– Он сирота, его родителей убил крагх, – сказал Мариус, – ему пять с небольшим. Я знаю, что маловат еще, но он кажется мне смышленым. И… Энгер, не обижай его. Парню и без того досталось. – А кто это с ним? Эта изящная ниата с вуалью? – Сестра его. Энгер еще раз посмотрел в окно, затем сказал: – Хорошо, что ты начал забывать Ровену. – Странные выводы, – Мариус усмехнулся, – это всего лишь сестра мальчика. Кстати, его зовут Тиберик Ритц. – Никаких выводов, – Энгер энергично махнул рукой, – ты меня знаешь. Я просто радуюсь, что ты перестал себя казнить, что в твоей жизни появились новые люди. – Я теперь приор Роутона. – Ну, тем лучше, тем лучше… Э, погоди, так ты уехал из столицы? – Уехал, – вздохнул Мариус, – теперь охраняю северные окраины. – Ну вот, и выпить не с кем будет. – Энгер шутливо схватился за сердце. – Впрочем, с тобой толком и не выпьешь. Ты же у нас олицетворение всей святости Надзора. Идеальный просто собутыльник, все оставишь другу. Мариус пожал плечами: – Ну, что есть, то есть. – А знаешь, хорошо, что ты мальчонку привел. У меня как раз есть четверо таких вот малышей, я под них даже отдельную группу организовал. Пока только грамота и начала арифметики. Думаю, он вполне потянет. – Если будут сложности… – Ай, не беспокойся. Я приставлю к нему кого-нибудь постарше. У меня есть очень смышленые парни, некоторые даже изобретательством занимаются. Они поболтали еще некоторое время, вспоминая былые времена, потом Энгер засуетился, сказал, что нехорошо заставлять ниату так долго ждать. Спустились во двор, где застали Алайну на коленях перед братом. Она его обнимала, крепко прижимая к себе, что-то шептала на ухо и гладила по голове. Тиб раскраснелся и шмыгал носом, но не плакал. Посмотрел ясными глазами на Энгера, и Мариус вдруг уверился, что все будет хорошо – по крайней мере, с этим маленьким наследником семьи Ритц. Насчет себя самого такой уверенности уже не было. – Алайна, Тиб, – сказал он, – это директор школы, ниат Энгер Фирс. Тиберик, ниат Фирс берет тебя в школу. – И даже будет отпускать на каникулы, если ниат Эльдор за тобой будет приезжать, – довольно сказал Энгер. – Ну что, юный Ритц, ты готов радовать нас своим прилежанием в учебе? Тиб сжал руку сестры и кивнул: – Да, ниат Фирс. – Спасибо, – подала голос Алайна, – спасибо, ниат Фирс. Тиберик будет очень стараться. Он ведь понимает, что это нужно, очень нужно ему самому. Так ведь, Тиберик? Малыш важно кивнул. Окинул всех собравшихся внимательным взглядом. А потом спросил: – Ниат Эльдор, вы правда будете меня навещать? А я буду вас ждать. И тебя, Алечка, тоже буду ждать. Осень в столице куда мягче, чем в Роутоне. Мариус не без удовольствия смотрел по сторонам; в послеобеденное время центральные улицы Эрифреи были полны людей, звуков и разнообразных цветов. Все двигалось и перемешивалось – темные сюртуки служащих, белые воротнички, шляпы, пышные юбки. Крытые экипажи, лошади всех мастей – рыжие, гнедые, в яблоках. И витрины кафе и магазинов, броские, декорированные кленовыми листьями из желтой и коричневой бумаги, пузатыми оранжевыми тыквами, плетеными косичками из тонких прутьев и соломы. В одной руке Мариус нес тяжелый сверток с охранными артефактами, другую согнул в локте – на ней, подрагивая, лежала узкая ладонь Алайны Ритц. Девушку пришлось изрядно уговаривать, чтоб взяла его под руку и чтобы все это выглядело естественно. Не было видно ее выражения лица из-под вуали, но она сжимала губы так, что казалось, решается на нечто невероятное. – Я… я не могу, – шептала она, – простите. Не могу или не хочу? И только когда Мариус рыкнул на нее, обреченно подошла и положила ладонь на жесткий рукав сюртука. Ну подумать только, как будто обесчестил! Теперь она шла рядом и молчала, но даже в ее молчании Мариус чувствовал обвинение во всех возможных грехах. Зачем только с собой взял? – Тебе чего-нибудь хочется? – спросил он, желая нарушить тяжкое молчание. – Нет, ниат Эльдор. Спасибо. Ничего не нужно. Вы и без того так много сделали для Тиберика… и для меня. – Надеюсь, ты не думаешь, что я просто избавился от него, потому что он мне мешал. – Нет, что вы, ниат Эльдор. Я понимаю, что Тиберику все равно нужно было в школу. И потом, это нападение… Она умолкла и покачала головой. – Да, ночной визит интересен, с какой стороны ни глянь, – согласился Мариус, рассеянно поглядывая по сторонам. Они находились в квартале Эрифреи, следующем за Королевской площадью. Здесь было полным-полно фешенебельных ресторанов с открытыми террасами. Мариус заприметил свободный столик и потянул Алайну туда. Она, словно почувствовав неладное, начала упираться. Пришлось шикнуть – сразу обмякла, покорно засеменила следом. – Не надо, – пискнула едва слышно. – Почему? Я проголодался. Или ты хочешь рядом постоять? Шляпку свою можешь не снимать, я не заставляю. В итоге он, как и подобает ниату с должным воспитанием и образованием, отодвинул стул и помог Алайне Ритц на нем расположиться. Сам же уселся напротив и взял меню. – Выбери, что будешь. Она вздрогнула, кивнула и вяло взялась за свою папку. – Ты ведь читать умеешь? – на всякий случай спросил Мариус и получил в ответ еще один горестный кивок. Откинувшись на спинку добротного стула, он выбрал себе свиную отбивную, овощи с дымком, салат. К этому времени рядом со столиком уже стоял официант, и Мариус продиктовал заказ. – Ты выбрала? – спросил он Алайну, замершую с меню в руках. – Да, – она вздрогнула чуть заметно, – мне, пожалуйста, кофе. У Мариуса появилось стойкое желание ее придушить. А еще лучше – даже не придушить, нет. Отшлепать. По упругой маленькой заднице. – Ниате то же, что и мне, – жестко сказал он. – И еще песочное пирожное со взбитыми сливками, к кофе. – И с треском захлопнул меню. А когда официант отошел, процедил: – Ты решила меня взбесить? – Нет, что вы, – кажется, она вздохнула, – здесь все так дорого. – Но если я сюда зашел, то, наверное, понимаю, сколько все будет стоить. Алайна помолчала. А потом вдруг спросила: – Зачем мы здесь, ниат Эльдор? Зачем все это? – Я не могу поесть? – Меня… меня вы зачем сюда привели? Неужели вы не понимаете, как это все больно – сознавать, что больше никогда всего этого не будет? Это все равно что дразнить голодного щенка. Вам это нравится? – Хорошо, – он пожал плечами, – в следующий раз я буду обедать, а ты постоишь у входа. А так-то… Я хотел с тобой поговорить. – О чем? Вам же не о чем со мной разговаривать. «Еще и язвит!» – Он невольно усмехнулся. – Расскажи о себе. Я хочу знать, кто живет в моем доме и почему среди ночи ко мне приходит крагх. – Я не знаю, – тихо ответила она и передернула плечами. – Мне не верится, что он приходил именно за мной. Мне кажется, здесь какая-то ошибка. В это время принесли заказ, Мариус молча дожидался, пока официант уберется восвояси. Алайна сидела на стуле прямо, положив руки на край стола, и Мариус с удивлением подумал, что у нее красивые руки. Тонкие длинные пальцы, узкие ладони. На таких пальцах недурственно смотрелось бы колечко, допустим, с раухтопазом. – Ты знала, что приемный ребенок? – спросил Мариус, когда они остались одни. – Бери, ешь и рассказывай. Он поймал себя на том, что завороженно наблюдает за движениями ее рук, за тем, как аккуратно взяла нож и вилку, как отрезала кусочек отбивной и положила в рот. Изящно, словно ниата из самых верхов. – Да, приор Эльдор. Конечно, знала. Мне об этом сказали, когда мне было лет шестнадцать. Я тогда все спрашивала, почему не похожа ни на маму, ни на отца. Отец был светловолосым, мама тоже. Ну, как Тиб. И голубоглазые. А я совсем другая. – Хорошо. – Он кивнул и отдал должное прекрасной сочной отбивной. Мясо так и таяло на языке. – Тебе что-нибудь известно о том, кем были твои настоящие родители? – Нет, – голос звучал удрученно, – но я не уверена, что хотела бы о них знать. Почему я должна желать что-либо знать о женщине, которая меня бросила? Крошечного младенца просто оставила на пороге у чужих людей. – Тебе неизвестно, что ее побудило к этому, – возразил Мариус, – хотя я бы тоже такого не одобрил. Ну и ты, судя по всему, из другого теста. Тиба не бросила, хотя он был обузой для тебя. – Как я могла его бросить? Я его люблю. Я помню, когда он родился, был таким крошечным, сморщенным, даже не мог разжать кулачки. И глазки сизые были, и на голове пушок. – Детей любишь? – невольно спросил Мариус. И укололо больно под сердцем. У него тоже мог бы быть ребенок, если бы Ровена дала ему родиться.