— Четыре предмета ты сдал… Фингал незаметно расцепил скрещенные пальцы. — Но завалил патанатомию, поэтому ее мне придется пересдавать в декабре — заодно с микробиологией? — Боюсь, да, — подтвердил Чарли. — Ну что ж… — Плечи Фингала поникли. — Я ждал этого. — И я, О’Рейли, — вмешался Фицпатрик. — А ты, Грир, можешь считать чудом, что не срезался сам: из-за своей дурацкой игры вы двое пропустили слишком много занятий. — Зато ты у нас украшение колледжа, Фицпатрик, — отмахнулся Чарли. — Отвали. — И он хлопнул Фингала по плечу. — Все равно ты будешь учиться с нами. До января и акушерства в следующем году можешь шесть месяцев заниматься хирургией. Фингал тяжело вздохнул. — В общем, я споткнулся. Но это еще не конец света. Он боялся даже думать о том, как воспримут его неудачу родители. Пока он ничего не говорил им, но понимал, что наименее подходящее время для провала на экзамене трудно даже представить. — Говоришь, первые два раунда за тобой, Боб? — Фингал с трудом улыбнулся. — Тогда едем в «Бейли», отметим твой успех. «Я выпью, немного успокоюсь и решу, как быть дальше». И тут он вспомнил: прямо сейчас ему предстоит разговор по телефону с Китти. Он пообещал ей сообщить результаты экзаменов. — Ваш пациент на шестьдесят четвертой койке, Фингал, — сообщила сестра Дэли и вручила ему карту. — Увы, тот самый, у которого рвота. — Спасибо, сестра. — Фингал зашагал в палату святого Патрика. Наступила среда, первый день его обязанностей палатного врача, в том числе и работы с поступающими пациентами. Фингал просмотрел записи. Шеймас Фаррелли, тридцать четыре года, мясник, согласно письму, присланному врачом местного медицинского пункта. К документам была приложена подробная история болезни. Врач общей практики отмечал, что у пациента развились боли в верхней части живота и рвота после полуночи три дня назад. За сутки боль сместилась в правую нижнюю часть живота. Несмотря на данный пациенту настоятельный совет на следующий день явиться в больницу, Фаррелли отказался и отправился вылеживаться домой. Но его состояние не улучшилось, и сегодня утром родные привезли мясника в больницу с острым аппендицитом. Доктор Гарри Эллеркер обследовал поступившего и попросил хирурга, мистера Киннира, в тот же день осмотреть пациента. Фингал подошел к кровати. — Моя фамилия О’Рейли, — сообщил он и задернул занавески. Пациент был крепким и щекастым. В карте указывалось, что у него жар — 38,3, пульс — 110 ударов в минуту. — Неважно чувствуете себя? — спросил Фингал, присел на край койки и взял пациента за руку. Она была горячей и потной. — Ни на что не гожусь, — хриплым шепотом подтвердил пациент, — вконец измучился. Понадобилось совсем немного времени, чтобы убедиться, что карта больного заполнена верно. — Мне надо посмотреть ваш живот, — сообщил Фингал, откинул простыню и поднял подол больничной пижамы. Левую ладонь он ровно положил на верхнюю часть живота, слегка надавил на нее, держа пальцы справа. Потом повторил прощупывание по всей поверхности живота. При простукивании слышались резонирующие звуки — везде, кроме нижней правой части, где оно отзывалось глухими ударами. Там явно находилось какое-то образование. Прослушивая живот пациента при помощи стетоскопа, Фингал слышал бульканье. Неплохо. Закупорки кишечника нет. Фингал собрался с духом: следующим этапом обследования была пальпация живота с завершением в правом нижнем секторе. При воспалении брюшины такое обследование причиняет боль, но Фингал знал, что эта боль — важный симптом. — Извините, мистер Фаррелли… — начал он, но еще до того, как успел продолжить, занавески раздвинулись, к кровати подошел доктор Эллеркер в сопровождении мистера Киннира. — Итак, что скажете, О’Рейли? — спросил консультант. Фингал перечислил основные моменты истории болезни и результаты своего обследования. — У вас нет возражений, доктор Эллеркер? — Нет, сэр. — Предположим, что восемьдесят шесть часов назад у пациента действительно развился острый аппендицит и сейчас этот аппендицит уже в запущенном состоянии. Что происходит, как по- вашему? Фингал попытался вспомнить, что говорил преподаватель на лекции. — Результаты анализов еще не пришли. Если в нижней правой части живота есть болезненное вздутие, а другие сектора безболезненны — пальпацию я еще не провел, — я бы сказал, что это аппендицитное образование. — У скольких видов животных есть аппендикс? — Видов животных?.. — Фингал растерялся. — У человека, человекообразных обезьян и у вомбата — сумчатого животного из Австралазии, которое роет норы и ведет ночной образ жизни, — сообщил мистер Киннир. — Так что если когда- нибудь попадете к антиподам и увидите вомбата, который держится за нижнюю правую часть живота, скорее всего, у него острый аппендицит. — Врач усмехнулся. — Я запомню, — кивнул О’Рейли. — Мне провести пальпацию живота? — Болезненные процедуры не стоит повторять без крайней необходимости, — ответил врач. — Мне необходимо обследовать пациента, так как я буду решать, как его лечить. Поэтому я избавлю вас от пальпации — только не думайте, что упустили редкую возможность. Таких возможностей вам еще представится масса, когда вы вновь будете заменять врача, а пациент отоспится. Тем лучше для меня, мысленно отозвался Фингал, наблюдая, как наставник мнет живот пациента. Судя по тому, каким прерывистым стало дыхание Шеймаса Фаррелли, исследование было болезненным. Мистер Киннир выпрямился. — Здоровенное вздутие вот здесь, — объявил он. — Самое время припомнить Гамлета. Гамлета? Фингал озадаченно нахмурился, но заметил, что доктор Эллеркер усмехается: вероятно, он уже знал, о чем речь. — Иссечь иль не иссечь — вот в чем вопрос, — с расстановкой произнес мистер Киннир. — Что скажете, Эллеркер? — Я против, сэр. Примените консервативный метод лечения Окснера-Шеррена. Следите за пульсом и температурой, очертите границы образования на стенке живота. Орально ничего не давать. Жидкости — внутривенно. Если все сложится удачно, температура и пульс снизятся в первые же двадцать четыре часа, а границы образования и болезненности сократятся. — Отлично. Сделать из вас хирурга мы еще успеем, — пообещал консультант. — Если же улучшение не наступит и состояние больного, напротив, ухудшится, нам придется оперировать его, чтобы предотвратить образование абсцесса. При таких обстоятельствах преимущества операции перевешивают риск. Фингал и Эллеркер хором произнесли: «Да, сэр». — О’Рейли, что вы знаете о долгосрочном лечении подобных случаев? — Если инфекция не распространяется и размеры образования сокращаются, аппендикс можно удалить по прошествии трех месяцев. — И зачем же нам столько ждать? — Потому что сейчас внутри все воспалено. Легко повредить кишечник, вызвать кровотечение. А через три месяца воспаление спадет, удаление аппендикса станет гораздо менее рискованным. — Правильно. — Врач усмехнулся и продолжал: — Значит, мы снова примем этого человека на лечение через три месяца. Вижу, вы по-прежнему старательны, О’Рейли, и если вы меня не разочаруете, доктор Эллеркер согласится поручить вам этого пациента. Верно, доктор? Эллеркер кивнул. — Спасибо, сэр, — кивнул Фингал, взволнованный тем, что ему предложили шанс участвовать в операции. — Только не надо так тревожиться, сынок, — добавил хирург. — Работать руками вы научились в амбулатории. Продолжайте в том же духе — кто знает, может, из вас мы тоже сделаем хирурга. Так уже на третий день работы в хирургии Фингалу О’Рейли пришлось задуматься о том, не избрать ли ее своей специальностью. Но чтобы понять наверняка, предстояло еще шесть месяцев практики как в хирургии, так и в других областях медицины. Ларс сидел в легком шезлонге, обтянутом полосатой тканью, который Бриджит вынесла на лужайку, в тень старых деревьев. — Финн, когда я услышал от тебя по телефону, насколько болен отец, я был потрясен. Но ты говоришь, рентген в среду оказался нормальным — значит, болезнь не прогрессирует? — Да, — подтвердил Фингал, откидываясь на спинку своего шезлонга. В воздухе витал сильный запах свежескошенной травы. Дым от трубки повис над землей, словно серый призрак. — Доктор Миккс уверен, что больше никакие органы не затронуты. — Я вздохнула с облегчением, узнав, что болезнь не прогрессирует, — призналась мама. — А кухарка творит чудеса, строго придерживаясь диеты, предписанной доктором Микксом. Ох, мама, думал Фингал. Все это временные меры, но если они приносят утешение, зачем лишать тебя надежды? — Ларс, — продолжала мама, — теперь твоя очередь помогать нам. Мы с отцом все подробно обсудили. Мы понимаем, что ремиссия не означает выздоровления, — она распрямила плечи. — Смерть приходит ко всем живым существам. Мы с вашим отцом прожили прекрасную жизнь, вырастили двух отличных сыновей. И если бы отцу выпала судьба прожить еще три-четыре десятка лет, нам было бы больше не о чем мечтать, но увы, — ее голос зазвучал резче. — Не надо щадить нас. Незачем скрывать правду. «Мама — самая отважная женщина из всех, каких я знаю», — думал Фингал. Мама вынула платок и вытерла нос. — Мы с отцом решили как можно разумнее распорядиться тем, что у нас осталось. Ты юрист. Мы хотим поручить тебе разобраться с делами отца, помочь ему подготовить завещание, заняться страховкой и так далее. — Конечно. Она отвела взгляд, посмотрела вдаль, вздохнула и снова обратилась к Фингалу и Ларсу: — Нам всегда хотелось увидеть пирамиды и храмы Афин. Отец хочет выяснить, можем ли мы себе это позволить. Фингал переглянулся с братом. — По-моему, блестящая мысль. — Согласен. — Мы посоветовались с доктором Микксом, и он пообещал дать нам рекомендательные письма к врачам во Франции и в Греции — на всякий случай. Планами мы займемся сразу же, как только узнаем, что у нас с финансами. Вот и хорошо, значит, все улажено. — Она сунула платок в карман юбки и повернулась к Фингалу. — На прошлой неделе ты сдавал экзамены. Полагаю, если бы все прошло гладко, ты сообщил бы об этом нам. — К сожалению, два предмета я провалил.