Худощавый парень сужает глаза. — Я просто собирался выгнать его, но потом он, черт возьми, ударил меня по носу, когда я попросил его уйти. Он получает бесплатное удовольствие за прикосновения, но я не собираюсь позволять какому-то идиоту-панку безнаказанно бить меня. Мои глаза обводят толпу людей, наблюдающих за нами, и ломая голову в поисках идеи. — Так ты собираешься просто ударить его и отпустить? Худощавый пожимает плечами. — Разве ты никогда не слышала о том, что «око за око»? Он ударил меня, поэтому я ударю его, и тогда он может уйти отсюда. Мысль о том, как этот парень врезается кулаком в неплохо выглядящий нос Люка, заставляет меня скорчиться. Я должна что-то сделать… для него… и, может быть, для себя тоже. У меня была дерьмовая ночь, и проверить свои границы в бою сейчас кажется намного лучше, чем чувствовать тяжесть всего этого дерьма. Это отвлекло бы меня от Престона, детектива, от того факта, что я, вероятно, бездомная. Я чувствую, как мое сердце бешено колотится от волнения, когда я с головой ныряю в кашу, не заботясь о своем будущем. — Послушай… — я делаю паузу, чтобы худой парень назвал мне свое имя, но он не сообразил. Я тихо вдыхаю через нос и выдыхаю через губы, готовясь сотворить одну из лучших небылиц, которые я когда-либо придумывала. — Ты не можешь надрать задницу моему парню. Он иногда так делает, знаешь ли. Но он только что узнал, что у нас будет ребенок. — Я потираю живот, немного выдувая его. — И он действительно был в стрессе, работая на двух работах, чтобы мы могли съехать из квартиры и купить дом. — Я делаю глубокий вдох и выдыхаю, выпуская слезы, которые текли только тогда, когда я играла роль. — Кроме того, у него проблемы с алкоголем, и я действительно не знаю, что делать, но он отец моего ребенка, и он мне нужен, понимаешь? — Я позволяю слезам капать из моих глаз, и худой парень неловко ерзает. — Ты не можешь навредить ему, иначе ему придется пропустить работу, а мы не можем себе этого позволить. Я не уверена, купится он на это или нет, но ему определенно не нравятся слезы. Большинству парней они не нравятся. И я не возражаю против слез, лишь бы за ним не было никаких эмоций. — Пожалуйста, просто отпусти его. — Заканчиваю я с душераздирающим рыданием, позволяя моим плечам содрогаться в такт с всхлипами, когда я закрываю лицо рукой. — Пожалуйста, я не могу… все слишком напряженно. В зале такая тишина, что слышно, как падает булавка, и некоторые ребята начинают возвращаться к столам, чтобы послушать драму. Я поднимаю глаза и вижу, что худой парень смотрит на меня так, словно я только что сбежала из психиатрической больницы. Затем он качает головой и раздраженно вскидывает руку. — Просто отпусти его, чтобы он мог убраться к черту отсюда. Я слишком стар, чтобы иметь дело с этим дерьмом. Крупный парень бросает на него суровый взгляд. — А как насчет того, чтобы подать пример? Ты хочешь, чтобы все вернулось к тому, что было до Теда? — Тед был придурком, который понятия не имел, как управлять стриптиз-клубом, — говорит худощавый парень, прикрывая ладонью опухший нос и морщась. Крупный парень с отвращением качает головой, но отпускает Люка и отходит к сцене. Люк спотыкается и толкается своим плечом в мое, хватаясь за мои руки, чтобы удержать равновесие. — Дорогая моя, — шепчет он с фыркающим смехом, его пальцы впиваются в мои руки, когда он смеется мне в ухо. Я хватаю его за руку, помогая ему твердо встать на ноги. Затем, держась друг за друга, мы обходим опрокинутые стулья, под нашими ботинками хрустит битое стекло. Кто-то из ребят смотрит на нас, а кто-то уже забыл, уставившись на сцену. Люк опирается на меня своим весом, хватаясь за ребра, и мне интересно, не получил ли он там удар. Как только мы оказываемся снаружи и в безопасности позади ряда грузовиков, где никто не может видеть нас через окно бара, я отступаю от него, и его рука выпадает из моей хватки. Небо черное, звезды мерцают, и неоновые огни в окнах стрип-клуба освещают землю вокруг нас. — Так в чем же дело? — спрашиваю я, когда он спотыкается, пытаясь самостоятельно стоять прямо. Он безразлично смотрит на меня, его тело шатается в сторону. — Ты немного сумасшедшая, Вайолет без фамилии. — Я сумасшедшая? — Я указываю на себя, глядя на него. — Я не та, кто лапал стриптизершу в сомнительном клубе в глуши, где есть вышибалы со своими особыми правилами. Он пожимает плечами, раскинув руки в стороны, спотыкаясь о собственные ноги. — Она сунула свою задницу мне в лицо, я ее не трогал. Она трогала меня. Я осуждающе поднимаю брови и скрещиваю руки. — Это действительно то, что случилось? Он колеблется, моргая остекленевшими глазами, а затем упирается рукой приподнятый пикап рядом с ним. — Я тоже мог на нее положить руку. — Зачем ты так поступил? Почему бы просто не пойти полапать одну из тех шлюх, которые всегда ошиваются вокруг тебя? Его рот хмурится. — Потому что я хотел, чтобы вышибалы ударили меня. — Что? Почему? — На самом деле, я могу придумать несколько причин, но это будет означать, что Люк был похож на меня, а я сомневаюсь, что это возможно. — Чтобы я мог нанести им ответный удар, — отвечает он, небрежно пожимая плечами. Теперь мне больше любопытно, чем тревожно. — Почему ты хочешь, чтобы тебя ударили? Он вытирает со лба немного крови, которая течет из пореза на линии роста волос, а затем вздрагивает, отдергивая руку и сгибая пальцы. — Я не хотел, чтобы меня избили. Я хотел ввязаться в драку. Хорошо, теперь я просто сбита с толку, потому что это звучит так, будто это сделала бы я, и я никогда не встречала никого, у кого была бы такая странная одержимость опасностью, как и у меня. Я хочу знать, не поэтому ли он хотел, чтобы его ударили. Если это было потому, что он хотел острых ощущений от выброса адреналина Люк похож на меня. — Но зачем тебе ввязываться в драку? Для пинков и смеха? Или тебе просто нравится, когда тебе надирают задницу? Он хватается за низ рубашки, качая головой. — Ты задаешь много вопросов. — Я задаю много вопросов? — Я смотрю, как он пытается задрать низ рубашки достаточно высоко, чтобы вытереть губу. Вокруг нас слабого освещения, но я вижу мышцы его живота, и, какой он изрезанный, и что у него есть татуировки. Иисус. Я и раньше видела мускулистых и татуированных парней, но у меня никогда не было такого любопытства и влечения к ним. Он кивает, продолжая бороться со своей рубашкой, чтобы вытереть губу, морщась из-за сопротивляющейся ткани. — Да, знаешь ли. Отводя взгляд от его мускулов, я подхожу ближе и хватаю низ его рубашки. Я подношу ткань к его губам, и на его лице появляется дурацкая ухмылка. — Я так и знал. — Его речь невнятна, а изо рта воняет выпивкой и сигаретами. Он смотрит через мое плечо на дорогу, по которой, кажется, проезжает грузовик, свет фар отражается в его глазах. — Знал, что ты хочешь меня. Я фыркаю от смеха и растягиваю его рубашку, чтобы стереть кровь с его губы. — Я не хочу тебя, и я думала, ты это знаешь. — Но, когда я это говорю, я на самом деле представляю, каково было бы прижаться своими губами к его губам, кровь, порезы и все такое… На самом деле, это может быть бонусом, сделать что-то более напряженными и неправильными — сделать ЕГО более напряженным… Мой желудок согревается и скручивается при одной только мысли об этом. Он вздрагивает, его безжалостный взгляд пожирает меня, когда я стираю кровь с его порезанной губы. — Даже не немного. — Он кажется слегка опечален, что меня забавляет. Я отпускаю его рубашку и отступаю от него, странные ощущения в животе утихают теперь, когда я оставляю пространство между нами. — Может, тебе стоит замолчать, прежде чем ты скажешь что-нибудь по-настоящему глупое. — Но мое внутреннее состояние не соответствует моим словам. Я чувствую малейшее ускорение своего пульса, и мой желудок снова начинает странное теплое скручивание. — Я говорю правду, только когда пьян, — говорит он мне, делая шаг вперед. — И правда в том, — он наклоняется ко мне, страсть и «Джек Дэниел» исходят от него, — что ты сводишь меня с ума. — Его зрачки большие, коричневый цвет в них сливается с черным. — В один момент ты трешься о мой член, а в следующий момент ты убегаешь, потому что я говорю, что ты прекрасна, и я хочу тебя трахнуть. Я подавляю смех, теперь уже от веселья. — Вообще-то, я думала, ты сказал, что нам следует вернуться в одну из комнат. — Я прижимаю руки к бокам, притворяюсь невинной и стараюсь не смеяться над ним, когда его лицо искажается в недоумении. — Может быть, ты просто хотел обниматься или что-то в этом роде. Некоторым парням это нравится. Его глаза сужаются, когда он отступает и прислоняется бедром к бамперу для чтобы не упасть. — Ты думаешь, это смешно. — Он похлопывает себя по задним карманам, а затем начинает нервничать, вставая прямо, когда его руки тянутся к передним карманам. Он быстро расслабляется, вытаскивая пачку сплющенных «Мальборо», и неуклюже открывает ее. — Это не смешно… — Он достает одну, и собирается засунуть сигарету в рот, но роняет ее на землю. Выругавшись, он наклоняется, чтобы поднять сигарету, и не удосуживается стряхнуть грязь, прежде чем кладет ее в рот, когда снова встает. — Это совсем не смешно. — Он вытаскивает из заднего кармана зажигалку, бросает пачку на землю и прикрывает рот ладонью. Он щелкает зажигалкой снова и снова, но не может зажечь ее. Кряхтя, он пинает землю носком ботинка, и, снова сквернословит. Мне кажется, что я наблюдаю пьяную истерику, и это смешно. Я давно не смеялась, но ловлю себя на том, что смеюсь себе под нос, выхватывая зажигалку из его рук. — Вот, позволь мне помочь тебе. — Мне не нужна ни твоя, ни чья-либо еще помощь, — раздраженно настаивает он, но все же не останавливает меня, когда я подношу зажигалку к сигарете у него во рту и щелкаю ею. Пламя горит, когда бумага сморщивается, но он начинает дуть, а не всасывать, и она не загорается. Я пытаюсь снова и снова. — Не мог бы ты перестать так сильно на нее дуть? — Я снова щелкаю зажигалкой, и пламя вспыхивает. — Разве я не должен тебе это говорить? — возражает он ленивым тоном, и его затуманенный взгляд непреклонен. — Эй, что случилось с твоим лицом? Я подношу пламя от зажигалки к кончику сигареты. — Я вступила в бой со стеной, и стена победила. Он хмурит бровь, снова дует слишком сильно, и она гаснет. — Стена? — Да, стена. — Я бросаю прикуривать и вырываю сигарету у него изо рта.