– Я, наверное, тоже пойду. – Нам надо поговорить, – отмел мысли о моем побеге проректор. – Решить, что будем делать. Я тяжело вздохнула: – Не запирайте меня в комнате, пожалуйста. Я правда постараюсь себя хорошо вести. Проректор закрыл глаза, словно мой голос его утомил, и я испуганно осеклась. – Лилиана, теперь проблема заключается не в вашем поведении. Как вы считаете, какое действие у приворотного зелья? Я пожала плечами: – Не знаю, никогда не пользовалась и даже не интересовалась. – С одной стороны, рад это слышать, но, с другой – боевику надо знать все зелья, которые могут повлиять на его решения. – А приворотное зелье может повлиять? – Еще как, – Радагат прошел к своему столу. – Почитайте в библиотеке, просветитесь. Или у целителя Крис-Ларсон уточните – она наверняка в курсе. Но самое главное, что вам нужно запомнить, – у того, кто был приворожен, всепоглощающее, постоянно увеличивающееся желание быть рядом с объектом. А объект – это тот, кто… вернее в кого… – Я поняла! – Отлично. В общем, нам некоторое время придется проводить вместе во избежание нехороших ситуаций. – Насколько нехороших? – решилась уточнить я. Ну так, на всякий случай. Надо же понимать, чего ждать. Проректор опять закрыл глаза, а я затаила дыхание: того, что должен был сказать Радагат, я одновременно и боялась, и ждала. Что же там такое страшное может быть? Вряд ли бы Амалия на своего любимого какое-то смертельное проклятие наложила. Хотя… Эта белобрысая дрянь вполне могла и членовредительствовать, если Хантер все-таки постарается сопротивляться зелью. Вдруг, если я не буду время с проректором проводить, у него головные боли, например, начнутся или понос. – Очень нехороших, – процедил наконец мужчина. – Вам не понравится. Мне стало жутко: Амалия же могла и что-то похлеще болей в животе заложить в зелье. Не знаю, возможно ли такое, но, если проректор говорит, что мне не понравится… Может, разнесет Радагата? В прямом смысле, прямо по углам. – А вы не можете просто выпить противоядие? – уточнила я. – Это же зелье, должно быть что-то для противодействия ему. Проректор открыл глаза, но на меня старательно не смотрел. Я вконец почувствовала себя ненужной – чувствовалось, что проректору неприятно находиться в одном со мной помещении. – Ритуал. Нужно провести ритуал. Я могу это сделать, но не сейчас, – неохотно ответил Радагат. – Вообще, мой организм сам сжигает любую заразу, – слово меня неприятно покоробило. – Но ему для этого нужно время. – То есть в любом случае все упирается во время, – подытожила я. – Да, и это время нам нужно проводить вместе. Мы помолчали: я при этом глядела в окно, а куда смотрел Радагат, не знаю и знать не желаю, ясно же, что куда угодно, но не в мою сторону. Не зная, что дальше делать, я решила паузу заполнить, к тому же повод был вполне даже приличный. – Мсье Виррас, я хотела вас кое о чем попросить. И моя просьба как раз будет соответствовать нашим планам проводить больше времени вместе. – Слушаю. – Научите меня делать хорошие щиты, – я искоса взглянула на проректора, удостоверилась в том, что он наконец-то обратил на меня внимание, и уткнулась взглядом в пол. – Чтобы я могла нормально участвовать в соревнованиях. – Мне кажется или мы вчера это уже обсуждали? – рявкнул Радагат. – Вы ошибаетесь, – заверила я проректора. – Мы не обсуждали, вы просто ругались на меня, а я молчала. Так как в ответ я ничего не услышала, то опять повернулась к проректору. Мужчина растерянно смотрел на меня. – Вам нечего было сказать, значит, мы все обсудили, – ответил наконец Радагат и вновь принял свой невозмутимый вид. – Но это же нечестно! – возразила я. – Вы же понимаете, что без вас я не справлюсь? – Понимаю, потому и запрещаю участвовать. Более того, если вы все-таки выйдете на поле, то точно будете посажены под домашний арест. – Так нельзя! – Я почувствовала, как на глазах закипают слезы. На какую-то краткую секунду мне захотелось, чтобы опять напало безумие и я смогла разнести этот кабинет безо всяких угрызений совести. – Вы вообще понимаете, насколько это опасно? На отборочных играх подбираются команды, примерно равные по силе, в дальнейшем это не требуется. Но даже на отборочных возможны тяжелые травмы. Мы не можем предусмотреть все, да это и не входит в нашу задачу. – Так я как раз и прошу обучить меня защите! Слезы душили меня, голос срывался, но именно сейчас мне хотелось выглядеть взрослой и уверенной – проректор и так не воспринимал меня всерьез. – Тиррос! – Мсье Виррас! – Лилиана! – Радагат! Проректор осекся, глаза его принялись чернеть, а я покраснела: одно дело – называть преподавателя по имени в кругу друзей, и совсем другое – сказать это в лицо. Слезы сдерживать не удавалось совсем – обида и злость были изначально, а теперь еще добавились смущение и досада. Потому я бросилась к двери, на бегу едва успев пробормотать: «Извините». – Все нормально? – спросил Таматин, когда я вернулась в аудиторию. Я неопределенно качнула головой. – В этой дурацкой академии ничего не может быть нормальным, – слезы высохли, пока я бежала по коридору, но в моем голосе явственно слышалась горечь. С Хантером мы встретились на обеде. Он извинился передо мной за произошедшее ночью и пообещал, что такого больше не повторится. Как Хантер может отвечать за свою сумасшедшую бывшую, не знаю, но обиды на него точно не держала. В конце концов, он пострадал похлеще меня. – Ты больше не влюблен в меня? – я улыбнулась, когда заметила на лице Дангвара возмущение. – Не дождешься! – твердо ответил парень. Лисса довольно посмотрела на меня и подмигнула. – У нас есть еще время до занятий, не хочешь прогуляться? Я хотела бы повторить причины Пятой Гражданской войны, чтобы не опозориться перед Визирио Риссом, но с Хантером нам предстояло серьезно поговорить, и хорошей оценкой пришлось рискнуть. В принципе для меня это норма – в последние дни я и вовсе забросила учебники. На улицу мы выходить не стали: куртку я с собой не брала, а мерзнуть, хоть и с обворожительной улыбкой на лице, не желала. Потому мы решили прогуляться по оранжерее. Умная мысль пришла в голову не только нам: оранжерея в принципе была местной достопримечательностью, которая интересовала студентов исключительно в холодное время года. Летом в эту часть академии заглядывали лишь некоторые целители – этим всегда какие-то травки нужны, которых на улице сейчас не найти. Чтобы не смешивать прогуливающихся и занимающихся делом студентов, оранжерею разделили на несколько зон. Одна была предназначена для отдыха и любования красотой: вьющиеся цветущие растения формируют подобие беседок, в которых можно присесть и насладиться волшебными ароматами и яркими красками, в этой зоне всегда можно застать целующиеся парочки. Вторая отводилась для занятий земляных магов: здесь они учатся ювелирной работе по выращиванию разного вида растений для сдачи зачетов. В третьей выращивали редкие травы, необходимые для разного рода зелий целителей и знатоков. Все три зоны были связаны, плавно переходили одна в другую, и на первый взгляд границы между ними были незаметны. Мы с Хантером не стали занимать беседку, а принялись прогуливаться по узкой дорожке в третьей зоне, даже знатоки сейчас отдыхали, и мы никого не встречали. Парень что-то рассказывал мне про то, какие «отличные» ощущения от снятия приворота, а я размышляла, как же мне лучше сказать о том, что нам придется отказаться от соревнований. Когда нужные слова удалось подобрать, Хантер сначала решил, что я пошутила, а когда понял, что говорю всерьез, остановился и удивленно посмотрел мне в глаза: – Но это же была твоя идея. Я низко опустила голову. Идея-то моя, да только вначале я была уверена, что ничего сложного в этих соревнованиях нет, а потом хотела уговорить проректора научить меня хотя бы каким-то щитам. Ни один из моих планов не сработал, и следовало это признать. – Хантер, дело в том, что я не умею управлять своей силой. Дангвар хмыкнул: – Если бы умела, зачем бы здесь училась. Не переживай, я отлично понимаю, что ты звезд с неба не хватаешь. Будешь стоять в паре с Олефом или Эдитом, и простеньких щитов будет достаточно. В первый год участия от нас даже многого не ожидают. – Ты не понял, – я даже зажмурилась, боясь признаться. – Я делаю настолько слабый щит, что он даже ветра не выдержит, хотя из этого же ветра и состоит. Если честно, на этих соревнованиях я только бегать смогу, уж этому меня Каракат научил. Еще несколько приемов знаю, но любой боевик меня переломает, так что буду действенна только против знатоков и целителей. – Какой у тебя уровень силы? – посерьезнел Хантер, а услышав, что шестерка, успокоился. – До первой игры еще месяц или даже больше, ты успеешь хоть немного подготовиться. Я чуть не заплакала: – Мне же тренироваться надо, а я по учебникам ничего не понимаю. Да и где я буду эти щиты отрабатывать? – А ну прекратить истерику, – Хантер обнял меня, и я с небольшой задержкой приникла к его груди. – Тебе Таматин не сможет схемы объяснить? Потерпишь его занудство, не впервой. А отрабатывать я тебе помогу – надо же нам на свиданиях чем-то заниматься. Я хмыкнула и обняла Дангвара в ответ: – Тут вот еще какое дело: мне проректор запретил участвовать в соревнованиях. Хантер помолчал, раздумывая: – А причина? – Та, которую я тебе озвучила, – подробности я говорить не стала. Незачем всем подряд знать о том, что мое нападение чревато последствиями, я же все-таки защищать собираюсь. Дангвар обнял меня еще крепче: – Ляля, я не спрашивал, зачем нам нужно вообще участвовать в соревнованиях. – Я поморщилась, понимая, что об этом вообще лучше не говорить – Хантеру повод не понравится. – Желание девушки нужно исполнять. Но это точно стоит того, чтобы дразнить проректора? Я честно задумалась: первоначальная причина никуда не делась – мне нужны деньги, но, если честно, меня очень обидело то, что проректор запретил участвовать в соревнованиях. Он, как никто другой, знает, что я помешана на том, чтобы сбежать из этого дурацкого места, и, когда я нахожу хоть одну причину, которая поможет смириться с пребыванием в академии, он это запрещает. Эх, не так, на мой взгляд, должно действовать приворотное зелье, ох не так. – Он сам виноват, – пробурчала я. – Хорошо, – Дангвар помолчал, как видно, раздумывая. – Что насчет сегодняшней отработки щита? Моя спальня для этого великолепно подойдет.