Попович заплясал по песку на тоненьких кривых ножках, улыбаясь, злорадно крикнул: – Твой отец – коммуняка! Вот как только помрешь ты и душа твоя прилетит на небо, а бог и скажет: «За то, что твой отец был коммунистом, – отправляйся в ад!» И начнут тебя там черти на сковородках поджаривать!.. – А тебя, думаешь, не зачнут поджаривать? – Мой папочка – священник!.. Ты ведь дурак необразованный и ничего не понимаешь… Мишке стало страшно. Повернулся и молча побежал домой. У огородного плетня остановился, крикнул, грозя поповичу кулаком: – Вот спрошу у дедушки. Коли брешешь – не ходи мимо нашего двора! Перелез через плетень, к дому бежит, а перед глазами сковородка, а на ней его, Мишку, жарят… Горячо сидеть, а кругом сметана кипит и пенится пузырями. По спине мурашки, скорее бы до деда добежать, расспросить… Как на грех, в калитке свинья застряла. Голова с той стороны, а сама с этой, ногами в землю упирается, хвостом крутит и пронзительно визжит. Мишка – выручать: попробовал калитку открыть – свинья хрипеть начинает. Сел на нее верхом, свинья поднатужилась, вывернула калитку, ухнула и по двору к гумну вскачь. Мишка пятками в бока ее толкает, мчится так, что ветром волосы назад закидывает. У гумна соскочил – глядь, а дед на крыльце стоит и пальцем манит. – Подойди ко мне, голубь мой! Не догадался Мишка, зачем дед кличет, а тут опять про адскую сковородку вспомнил и – рысью к деду. – Дедуня, дедуня, а на небе черти бывают? – Я тебе зараз всыплю чертей!.. Поплюю в кой-какие места да хворостиной высушу!.. Ах ты, лихоманец вредный, ты на что ж это свинью объезжаешь?.. Сцапал дед Мишку за вихор, зовет из горницы мать: – Поди на своего умника полюбуйся! Выскочила мать. – За что ты его? – Как же за что? Гляжу, а он по двору на свинье скачет, аж ветер пыльцу схватывает!.. – Это он на супоросой свинье катался? – ахнула мать. Не успел Мишка рта раскрыть в свое оправдание, как дед снял ремешок, левой рукой портки держит, чтобы не упали, а правой Мишкину голову промеж колен просовывает. Выпорол и при этом очень строго говорил: – Не езди на свинье!.. Не езди!.. Мишка вздумал было крик поднять, а дед и говорит: – Значит, ты, сукин кот, не жалеешь батяньку? Он с дороги уморился, прилег уснуть, а ты крик подымаешь? Пришлось замолчать. Попробовал брыкнуть деда ногой – не достал. Подхватила мать Мишку – в хату толкнула: – Сиди тут, сто чертов твоей матери!.. Я до тебя доберусь – не по-дедовски шкуру спущу!.. Дед в кухне на лавке сидит, изредка на Мишкину спину поглядывает. Повернулся Мишка к деду, размазал кулаком последнюю слезу, сказал, упираясь в дверь задом: – Ну, дедунюшка… попомни! – Ты что ж это, поганец, деду грозишь? Мишка видит, как дед снова расстегивает ремень, и заблаговременно чуточку приоткрывает дверь. – Значит, ты мне грозишь? – переспрашивает дед. Мишка вовсе исчезает за дверью. Выглядывая в щелку, пытливо караулит каждое движение деда, потом заявляет: – Погоди, погоди, дедунюшка!.. Вот выпадут у тебя зубы, а я жевать тебе не буду!.. Хоть не проси тогда! Дед выходит на крыльцо и видит, как по огороду, по зеленым лохматым коноплям ныряет Мишкина голова, мелькают синие штанишки. Долго грозит ему дед костылем, а у самого в бороде хоронится улыбка. * * * Для отца он – Минька. Для матери – Ми?нюшка. Для деда – в ласковую минуту – постреленыш, в остальное время, когда дедовские брови седыми лохмотьями свисают на глаза, – «эй, Михайло Фомич, иди, я тебе уши оболтаю!». А для всех остальных: для соседок-пересудок, для ребятишек, для всей станицы – Мишка и «нахаленок». Девкой родила его мать. Хотя через месяц и обвенчалась с пастухом Фомою, от которого прижила дитя, но прозвище «нахаленок» язвой прилипло к Мишке, осталось на всю жизнь за ним. Мишка собой щуплый, волосы у него с весны были как лепестки цветущего подсолнечника, в июне солнце обожгло их жаром, взлохматило пегими вихрами; щеки, точно воробьиное яйцо, исконопатило веснушками, а нос от солнышка и постоянного купанья в пруду облупился, потрескался шелухой. Одним хорош колченогенький Мишка – глазами. Из узеньких прорезей высматривают они, голубые и плутовские, похожие на нерастаявшие крупинки речного льда. Вот за глаза-то да за буйную непоседливость и любит Мишку отец. Со службы принес он сыну в подарок старый-престарый, зачерствевший от времени вяземский пряник и немножко приношенные сапожки. Сапоги мать завернула в полотенце и прибрала в сундук, а пряник Мишка в тот же вечер раскрошил на пороге молотком и съел до последней крошки. На другой день проснулся Мишка с восходом солнца. Набрал из чугуна пригоршню степлившейся воды, размазал по щекам вчерашнюю грязь, просыхать выбежал на двор. Мамка возится возле коровы, дед на завалинке посиживает. Подозвал Мишку: – Скачи, постреленыш, под амбар! Курица там кудахтала, должно, яйцо обронила. Мишка деду всегда готов услужить: на четвереньках юркнул под амбар, с другой стороны вылез и был таков! По огороду взбрыкивает, бежит к пруду, оглядывается – не смотрит ли дед? Пока добежал до плетня, ноги крапивой обстрекал. А дед ждет, покряхтывает. Не дождался и пополз под амбар. Вымазался куриным пометом, жмурясь от парной темноты и больно стукаясь головой о перекладины, дополз до конца. – Экий ты дуралей, Мишка, право слово!.. Ищешь, ищешь и не найдешь!.. Разве курица, она будет тут несться? Вот тут, под камешком, и должно быть яйцо. Где ты тут полозишь, постреленыш? Деду в ответ тишина. Отряхнул с портов прилипшие комочки навоза, вылез из-под амбара. Щурясь, долго глядел на пруд, увидал Мишку и рукой махнул… Ребята возле пруда окружили Мишку, спрашивают: – Твой батянька на войне был? – Был. – А что он там делал?.. – Известно что – воевал!.. – Брешешь!.. Он вшей там убивал и при кухне мослы грыз!.. Захохотали ребята, пальцами в Мишку тычут, прыгают вокруг. От горькой обиды слезы навернулись у Мишки на глаза, а тут еще Витька-попович больно задел его. – А твой отец коммунист?.. – спрашивает. – Не знаю… – Я знаю, что коммунист. Папочка сегодня утром говорил, что он продал душу чертям. И еще говорил, что всех коммунистов будут скоро вешать!.. Ребята примолкли, а у Мишки сжалось сердце. Батяньку его будут вешать – за что? Крепко сжал зубы и сказал: – У батяньки большущее ружье, и он всех буржуев поубивает! Витька, выставив вперед ногу, сказал торжествующе: – Руки у него коротки! Папочка не даст ему святого благословения, а без святости он ничего не сделает!.. Прошка, сын лавочника, раздувая ноздри, толкнул Мишку в грудь и крикнул: – А ты не дюже со своим батянькой!.. Он у моего отца товары забирал, как поднялась революция, а отец сказал: «Ну, нешто не перевернется власть, а то Фомку-пастуха первого убью!..» Наташка, Прошкина сестра, топнула ногой: – Бейте его, ребята, что смотреть?! – Бей коммунячьего сына!.. – Нахаленок!.. – Звездани его, Прошка! Прошка взмахнул прутом и ударил Мишку по плечу, Витька-попович подставил ногу, и Мишка навзничь, грузно, шлепнулся на песок. Ребята заорали, кинулись на него. Наташка тоненько визжала и ногтями царапала Мишкину шею. Кто-то ногою больно ударил его в живот.