настаивала, чтобы всегда спать рядом с тобой, хотя все знали, что там имелась спальня по соседству. – Что? Но почему этой информации нет нигде в отцовских записях? – Он в это не верил. Дениз отказывалась отвечать на любые вопросы о другом ребенке. Том говорил, если б у нее был сын, она бы точно так же про него вопила. – Вопила? – Слушай, Салли, я много лет не раскрывала рта, но твой отец мог быть настоящим тираном. А еще он мизогин. Мнение Джин никогда не ценилось наравне с его. И мне нужно тебе кое-что сказать. Я старалась быть честна с тобой во всем, в чем могла, но теперь нет смысла утаивать от тебя какую-либо информацию. И я говорю тебе все это не чтобы ранить, а чтобы ты знала правду. – Какую правду? – Правду про Джин и Тома, твоих папу и маму. – Продолжай. – Джин была гораздо умнее, чем твой отец. Она категорически осуждала то, как он с тобой обращался. Джин говорила, что он никогда не видел в тебе дочери, только пациента. Он экспериментировал на тебе, пробовал разные методы лечения и препараты, все отслеживал и оценивал. Когда ты окончила школу, Джин настаивала, чтобы ты пошла в колледж. У тебя была светлая голова, и ты могла бы заниматься чем угодно – в первую очередь музыкой, конечно, но Джин считала, ты могла бы стать и хорошим инженером. У тебя математическое мышление. Но ты не хотела ничего делать. – Я помню. – Но это было очень плохо для тебя, а Том настоял на переезде в еще более отдаленный уголок, чтобы еще больше тебя изолировать. Джин отчаянно хотела, чтобы ты встречалась с разными людьми. Как бы ты ни сопротивлялась, теперь ты должна понимать, что так для тебя было бы лучше. – Наверное. – Том не соглашался. Он хотел, чтобы ты делала только что хочешь, чтобы он мог изучать тебя. Джин готовилась бросить его, когда у нее случился удар. – Что? – Она страдала от повышенного давления, и стресс от бесконечных ссор с тобой и Томом по поводу твоего будущего оказался для нее слишком велик. Он относился к ней… нехорошо, Салли. Слава богу, ты никогда не видела его с этой стороны. Джин планировала уйти от него, но не знала, пойдешь ли ты с ней. Тебе тогда было уже больше восемнадцати – фактически взрослый человек. Я полагаю, она никогда не обсуждала это с тобой? – Нет, я бы запомнила. Но перед самой смертью она хотела взять меня с собой на выходные к тебе. Это значит… – Она знала, что ты не любишь перемены, и хотела сделать все постепенно… – Но потом у нее случился удар? – Да. – Почему ты мне все это рассказываешь? – Потому что не хочу унести с собой в могилу секреты, которые касаются скорее тебя, чем меня. То, как он обращался с твоей родной матерью, – это… – Ты о чем? – Если поведение Дениз не поддавалось его интерпретации, он игнорировал его и называл истерикой. Были еще те игрушечные солдатики… – Какие игрушечные солдатики? – Все ваши с Дениз личные вещи были перенесены в отделение больницы Сент-Мэри, где вы содержались. Их было немного. У тебя не было игрушек, кроме этих солдатиков. Дениз сказала, они не твои. Джин долго расспрашивала ее, кому они принадлежали, но она хранила молчание. Когда Джин обратилась к полицейским, ей сообщили, что их нашли под кроватью в маленькой белой спальне. – Почему ты не говорила мне этого раньше? – Какой смысл рассказывать о том, что ни к чему не имеет отношения? Я не вспомнила о них, даже когда тебе пришел медвежонок. Это твой брат послал его? Это он спал в маленькой белой спальне, Салли? – Да. – Питер забрал Тоби с собой, когда ушел. Сложно представить, зачем ему нужен медведь. – Какой странный был этот жуткий человек – разлучить мать с сыном, брата с сестрой и все равно поселить их в соседние комнаты… Тебе он понравился, твой брат? – Питер? Да, очень понравился. Я поняла его. Большую часть времени он был тихий и задумчивый, но нужно иметь огромную отвагу, чтобы сесть на самолет и перелететь полмира, чтобы сказать правду. Я считаю, он поступил очень смело. Я очень расстроена, что Питер ушел. Я почувствовала дрожь в груди, как будто оттуда выкачали весь воздух. И я начала рыдать настоящими слезами, первый раз в своей сознательной жизни. Тетя Кристин обняла меня, я положила голову на ее худенькое плечо, и как будто бы все горе, которое я испытала за эти десятилетия, вылилось в этот момент на кухонный стол тети Кристин. Она гладила меня по волосам и нашептывала что-то успокаивающее, как делают мамы со своими маленькими детьми. Она захотела узнать, почему Питер так и не пошел в полицию, и я рассказала ей про его тревожность, социальную изоляцию, страх перед незнакомцами, многолетнее промывание мозгов собственным отцом. Тогда она спросила, преуспел ли он в жизни, по крайней мере в профессиональной. – Да, – ответила я. – Он глава отдела кибербезопасности в головном офисе банка. Я думаю, он, скорее всего, вернется к этой работе.