Остался один — и влип, - Меня в заблужденье он ввел — и в пике Прямо из мёртвой петли. Он рвет на себя — и нагрузки вдвойне. Эх, тоже мне — летчик-ас!.. Но снова приходится слушаться мне, - Но клянусь, это — в последний раз! Резко ударив по струнам, отчего все вздрогнули, я прервал песню на середине. И с трудом разомкнув сведённые мускулы челюсти, посмотрел на знатока и сказал: — Пять лет значит? Хэ! Хмыкнув, я встал и повесил гитару обратно на гвоздь над кроватью, и обернувшись к молчаливым и шокированным слушателям, сказал: — Учиться нужно и гитару иметь. Пальцы болят и горло. Тренироваться нужно. Пойду отпрошусь, может в город отпустят, съезжу и гитару куплю. Вещь. Мне понравилась играть и петь. А ты знаток тоже собирайся, поможешь гитару выбрать, чтобы мне дрянь какую не подсунули. Я не разбираюсь в них. — Мастер, — в восхищении выдохнул тот. — Виртуоз. Если вы товарищ майор действительно в первые гитару взяли, то вы гений. Музыкальный. — Впервые, — показал я тому покрасневшие подушечки пальцев. — Быть совершенством, так быть лучшим во всем. Ну что столпились? Разойдись. Лётчики отодвинулись в сторону, давая мне коридор, а один, самый такой бойкий, спросил: — Товарищ майор, а откуда эта песня? То, что я якобы ворую эту песню, ничего не значило, уважаемый Владимир Семёнович ещё малыш, маленький, и не написал их. Поэтому легко присвоил их, а тот надеюсь, напишет песни ещё лучше. Да и ворую я не у него, а у его прототипа из моей истории, а это разные люди. Может тут мэтр даже и на свет не появился, откуда мне знать? — Песня? Да так, витала в мыслях. У меня даже две сформировалось, обе про один бой. Одну истребитель поёт, другую сам лётчик. Только когда гитару взял, наиграл, песня как-то легла на ней. — А может допоёте, всю песню? — с надёжей спросил тот, а остальные загомонили, поддерживая того, но стихли, наткнувшись на мой взгляд. — Нужно потренироваться. Опозорится не хочу. Потом и спою. Сначала гитару куплю. Я вернулся в свою комнату, и сняв клипсу амулета с восхищением на неё посмотрел, пробормотав: — Однако. Попаданец есть, со Сталиным общался, теперь ещё и Высоцкого пою. Магия рулит, — и тихо затрясся от молчаливого смеха. А играть и петь, а точнее выдавать ту амброзию, то что заставляло струны души петь, мне понравилось. Этот амулет похоже самый наиценнейший из всего что у меня есть. Стать бардом, не просто бардом, а магическим, это возможно то чего мне не хватало. Это как оргазм. Ну почти. В общем, я буду играть и петь. И мне нужны инструменты. Разные. Поэтому убрав амулет в карман, я собрался, обувь сменил, и покинув общежитие, не забыв того знатока прихватить, он у входа мялся, ожидал, и отправился к командиру дивизии. Только он выдавал увольнительные. Тут проблема возникла, меня-то легко отпустили, безлошадный, болтаюсь как не знаю что в проруби, могу машину взять и скататься, если так надо, увольнительную выдали, а вот моему спутнику нет. Его эскадрилья дежурная, покидать аэродром нельзя. И ведь не сказал паршивец. Наверное, решил, что я смогу договорится об увольнительной для него. Не получилось. Машину мне дали, с водителем, так что я собрался было отъезжать, но меня остановили, ещё двое подсели, кому в город нужно, и один оказался одним из тех подозрительных лейтенантов. Я ещё не понял, это или немцы прислали убийц Кота извести, или наши работают, пытаются понять что я такое и вывести меня на чистую воду. Видимо где-то наследил. Да много где. Я особо и не маскировался, чистоплотностью в этом деле не отличаюсь. Машина «Газ-64» была, я спереди, эти двое сдали. Второй был начфином полка, по служебным делам катил. А машину мне дали. Мы пока ехали, я так перетасовал карты. Машина с начфином остаётся и тот на ней возвещается, а я на попутке вернусь, когда всё что нужно закуплю. Увольнительная до шести вечера, четыре часа впереди, успею. Где находится магазин музыкальных инструментов, никто не знал, а я хоть и местный, но ранее не интересовался, остальные Москву не знали. Помогли прохожие. Тут остановились, там, поспрашивали, и вот так доехали. Работал, как ни странно. Хотя день будний, чего ему не работать? Я тут сошёл, а машина с обоими пассажирами укатила дальше. Я же зашёл в сам магазин, и заложив руки за спину, не обращая внимания как продавщица засматривается на награды, там и английская была, стал прогуливаться, внимательно изучая ассортимент. А он был, и нового инструмента хватало, видимо завоз был. Однако я точно знал, что некоторые фабрики музыкальных инструментов перешли на выпуск военной продукции и запасы инструментов могли быть только довоенные, но тут всё же было что выбрать. Ну как же, столица. Вот и выберем. Хм, а тот лейтенант чуть дальше сошёл и вернулся, я видел его благодаря сканеру. Остановившись у полки где лежало два аккордеона, я посмотрел на продавщицу, и та подошла. — Вы что-то хотите, товарищ? — Да. Хотел бы посмотреть этот инструмент. Как он называется? — Вот это баян, а это аккордеон. Это выставочные образцы, ещё есть экземпляры на складе магазина. Вы себе смотрите музыкальный инструмент? — Да. Сегодня отчего-то решил, что у меня идеальный слух, попробовал на гитаре, получилось, понравилось. Хочу научиться играть на гитаре и аккордеоне. Вот их и хочу купить, но хороший инструмент, качественный. — Не хочу вас обидеть, но взяв гитару в руки, сразу играть ею не научишься. — Я бы попробовал. Есть чем? — Сейчас принесу. Та, улыбнувшись, удалилась в подсобку и вынесла гитару, такую же шестиструнную что я сегодня держал в руках, но цвет другой, золотистый. Я перекинул ремень через голову, подрегулировал его под себя и начал пробовать струны. Гитара оказалась не настроенной, или я так решил, что та неидеально звучит, подтянул струны и убедившись, что теперь неплохо, хотя до отличного её ещё нужно настраивать, и попробовал. Получилось удовлетворительно на мой взгляд, а продавщица так совсем стояла с открытом ртом. — Вы подшутили надо мной. Чтобы так играть, нужно учиться с детства. — Я сегодня гитару в первые в жизни взял. Клянусь. Заметив, что я остановился и дую на пальцы, та достала из ящика стола какую-то тонкую пластику и протянула мне, сказав: — Возьмите медиатр, с ним легче. — А что это? — Ею защипывают струны. Пальцы болеть не будут. Я попробовал, пришлось приноровиться, пластина явно была костяная, и тоже стало получаться на том уровне что меня удовлетворил. — Красивая игра, — улыбнулась продавщица. — Не слышал никогда эту мелодию. А аккордеон, тоже в руках не держали? — Нет, не держал. — Сейчас проверим. Та сняла выставочный образец, помогла мне накинуть на плечи ремни, и минут двадцать наблюдала как я тяну меха и пробую разные клавиши, запоминая что и где, а потом стал наигрывать тихую мелодия. Фальшивил, но с каждой минутой мелодия становилась всё лучше, пока не стала идеальной. А потом вспомнив одну мелодию в стиле рок, но которую можно сыграть на аккордеоне, я слышал в своём времени такую игру у одного виртуоза, и я дал. Две минуты наяривал, мышцы на руках начали уставать, а когда остановился, то услышал бурные аплодисменты. Оказалось, я так увлёкся, что потерял наблюдение за пространством. В магазине кроме меня с продавщицей теперь была мамаша с ребёнком, пацан лет десяти, и две девушки. Вот они и аплодировали. А пацан теребил мать и требовал ему вместо скрипки купить аккордеон. Кажется, впечатлённая мамаша особо и не против была. — И всё же вы шутник, товарищ командир, — погрозила мне пальчиком продавщица. — Вас учили с детства. — Повторяться не хочу, но скажу. Впервые взял. Самому понравилось. Беру обе и гитару, и аккордеон. Чехлы к ним есть? О, а это саксофон, да? Тоже возьму. Мне упаковали выбранные инструменты в чехлы, я купил запасные струны для гитары, также взял предметы чистки, оказывается это тоже нужно. Ну и оплатил. А перед тем как покинуть магазин, попросил у продавщицы бумагу. И карандашом, что достал из кольца, написал всего одну фразу на оборванном листке с нотами. Дальше тяжеловато было с инструментом этим гулять, но я вышел из магазина и упорно шёл по улице. Аккордеон на длинном ремне сзади, гитара на боку и чехол с классическим саксофоном в руке, и так опираясь на палочку, направился от магазина прочь. Побродив по дворам, хвост не отставил, однако, надо сказать, работал очень профессионально, визуально я его так и не засёк. И вот так подойдя к старой кирпичной стене, я стал демонстративно отсчитывать кирпичи, а добравшись до того что шатался, вынул его и убрал внутрь бумажку. При этом постоянно оглядывался и вёл себя крайне подозрительно. А вернул кирпич на место, захромал дальше. Этот молодец, убедившись, что я удалился и не вижу место закладки, радостный подскочил, достал записку, и я его лицо на всю жизнь запомню. Там было написано: Не умеешь следить, не следи. Пока тот следователя из себя разыгрывал и записку доставал, я извлёк из хранилища «эмку», положив на заднее сиденье инструменты и покатил к выезду из города, возвращаясь в часть. Гнал серьёзно, так что остановился неподалёку от «КПП» уже вскоре. Забрав музыкальные инструменты, убрал машину и дальше пешочком прогнулся. Я бы так с грузом мучился, но старшина что мимо проходил со строем бойцов, выделил мне одного в качестве носильщика и так комфортно добрался до общежития. А там ажиотаж. Оказывался все, кто меня слышал, так раструбили об этом, что теперь говорил о моих новых способностях весь аэродром, все части что тут дислоцировались. Оказалось, музыканты, особенно те, которые за душу могут брать, большая редкость и ценность. Парни из моей эскадрильи уже встали, позавтракали, у них своё время принятия пищи, и вот тоже жаждали увидеть новоиспеченного музыканта. Так что встретили меня, можно сказать, с теплом и требованием поскорее показать, что я там демонстрировал в обед. Я дал согласие. Сначала наверх поднялся, аккордеон и саксофон убрал в комнату, в хранилище не уберёшь, нужно чтобы видели, как я их принёс чтобы потом учиться играть на них и тренироваться. А играть решил в зале для совещания, где мы также карты учим, на первом этаже общежития. Там уже всё разобрали и подготовили мне место и где те сами сидеть будут. Зал набился до предала. Прежде чем начать, я сказал: — Все деньги с отчислений за сбитые потратил, но вот купил. Буду учиться, и играть. Поэтому товарищи, не судите строго, я это делаю в первые жизни. Спою две песни, про лётчиков. — Давай, послушаем, — выкрикнул кто-то с задних рядов. Взяв гитару, я сел на стул, который мне поставили, и попробовав гитару, это та на которой я в магазине играл, новая, и всё ещё считаю, что с ней поработать нужно и донастроить, ну и стал играть. Сначала «Я «Як»-истребитель», потом «Их восемь — нас двое». Слова и мелодии сами всплывали в голове. Я это ещё вовремя первого исполнения заметил, даже то что точно забыл, само всплывало. Видимо влияние амулета, выискивал всё это из глубин памяти. А ведь я немало разных песен слушал, а всё что я даже в пол уха слышал в прошлом, я смогу восстановить и наиграть, что сейчас и проверял. А я ведь фанат «Сектора газа». М-да, наверное, пока не поймут. Поэтому вместо двух обещанных песен, разыгравшись, исполнил ещё три. Военные больше не пел, про лётчиков хватило, и теперь про жизнь и любовь. Это были «Лучший город Земли» — Магомаева, «Я поднимаю свой бокал» — Киркорова и «Мгновения» — Кобзона. Когда я замолчал, несколько секунд стояла полная тишина, которая взорвалась рукоплесканием. Ко мне подскочили и стали обнимать, чуть гитару не раздавили, хлопать по плечам и всячески выражать свою радость. Я же незаметно убрал в карман медиатр, чтобы не потерять, я их всего три в запас купил, и лишь улыбался смущённо. А ведь я только учусь. Тут и майор Налепин был, который пробасил, что мне надо на радио выступать. Такие песни должны слышать все. Его поддержали, и приустающий в зале старший батальный комиссар, это был комиссар дивизии, политработники такое мероприятие пропустить не могли, их в зале хватало, тут же стал со мной вести переговоры о концертах, пока по полкам дивизии. Подумав, я дал согласие, такие песни действительно должны звучать по всей стране, скрывать их, это преступление. Но не больше одного раза в два дня, мне ведь тоже и отдыхать, и учиться нужно. Музицировать в том числе. Да и почему нет, набираться опыта и вот так выступать перед зрителями тоже необходимо. А вот на радио не хочу, как-то желания нет. Уже ужин наступил, так что я отнёс гитару к себе, и направился в столовую в компании лётчиков, а там снова те же разговоры. Песни понравились настолько, что шум не стихал. Я для того их и выбирал, пробуя себя в разных исполнениях и темах, повторюсь уже в какой раз, я и выступаю, и продолжаю учится. Всё это — одновременно. А так как в том зале собрались практически все лётчики, что на этом аэродроме дислоцировались, а остальные не слышали, то стали поступать просьбы повторить такие концерты. Будем повторять. Пока это не напрягало, я сам жаждал играть, так почему бы этого не делать при зрителях в залах где хорошая акустика? Но чую если такой ажиотаж не спадёт, будут проблемы, устану от этого всего и вскоре разочаруюсь в музыке и махну на неё рукой. Это сейчас впечатления новые и яркие, а что потом будет? Поймут ли это люди? То-то и оно. После ужина меня отозвал Налепин, и сообщил, пока мы у стоянки самолётов прогуливались: — Ездил я в штаб корпуса и подал заявку на «Спитфайр», и странное дело, мне сообщили что свободных машин нет. Всё расписано на месяц вперёд. Или я чего-то не понимаю, или тут что-то не так. — Действительно странное дело. Прямо так в лоб и отказали? — Да, как узнали, что за тебя прошу, сразу бумажки перекладывать стали, и вот сказали нет. — Это комкор, — уверенно кивнул я. — Приказал не давать мне машину. Мстит за тех сбитых позапрошлой ночью. — Как-то мелко для него. — Мелко, — согласился я. — Да больше и подумать не на кого, я особо никому дорогу настолько не переходил. — Может всё-таки машин нет? Хотя я говорил для кого, для тебя бы машину точно нашли. — Да, странное дело, единственный лётчик, который может подниматься до пятнадцати километров, и отказ в получении истребителя, — увидев выпученные глаза Налепина, я кивнул, подтверждая. — Было дело, на «Спите» поднимался. — Однако. Всё-таки надо заказать этот истребитель, посмотреть, что за зверь такой. — Слушай, Слав, ты ведь как командир отдельного подразделения имеешь право подписывать всякие приказы и командировочные в том числе? — Ты что-то задумал, — с полной уверенностью в голосе сказал Налепит. — Есть такое дело. Если эти придурки сверху решили меня на земле держать, то хрен им по всей морде. У меня знакомый комкор есть, месяц назад я ему помогал высотника на фронте свалить… — Это там, где ты с десятью «мессерами» дрался? Я слышал об этом, и в газетах читал. — Именно. Тот меня примет с радостью, в деле видел, машиной точно обеспечит, и пока я воюю там, лётного и фронтового опыта набираюсь, ты тут машину мне спокойно найдёшь. А когда она будет, вызовешь. Как тебе план? Не хочу я к земле привязным быть. Так что? — А мне нравится. Умоем этих хлыщей из штаба корпуса. Ишь что удумали, боевого лётчика без машины держать. И я действительно такое право имею. Пиши заявление о переводе на фронт, я командировочные оформлю. Ещё мне нужны данные того комкора, которому ты помогал, свяжусь с ним, предупрежу. — Только всё в тихую нужно делать, чтобы не прочухали и не остановили.