– Долгие годы многие люди продолжают считать Фитца Чивэла предателем. Несмотря на то что я поведала о событиях той роковой ночи, когда мне пришлось бежать из замка, на его имени все это время остается пятно позора. И поэтому я спрашиваю вас, менестрели: знает ли кто-то из вас балладу, лишь однажды прозвучавшую в этом зале? Балладу Тагссона, сына Тага, сына Ривера. Там рассказывается вся правда о деяниях Фитца Чивэла, о том, как он пришел на помощь своему королю в горах. Знает ли кто-нибудь из вас эту балладу, о менестрели? Во рту у меня пересохло. На протяжении моей жизни обо мне успели написать две баллады. Одна называлась «Башня Оленьего Рога», там рассказывалось о том, как я сражался с пиратами красных кораблей, когда, опираясь на предателей, они сумели прорваться к крепости на острове Олений Рог, защищавшей берега страны. Ее сложила во время войны честолюбивая девушка-менестрель по имени Старлинг Бердсонг Певчий Скворец. У этой песни была приятная мелодия и запоминающийся припев. Услышав ее впервые, обитатели Оленьего замка готовы были поверить, что в моих жилах бастарда течет благородная кровь Видящих. Они даже готовы были считать меня героем или кем-то вроде героя. Но это было еще до того, как принц Регал убедил всех в моем предательстве. До того, как меня бросили в темницу, обвинив в убийстве короля Шрюда. До того, как я, по мнению большинства, умер там и навсегда исчез из Оленьего замка и с людских глаз. А вот во второй балладе не только превозносилась кровь Видящих, текущая во мне, и мой магический Дар, но и утверждалось, что я восстал из мертвых, чтобы последовать за королем Верити, когда тот отправился искать помощи Элдерлингов для защиты Шести Герцогств. Как и в балладе об Оленьем Роге, правда переплеталась в этой песне с поэтическими преувеличениями. Насколько мне было известно, она лишь однажды звучала в стенах Оленьего замка – ее спел менестрель Древней Крови, чтобы доказать, что и среди Одаренных встречаются благородные герои. Но многие из слушателей в тот день не пожелали с ним согласиться. Кетриккен вопросительно оглядывала галерею, где сидели музыканты. К моему великому облегчению, они лишь переглядывались и пожимали плечами. Один менестрель скрестил руки на груди и покачал головой, словно ему была противна сама мысль петь хвалу Бастарду-колдуну. Какой-то лютнист перегнулся через перила поговорить с седобородым музыкантом. По его кивку я догадался, что тот вроде бы слышал балладу однажды. Потом он, как и все прочие, пожал плечами, дав понять, что не помнит ни слов, ни музыки, ни кто сочинил эту песню. У меня понемногу отлегло от сердца, а на лице Кетриккен отразилось разочарование, но тут сквозь толпу стала пробираться немолодая женщина в вызывающем сине-зеленом платье. Пока она с достоинством шла к свободному от гостей пространству перед королевским возвышением, тут и там раздались аплодисменты и кто-то выкрикнул: – Ну конечно! Старлинг Певчий Скворец! Если бы не этот голос, я мог бы и не узнать мою былую возлюбленную. Годы изменили ее, талия сделалась шире, изгибы заметнее. В пышном многослойном платье, расшитом пуговицами, она была совсем не похожа на ту своенравную и деловитую девушку-менестреля, которая когда-то отправилась с Верити в Горное Королевство, чтобы пробудить Элдерлингов. Теперь она отрастила длинные волосы, и седые пряди в них были не белыми, а серебряными. Она щеголяла в серьгах, ожерелье, браслетах и кольцах, но, идя к трону, сняла все украшения с рук. Разочарование на лице Кетриккен сменилось радостью. – О, а вот и менестрель, голос которого нам не доводилось слышать уже много лет! Дорогая Старлинг Бердсонг, ныне супруга лорда Фишера. Помнишь ли ты песню, о которой я говорю? Невзирая на почтенный возраст, Старлинг с изяществом присела в реверансе. Голос ее с годами изменился, но не растерял мелодичности. – Леди Кетриккен, король Дьютифул, королева Эллиана. Если вам так угодно, я однажды слышала эту песню. Однако, хотя то, о чем в ней поется, почти сплошь правда, не сочтите, что мной движет зависть менестреля, если я скажу, что слова ее неуклюжестью своей режут ухо, а мелодия позаимствована из старинной баллады. – Она поджала губы и покачала головой. – Даже если бы мне удалось запомнить ее до последнего слова, было бы жестоко мучить вас таким пением. Она умолкла, почтительно склонив голову. Несмотря на все свои тревоги, я едва удержался от улыбки. Старлинг! Она отлично знала, как заставить слушателей с нетерпением предвкушать ее песни. Выждав ровно до того мгновения, когда Кетриккен набрала воздуху, чтобы заговорить, она подняла голову и предложила: – Но я могу вам спеть песню гораздо лучше, если желаете, моя госпожа и некогда моя королева. Только кивните, и я, с дозволения короля и королевы, нарушу многолетнее добровольное молчание и спою вам – спою песню, где поведаю все, что знаю об Одаренном Бастарде. О Фитце Чивэле Видящем, сыне Чивэла, хранившем верность королю Верити, о Фитце Чивэле, который до конца своих дней оставался истинным Видящим, невзирая на свое недостойное происхождение. Голос ее мелодично взлетал и затихал – Старлинг настраивала его, как инструмент. Я заметил в задних рядах толпы ее мужа, лорда Фишера: он горделиво улыбался. Его плечи были все так же широки, седеющие волосы завязаны в хвост, как это делают воины. Ему всегда нравилось купаться в лучах славы жены-менестреля. Вот и сейчас он искренне радовался ее триумфу. Она пришла на праздник не в качестве менестреля, но как леди Фишер, однако именно об этой минуте она мечтала долгие годы. Старлинг не собиралась упускать свою удачу, и муж торжествовал вместе с ней. Она обвела слушателей глазами, словно спрашивая: «Так хотите ли вы, чтобы я спела?» О, как они хотели! Дамы и господа Шести Герцогств уже готовы были ловить каждое ее слово. Как мог Дьютифул запретить ей петь, когда его королева только что представила всем внебрачную дочь внебрачного сына Видящих, выросшую в неизвестности и возвысившуюся до мастера Силы? Леди Кетриккен переглянулась с сыном и его женой. Король развел руками, разрешая, и Кетриккен кивнула. – Мою арфу принесли? – спросила Старлинг, обратившись к мужу. Тот в ответ широко взмахнул рукой. Двери Большого зала отворились, и два крепких детины внесли огромную арфу. Тут я все-таки улыбнулся: должно быть, Старлинг распорядилась доставить инструмент сразу же, как Кетриккен заговорила о менестрелях. И что это была за арфа! Не скромный инструмент бродячего менестреля. Слуги аж потом обливались, пока тащили ее. Интересно, как далеко им пришлось волочить это чудовище? Когда они поставили ее перед Старлинг, стало видно, что арфа высотой ей по плечо. Старлинг вскинула глаза на галерею менестрелей, но кто-то уже принес ей стул. Вот тут-то и случился единственный конфуз за весь вечер: платье Старлинг шили не для того, чтобы играть в нем на арфе, прислонив ее к плечу. Тогда она, презрев условности, приподняла юбки, приоткрыв все еще стройные лодыжки в зеленых чулках и изящные синие туфельки без задников, украшенные серебряными пуговками. Она пробежалась пальцами по струнам, те еле слышно зажурчали в ответ, словно шепнули ей, что настроены и только ждут ее прикосновений. Старлинг тронула одну за другой три струны – словно обронила золотые монеты на дорогу, предлагая нам следовать за ней. Звуки слились в аккорд, и другой рукой она стала перебирать струны, выводя мелодию. А потом запела. Я знал: всю свою жизнь она ждала возможности спеть эту песню. Всегда, всегда Старлинг мечтала о том, чтобы спеть песню, которая останется в памяти Шести Герцогств навеки, которую будут петь снова и снова. Когда мы только познакомились, она сообщила мне свои честолюбивые планы: как она пойдет за мной следом, чтобы записывать мои подвиги и воочию наблюдать поворотные события в истории Шести Герцогств. И она действительно стала их свидетельницей, однако на уста ее легла печать, ибо королевским указом было велено хранить все, что произошло в горах, в строжайшей тайне. Я считался мертвым и не должен был возвращаться к жизни, пока трон Видящих не станет непоколебим, как прежде. И вот я стою и слушаю историю собственной жизни. Как долго оттачивала Старлинг слова, сколько раз играла эту мелодию, что теперь льется из-под ее пальцев легко и гладко, без единого огреха? Это ее лучшая песня. Я понял это уже на второй строке. Мне доводилось слышать, как Старлинг поет чужие песни и как поет свои собственные, как играет свою музыку. Старлинг талантлива. Никто не может оспорить это. Но эта песня была чем-то большим, чем просто талантливым произведением. Даже тот менестрель, что скорчил гримасу при упоминании моего имени, даже он слушал Старлинг как зачарованный. Такова была магия музыки, такова была магия слов, которым она придала совершенную форму, словно умелый резчик. Я знал заранее все, что услышу, ведь это была история моей собственной жизни, и большинству придворных она была известна хотя бы отчасти. Но Старлинг пела, как я рос одиноким, всеми брошенным бастардом, как вырос героем, как умер позорной смертью в темнице, как вылез из забытой могилы, – и наконец подошла к той минуте, когда я стоял перед каменным драконом, впитавшим жизнь короля Верити, и смотрел на Старлинг и королеву Кетриккен у него на спине. Некоторое время она молча перебирала струны, давая слушателям обдумать услышанное. Раньше эти события описывали совсем иначе, и на лицах у многих застыло непонимание. А потом Старлинг вдруг повела воинственную мелодию и поведала, чем закончилась история. Я сам рассказал ей, что случилось после того, как дракон, в котором жила душа короля, принес их обратно в Олений замок. Верити-дракон отправился в одиночку сражаться с захватчиками с Внешних островов, чтобы спасти свою королеву, своего будущего ребенка в ее чреве и всю страну от безжалостных поработителей на красных кораблях. Слезы текли по щекам Кетриккен, пока Старлинг пела. Дьютифул слушал, восхищенно приоткрыв рот. А потом я и мой побратим в Даре, мой волк, разбудили остальных драконов. Мы выстояли в бою со злокозненным Кругом Силы принца Регала и их жалкими учениками, и окровавленными руками пробудили к подобию жизни каменные изваяния, чтобы послать их в помощь Верити. Старлинг посвятила три куплета описанию полудюжины различных драконов и тому, как они летели следом за королем, а потом перешла к рассказу о бегстве врага под натиском армии драконов прочь от наших берегов. Верити повел за собой остальных драконов, они преследовали красные корабли до самых Внешних островов, где произошла их последняя битва. Королева Эллиана, выросшая в тех краях, кивала с серьезным видом, словно подтверждая: все так и было. И вновь Старлинг сделала долгий проигрыш, мелодия стала плавной, аккорды – более низкими. И тогда она запела о том, как бастард и его волк, зная, что имя Фитца Чивэла Видящего навеки покрыто позором, что все считают его предателем и трусом, навсегда скрылись в лесах Горного Королевства. Никогда больше, пела она, не охотиться им на зеленых холмах Бакка. Никогда не вернуться домой. Никто никогда не узнает, что совершили они. Никогда, никогда, никогда. Мелодия текла все медленнее, задумчивым ручейком перекатывалась по камням. Все тише и тише… И смолкла. Не знаю, как долго длилась песня. Я очнулся в Большом зале среди благороднейшего собрания Шести Герцогств, словно вернулся из долгого путешествия. Старлинг сидела перед своей высокой арфой, прислонившись лбом к ее раме. Лицо ее блестело от пота. Она дышала так тяжело, словно только что бежала по холмам. Я уставился на нее во все глаза. Она успела побывать для меня незнакомкой, любовницей, врагом, предательницей. Теперь она стала моим летописцем. Хлопки начинались как робкий шелест, но быстро превратились в гром. Старлинг подняла голову, и я вслед за ней оглядел слушателей. Одни лица были мокры от слез, другие перекошены от гнева. Какая-то леди жестоко насмехалась над своей расчувствовавшейся соседкой. Незнакомый мне господин покачал головой и что-то прошептал своей спутнице. Две молодые женщины обнялись от избытка переживаний. Герцогиня Бернса стиснула руки перед грудью и склонила голову. Герцог Риппона говорил всем вокруг: «Я знал это! Я всегда знал!» – и громко хлопал широкими ладонями. А я? Как описать то чувство, что охватило меня теперь, когда мое имя было очищено от позора? Я стоял в толпе, неузнанный и невидимый, но мне казалось, что мы наконец вернулись домой – мой волк и я. Меня кольнуло острое сожаление о том, что Шут не слышал всего этого. А еще меня била дрожь, как будто я только что зашел с мороза в тепло и постепенно оттаивал, возвращаясь к жизни. Я не разрыдался, но глаза мои наполнились слезами, так что я почти ничего не видел. Дьютифул внимательно оглядывал гостей, и я понял, что король ищет меня. Но он высматривал меня в образе лорда Фелдспара. Лорд Чейд встал из-за своего места за высоким столом и куда-то медленно пошел. Я думал, он хочет подойти к Кетриккен, но он почему-то стал пробираться сквозь толпу. Я долго смотрел на него, ничего не понимая, а потом с ужасом осознал, что он разглядел меня и идет прямо ко мне. Нет, – попытался передать я ему через Силу, но Чейд закрылся ото всех наглухо – не потому, что не хотел меня слышать, а чтобы никто не прочел его чувств. Оказавшись рядом, он крепко взял меня за руку. – Чейд, пожалуйста, не надо, – взмолился я. Неужели разум старика помутился? Он посмотрел на меня. Щеки его были мокры от слез. – Пора, Фитц. На самом деле давно уже пора. Пойдем. Пойдем со мной. Люди, стоявшие поблизости, все видели и слышали. Я заметил, как озадаченность на лице какого-то гостя сменилась потрясением, глаза его полезли на лоб. Мы были в самой гуще толпы. Если они сейчас бросятся на меня, то просто разорвут на куски. Отступать некуда. Я смирился и позволил Чейду увести меня. Я шел за ним на подгибающихся ногах, бессильный, словно тряпичная кукла. Никто такого не ожидал. Королева Эллиана радостно улыбнулась нам, но с лица Неттл сбежали все краски. Губы Кетриккен задрожали, а потом она вдруг разрыдалась, словно к ней шел сам король Верити. Когда мы проходили мимо Старлинг, она подняла голову, увидела меня – и зажала себе рот. Глаза ее расширились, и такая алчность мелькнула в них, что я отстраненно подумал: она уже прикидывает, какую песню напишет об этом. Свободное пространство между толпой гостей и возвышением, на котором стояли троны короля и королевы, мы пересекали, словно пустыню. Дьютифул был суров и бледен. Что вы делаете? Что вы делаете? – настойчиво вопрошал он, но Чейд его не слышал, а мне нечего было ответить. Возбужденные шепотки и ропот позади нас переросли в рев. Глаза Неттл были черными на высеченном изо льда лице. Когда мы встали перед королем, я опустился на колени больше от слабости, чем от верноподданнических чувств. В ушах у меня звенело. Дьютифул спас нас обоих. – Никогда не бывает слишком поздно! – провозгласил он гостям. Потом опустил глаза и посмотрел на меня. А я смотрел на него – снизу вверх. И видел короля Шрюда и короля Верити. Мои короли взирали на меня с горячим сочувствием. – Фитц Чивэл Видящий, слишком долго ты жил среди Элдерлингов, слишком долго спасенный тобою народ проклинал тебя. Слишком много времени провел ты там, где месяцы пролетают как дни. Слишком долго ты жил среди нас тайно, отказавшись от своего имени и причитающихся тебе почестей. Поднимись же. Обернись и предстань перед народом Шести Герцогств, твоим народом. С возвращением! Он наклонился и протянул мне руку. – Ты дрожишь, как осиновый лист, – прошептал Дьютифул. – Встать сможешь? – Думаю, да. Но без его поддержки я бы не смог. Я встал. Обернулся. Посмотрел на них, а они – на меня. Приветственные крики обрушились, как гигантская волна. Глава 9. Корона Надеюсь, за эти сведения вы заплатите мне более щедро, ведь ради них мне пришлось рисковать жизнью! Когда вы впервые заговорили со мной о своих «небольших поручениях» там, в Оленьем замке, я и не догадывался, чем мне придется заниматься. Но я держу свое слово и буду и впредь поставлять вам интересные сведения, если только это не будет ставить под угрозу мои дружеские связи. Кельсингра и впрямь полна чудес, какие и вообразить нельзя. Почти каждый камень здесь являет собой хранилище знаний. Но говорят, это ничто по сравнению с недавно обнаруженными архивами Элдерлингов. Увы, меня туда пока не звали, а я не хочу рисковать доверием своих друзей, напрашиваясь. Очень многое об Элдерлингах, или, как их тут называют, Старших, можно узнать на старой рыночной площади – сами стены там хранят сведения, и, даже просто прогуливаясь по ней, любой невольно впитывает их. Если вы желаете получить ответы на определенные вопросы, то за вознаграждение я могу дать вам их, но есть вопросы, на которые я отвечать не буду. Пока я могу крутить брашпиль, я проживу и без ваших денег. В любом случае хочу напомнить, что у меня есть собственная гордость. Возможно, вы считаете меня простым матросом, но и у нас имеются свои представления о чести. Однако вернусь к тому, о чем вы так настоятельно спрашиваете. Нет, мне не доводилось видеть никаких «серебристых рек или ручьев». Мой корабль поднимался высоко по течению реки Дождевых чащоб и ее притоков, так что могу заверить вас, что повидать мне их пришлось немало. Все они серые от ила. Возможно, при определенном освещении они могут показаться серебристыми. Но кажется, мне удалось узнать о том, что вас интересует. Это не река, а колодец. Он наполняется серебристой жидкостью, от которой драконы, похоже, пьянеют. Само существование этого колодца и уж тем более его расположение хранится в тайне. Но тот, кто способен слышать драконов, может с легкостью найти его по шуму и гвалту, который устраивают они у колодца. Иногда, насколько я понимаю, приходится поднимать жидкость со дна колодца ведрами, чтобы дать драконам напиться. Расспрашивать о колодце прямо было бы рискованно. Однако двое юных хранителей имеют слабость к бренди, и мы с ними славно поболтали, пока не пришел их главный, Рапскаль. Он выбранил хранителей и стал угрожать мне разными карами, если снова увидит, что я спаиваю его людей. Слов на ветер этот неугомонный человек не бросает. Он потребовал, чтобы я покинула Кельсингру. На следующее утро за мной пришли и посадили на корабль, который вскоре отчаливал. Рапскаль не запретил мне впредь появляться в Кельсингре, как некоторым путешественникам и деловым людям, однако мне кажется, что лучше выждать время, прежде чем снова появиться там. С нетерпением жду вознаграждения и новых вопросов. Слать можно в гостиницу «Расщепленная свайка», где я обычно и останавливаюсь. Йек Уже светало, когда я без сил повалился на кровать. Перед этим я вскарабкался по тайной лестнице, сгорая от мальчишеского нетерпения рассказать обо всем Шуту – но он крепко спал и похрапывал. Я немного посидел рядом с ним, мечтая, как было бы здорово, если бы он был в Большом зале со мной. Но потом стал задремывать прямо на стуле и сдался – спустился в спальню и лег. Закрыл глаза и уснул. Провалился в сладостное забытье и вдруг проснулся – резко, словно меня укололи булавкой. Меня охватило чувство, будто что-то случилось. Что-то очень-очень нехорошее. Заснуть снова я уже не смог. «Опасность, опасность, опасность!» – звенел каждый нерв. На меня редко накатывала такая тревога без причины. Много лет назад мой сон всегда стерег волк, его острый нюх, слух и зоркие глаза предупреждали меня о подкрадывающихся чужаках или наблюдателях, пытающихся остаться невидимыми. Мой волк умер много лет назад, однако в этом смысле по-прежнему оставался со мной. Я привык доверять этому колкому ощущению опасности. Я лежал на кровати, не шелохнувшись, и прислушивался. Звуки вокруг были только самые обычные – вой ветра за окном, тихое потрескивание поленьев в камине, мое дыхание. Чужих запахов я тоже не чувствовал. Тогда я чуть приоткрыл глаза и, притворяясь спящим, как мог оглядел комнату. Ничего. Я ощупал все вокруг при помощи Силы и Дара. Снова ничего подозрительного. Но тревога не желала оставлять меня. Я закрыл глаза. Спать… Спать… Я заснул, но так и не отдохнул. Мой дух волком мчался по заснеженным холмам, в поисках не добычи, но своей потерянной стаи. Я бежал, бежал и бежал. Выл от тоски в ночи. И снова бежал, бежал, бежал… Я проснулся весь в поту, одетый. Мгновение я прислушивался и наконец расслышал тихий шорох у двери. После сна все мои чувства оставались по-волчьи острыми. Я пересек комнату и открыл дверь, застав Эша с отмычкой в руках. Без малейшего смущения он вынул отмычку из замка, отступил на шаг, взял поднос с завтраком и внес его в комнату. Точными, экономными движениями он сервировал стол. Потом пододвинул маленький столик, стоявший у кровати, снял с плеча сумку, достал оттуда бумаги и разложил их на столике ровными рядами. – Что это? Это все Чейд прислал? Эш стал объяснять, показывая на ряды писем: – Поздравления. Приглашения. Просьбы воспользоваться вашим влиянием. Я не читал все, только те, что казались дельными. Думаю, теперь вам каждый день будет приходить куча таких писем. Разобравшись с почтой (глаза б мои ее не видели!), он оглядел комнату на предмет того, что еще нужно сделать. Я стоял столбом, пытаясь свыкнуться с мыслью, что этот мальчишка полагает чтение адресованных мне писем своей обязанностью. Лишь тень неодобрения промелькнула в его глазах, когда Эш коснулся моей скомканной одежды. – Желаете отдать что-нибудь в стирку, мой лорд? Я буду рад отнести вашу одежду прачкам. – Постирать, пожалуй, есть что. Но я не думаю, что прачки замка обстирывают гостей. И я не твой лорд.