– А я слабая женщина, вот и не выдержала, – оправдывалась я. Препирательства помогли. В голове прояснилось, но в организме ощущалась слабость и дискомфорт. – Давай пойдем на диванчик, – предложила я, – надо же немного и поспать. – Да уж, раз врагу не удалось нас усыпить вечным сном, так давай выспимся, чтобы набраться сил для последнего и решительного наступления, – подхватил Мирослав. – Кровать теперь будет неделю сохнуть. Ты молодец, меня чуть не утопила! Вот какие же люди неблагодарные! Я ему жизнь спасла, а он ноет по поводу утраченной удобной кроватки и освежающего душа! Три больших окна сделали свое дело: запах газа улетучился, да и кондиционер, работающий на полную мощь в режиме вентилирования, благотворно повлиял на атмосферу. Мирослав пошел в прихожую и придвинул к двери тумбочку, набросил цепочку. Какая никакая а все-таки преграда на пути убийцы. Я быстренько разобрала диван в гостиной и постелила чистое постельное белье. Приближался рассвет, когда мы уснули, крепко обнявшись. В ногах у нас дремал Бегемот, свернувшись калачиком. – Между прочим, – сонно пробормотала я, – это он нас спас. – У тебя не кот, а чудо природы, – похвалил Мирослав животное. *** Ненависть – это самое сильное чувство, которое вытесняет все другие, заполоняет все твое существо, подчиняет себе полностью и безоговорочно. Тот, кто познал чувство ненависти, переродился. Это уже совершенно другой человек, у него другие жизненные ценности, мерила, другие мысли и стремления, другие мотивы и пути достижения целей. Ненависть – это сильнейший рычаг управления человеком. Тот, кто впускает ее в свое сердце, становится ее рабом. Излечиться от нее можно несколькими путями, но самый сладостный, самый желанный – это уничтожения предмета, породившего ее. Он долго колебался. Слишком долго. Почему? Потому что вся жизнь его была выстроена шиворот-навыворот. Вся суть его существования не позволяла ему быть самим собой. Он просто не знал, кто он такой, не знал себя, своей сущности. Он понятия не имел, на что способен на самом деле. Жизнь – штука сложная, многогранная и непредсказуемая. Сейчас ему казалось, что раньше он не жил – существовал. Теперь живет. Все изменилось. Все изменилось настолько сильно, что он перестал помнить себя ДО, теперь он может только осознавать самое себя ПОСЛЕ. Он стал другим. Переродился. Он теперешний нравится самому себе гораздо больше того, другого. Так уж получается, что хорошо жить тем, в ком сильны звериные инстинкты. Око за око, зуб за зуб. Вот девиз преуспевающих людей, сильных мира сего. Как же он не осознавал этого раньше? Но ничего не может быть вечны – таков закон диалектики. Вот и закончились без следа его иллюзии, пали смертью храбрых идеалы, мечты… Да и ни к чему они. Он больше никогда не позволит себе слабости, поэтому долой слюнтяйство и рассусоливание! Он будет карать и властвовать. Отныне и повсеместно. Глава 8 Я проснулась и сразу же ощутила присутствие Мирослава. Улыбнулась. Потерлась щекой о мускулистую руку. Я уже успела привыкнуть к запаху его кожи. Чудно. Но за хорошей эмоцией последовал ужас воспоминаний о прошедшей ночи. Я потянула воздух носом и осмотрелась. Какое счастье, никаких изменений в обстановке, значит, незваных гостей не появлялось. Это уже плюс. И Свиридовы, надо отдать им должное, тоже поутихли. Не ломились в дверь, не терзали телефонную линию. Вот что значит уметь доступно объяснить! – С добрым утром, – чмокнул меня в затылок Мирослав. – Да, утро действительно доброе. Мы живы, – промурлыкала я. – И полны желаний, – шепнул он мне в ухо. Бегемот заорал дурным голосом откуда-то из-под дивана. – И не только мы. Животина кушать хочет, – перевела я на человеческий язык кошачье возмущение. – И я тоже хочу. Омлет с беконом, гренки, кофе… – Помедленнее, пожалуйста, я записываю, – хихикнула я. Господи, как мне с ним хорошо! И как же будет плохо, когда он уедет. Я приподнялась на локте и принялась рисовать пальцем его лицо. Брови дугой, скулы словно вышли из-под пера Ван Гога, а губы – просто объеденье. Мы сладко целовались, когда опять зазвонил телефон. – Слушай, ну прямо никакой личной жизни! – возмутился Мирослав. – Это, наверное, твои орлы проснулись, – предположила я. – Но тогда было бы логичнее звонить мне на сотовый. Если вспомнить, что они ночевали у Ритки, то вполне могли воспользоваться стационарной линией, – подымая трубку, отметила я. Но не угадала. Это был Бочаров. Он сообщил, что стоит у моего подъезда и испросил разрешения зайти. Я окинула скептическим взглядом наше ложе и призналась, что он меня разбудил. Капитан смилостивился и дал мне целых десять минут. – Не успеем, – огорчился Мирослав. – Иди в душ, – скорчила я ему в ответ рожу. Сгребла постель и, путаясь в свисающих простынях, оттащила все в спальню. Там выключила надрывно гудящий кондиционер, все еще работающий в режиме вентилирования. Потом метнулась на кухню, наполнила чайник и клацнула кнопкой. Только после этих манипуляций отправилась в ванную. К счастью, Мирик уже закончил утренний моцион, иначе куковал бы Бочаров в подъезде еще полчаса. Но так я успела придать себе приличный вид. Даже в шорты с футболкой приоделась. Мирик по-хозяйски сбацал кофе с бутербродами (даром, что ли, я запасы делала?). Тут и милиция подоспела. При виде Мирослава его лицо несколько вытянулось. Их что там, в милицейских школах, не учат владеть собой? Или я путаю милицию с какой другой организацией? Но как бы то ни было, Бочаров потребовал уединения, сетуя на то, что я постоянно втягиваю его в групповые разговоры. Я решила, что не стоит вводить беднягу в заблуждение, и шустренько вывалила на него последние новости. – Видите ли, наша свадьба с Коржиковым расстроилась, более того, межличностные отношения тоже прервались. И перед вами мой новый бой-френд. Он в курсе всего происходящего, так как я человек открытый и секретов не держу. Вы же не собираетесь сообщать мне конфиденциальной информации, разглашение которой могло бы свести на нет все ваше расследование? – Вы правы, не собираюсь, – кивнул он. – Тогда, может, вы выпьете с нами кофейка, а за одно и побеседуем? – предложил Мирик. – Не откажусь. От кофейка, – проскрипел Бочкарев. Ой, не нравилось ему мое аморальное поведение! Это было по всему видно. И такая позиция была совершенно не в мою пользу. Я бы не хотела его злить, мало ли что он там накопал, но не выгонять же было Мирослава в спальню, лишь бы сохранить незапятнанную репутацию скромной послушницы. Придется товарищу милиционеру смириться с моей распутностью. Кстати, он сам тоже не понравился кое-кому. Бегемот взобрался на комод и оттуда брезгливо косился на Бочкарева, всем своим видом демонстрируя неудовольствие от подобных гостей. Я заметила, едва тот вошел в квартиру, как кот шарахнулся от него, как черт от ладана. О чем это говорит? Лично для меня, что этот человек не слишком подходит для общения. Своему коту я доверяю. – Итак, Ксения Робертовна, – начал он, едва усевшись за стол, – расскажите, пожалуйста о ваших отношениях со Стелой Марковной Коржиковой. – Я уже вам, кажется, рассказывала, что у нас с ней обоюдная антипатия. Причем давняя и укоренившаяся, – недовольно поморщилась я. – Чем-то она была недовольна, что-то мне не нравилось. – В чем она выражалась, эта самая антипатия? И на чем основывалась? – полюбопытствовал капитан. Мирослав подал ему кофе, пододвинул тарелку с бутербродами. Угощайтесь, дорогой гость! – По правде говоря, мне не очень хочется повторять свой рассказ, – заметила я хмуро. – И все-таки я хотел бы настоять на своем, – уперся Бочкарев. – Насколько я знаю, в подобной беседе вы не имеете право на чем-либо настаивать, – как бы между прочим заметил Мирослав. – Надо же, а вы откуда знаете, на что у меня есть право, а на что нет? – заинтересовался Бочкарев. – А я по профессии юрист, точнее адвокат, отсюда и знания Закона, – вежливым тоном просветил Мирослав и жестом фокусника предъявил свою корочку. Бочкарев внимательно прочитал удостоверение, поморщился, словно надгрыз лимон, и вернул документ Мирославу. После чего с жалостью уставился на меня. «На кого ж ты профессора Коржикова променяла, дуреха?» – читалось в его взгляде. – Это и есть тот самый адвокат, коим вы мне в прошлый раз угрожали? Впрочем, неважно, тогда, с вашего разрешения (шутовской поклон в сторону Мирослава) я хотел бы попросить Ксению Робертовну рассказать по доброй воле, какие взаимоотношения у нее были с несостоявшейся свекровью, – покладисто согласился сыщик. И хотя формулировка изменилась, но смысл его докуки остался прежним. Я, в общем-то, защищаемая законом и Мирославом, могла уклониться от откровений, но решила не накалять обстановку. Что делать, придется признаться при Мирославе в тайных червоточинах моего происхождения. Но, к счастью, зазвонил его сотовый, он извинился и удалился в спальню. – Как я уже вам объясняла, Стела Марковна была против нашего общения с Константином, – вдохновленная отсутствием Мирослава, начала я, – и категорически выступала против нашей свадьбы. Маман полагала, что женой профессора Коржикова должна стать более подходящая особа. – Подходящая в чем? – Во-первых, в происхождении. Меня растила одна мама, значит, я автоматически приобретала статус девицы из неблагополучной семьи. – Почему, у вас что, мама алкоголичка или наркоманка? – заинтересовался Бочкарев. – Нет, но папа дружил с бутылкой, да так, что пришлось маме от него избавиться. Согласитесь, такие корни ни к чему профессорским отпрыскам! – Ага, но это не все. Вы же сказали «во-первых», значит, было еще и «во-вторых»? – Было, – согласилась я. – Сама Стела Марковна всю свою жизнь нигде не работала. Пока была советская власть, она где-то числилась, чтобы не засветиться, как тунеядке, но на службу не ходила. Она благородно пожертвовала собой ради Костика. Она таскала его по кружкам Дома пионеров, водила к частным репетиторам, занималась с ним на дому. В общем, жила ради детей. – А что, у нее еще были дети? – Да нет, это я так образно выразилась. Просто эта фраза очень часто звучала в устах Константина, когда он убеждал меня, что не стоит так уж увлекаться карьерой. Это и было как раз «во-вторых». Я, в понимании Стелы Марковны, вела себя, как мужчина, стремясь к денежной независимости. – Да, женщина, зарабатывающая деньги, что может быть отвратительнее?! – фыркнул Мирослав, усаживаясь за стол. Я ему улыбнулась и продолжила свои откровения. – Ее безумно бесила моя работа журналистки, которая приравнивалась практически к самой древней женской профессии. Работать порядочная женщина не должна – этот постулат Костик впитал с молоком матери. Иногда мне казалось, что она так корпела над ним, помогла ему всего добиться в жизни, чтобы до самой своей смерти не работать. Вот уж кто полностью соответствовал образу порядочной женщины в понимании Костика, так это его мать. Святая! Вот какой он ее называл. До сих пор удивляюсь, как это он отважился пойти против ее воли и жениться на мне, ведь она полностью управляла им, как марионеткой. – То есть, Ксения Робертовна, вы продолжаете утверждать, что гражданка Коржикова была настроена против вас и открыто это демонстрировала?