Поёжившись от мелкого октябрьского дождя, Кудрявцев, он же поэт Арсений Культиватор, подобрав полы неудобного плаща, снова зашагал по сельскому «проспекту» забытого богом таёжного села мимо тёмных покосившихся изб, кривых заборов, по грязным ухабам и лужам — хронокат переместил его в стартовую точку. Теперь ему не нужно было пугать местных мальчишек, дорогу к сельсовету он знал. Войдя внутрь сельсоветовской избы, Евгений, как и в прошлый раз, оказался в полутёмном прокуренном коридоре. Когда глаза привыкли к полумраку, он отправился прямо по коридору. Теперь у него не было нужды торкаться в каждую дверь, и он пошёл прямо к кабинету Берты Соломоновны. Интересно, запомнит она его или нет? Или он переместился в иную «резервную копию», где не существовало Арсения Культиватора? Даже у яйцеголовых мемористов нет на этот счёт общего мнения, что уж говорить о простых операх. В аттестационной методичке написано, что у любого объекта есть размеры не только в пространстве, но и во времени: он как бы одновременно находится чуть-чуть в прошлом и чуть-чуть в будущем. Некоторые учёные таким образом объясняют феномен предсказателей, мол, у этих парней большие «временные размеры», из-за чего они могут заглянуть в будущее достаточно далеко. Но раз люди имеют протяжённость во времени, значит, и у прошляков она есть. Поэтому каждая секунда в мемориуме «наползает» на следующую, цепляясь за неё, влияя и внося изменения в без того заумные законы этого странного мира. Дверь кабинета Железной Берты оказалась распахнута. Войдя внутрь, Кудрявцев увидел сидящую за столом комиссаршу. Вид у неё был, как у зомби из современных ужастиков: пустой стеклянный взгляд, неестественно прямая спина и полная неподвижность. Возле неё суетился потерянный председатель, вокруг которого витал перегарный душок. — Что случилось? — спросил Евгений. Он уже понял, что случилось. Сознание Железной Берты украл загадочный похититель душ. 8 Ускользнувший из квартиры Твердынина таинственный незнакомец-доносчик поступил логично: он решил отправиться в другую эпоху и там пересидеть суматоху. Если он, поняв что разоблачён, попытается вернуться в реал, его моментально вычислят: Мемконтроль умеет определять моменты входа и выхода из мемориума любого погруженца. Но всё же доносчик допустил оплошность: момент перехода в другую эпоху тоже фиксируется Мемконтролем. По следам беглеца был немедленно направлен Холодов. Меморист упирался руками и ногами, аргументируя отказ тем, что он — не сыщик, не оперативник и совершенно не умеет задерживать преступников. Но Бурлаков умудрился уломать Виктора кнутом, пообещав испортить ему восстановление в университете. А в качестве пряника майор Мемконтроля закачал Холодову мемобразник, позволяющий погруженцу самостоятельно изменять внешность без помощи мемтехников. Бурлаков уверил мемориста, что тому требуется только выследить беглеца, а далее погрузится группа захвата и доделает начатое. Виктору осталось только со скрипом согласиться. На окраине губернского города, в жаркий безоблачный июльский день благословенного тысяча девятьсот тринадцатого года проходила ежегодная ярмарка. Толпы нарядно одетых горожан прогуливались по торговым рядам, где улыбчивые крестьяне предлагали им свои товары. Чего тут только не было! Розовые окорока высились на прилавках, соседствуя с пластами балыка и грудами битой птицы, над ними красовались гирлянды домашних колбас. Кадушки с чёрной икрой и бочки с маринованной стерлядкой стояли возле прилавков, и на них время от времени усаживались передохнуть утомлённые продавцы. Торговцы выпечкой заманивали покупателей блинами с припёком, пирогами с грибами, сдобными мягкими бубликами и ароматными курниками. Их пытались перекричать продавцы сладостями, которым нужно было до заката солнца сбыть горы пастилы и тульских печатных пряников. Атмосферу праздника создавали балаганы, где публику веселили скоморохи, фокусники и плясуны на канате. А хрустальный перезвон колоколов многочисленных церквей, окружающих ярмарочную площадь, навевал мысли о величии, незыблемости и святости. Переместившийся Виктор чуть не сшиб двух нарядных крестьян, спрятавшихся в тень от полуденного июльского солнца. На перемещенца, как водится, совершенно не обратили внимания. В метрах двадцати от места погружения начинались торговые ряды. Бурлаков догадался пометить беглеца, и теперь среди толп народа Виктор отчётливо видел зелёный ярлычок над головой незнакомца. Это напоминало дополненную реальность в телефонах, когда над реальными объектами всплывают виртуальные подсказки. Видимо, беглец не обладал мемобразником, потому что он выглядел как среднестатистический горожанин тридцатых годов: гимнастёрка без знаков различия, галифе и обязательные сапоги. В толпе его было распознать легко. Виктор же, наоборот, решил замаскироваться. Он активировал свой мемобразник и моментально соорудил себе наряд, украдкой подглядывая за крестьянами и стараясь повторить основные черты их одеяния. Сотворив себе одеяние под стать эпохе и смоделировав окладистую бородищу для убедительности, Холодов решился начать преследование. Но тут ему пришла в голову здравая мысль, что у неуловимого незнакомца тоже есть персометр — не может человек на такой рискованной работе обходиться без этого нужного свойства. А раз так, то беглец запросто вычислит преследователя, и никакая борода не спасёт. Заметив, что доносчик остановился и, прищурившись, настороженно оглядывается, Виктор отступил в тень, спрятавшись за нарядных крестьян. — Да, Николенька, погода — просто благодать! — говорил стоящий рядом крестьянин постарше другому, молодому и безбородому. — Боженька нашу ярмарку благословляет. — Верно, дядя Митяй, — ответил безбородый Николенька и невпопад, но очень патриотично, добавил: — И Россию нашу тоже благословляет! — Потому что нет в мире страны, более духовной, чем матушка Русь, — глубокомысленно завершил мысль дядя Митяй. — Ну, вкусим, что ли, от трудов наших. Николенька развязал мешок и вынул пару бутербродов с чёрной икрой и корзинку с кусками копчёной свинины. Мужики, перекрестясь, чинно принялись за еду. Виктор встал за ними так, чтобы вести наблюдение за беглецом, который продолжал, прищурившись, оглядывать толпу покупателей. — Есть ведь в городе лихие люди, дядя Митяй, — рассуждал, жуя, Николенька, — которые Россию нашу погубить хотят. Революционеры или как их… — Антихристы это, Николенька, всем недовольные. Не рады они ни солнышку ясному, ни небу чистому, ни царю богопомазанному. Всё хотят уничтожить, всё погубить, всю стабильность нарушить. Всё бы им стачки да майданы устраивать. Нелюди это, прости господи! Столыпина убили, который так хотел Россию сделать ещё могучее. Эх, Пётр Аркадьевич! — Дядька Митяй всхлипнул и истово закрестился на виднеющиеся вдалеке золотые купола. — Царство ему небесное! На слове «майдан» Холодов вздрогнул, поняв, что дядя Митяй употребил его не в значении «площадь». Потом вспомнил, что мемлингвисты часто адаптируют старые эпохи, чтобы мемтуристы чувствовали себя комфортно, и им не резали слух постоянные «гой еси», «житие мое» и разные «аки-паки». Но часто специалисты молодого поколения при адаптации перебарщивают, и прошляки начинают вворачивать в речь современные термины и жаргонизмы. Заметив, что беглец зашагал вдоль торговых рядов в сторону роскошного торгового дома, стоящего на краю площади, Виктор осторожно двинулся следом. За торговым домом ближе к горизонту высилось колесо обозрения чудовищной высоты, выглядящее в этой эпохе странно и сюрреалистично. Жара стояла ужасная. Страшно мучила жажда, тем более что вокруг Виктора покупатели то и дело дразняще пили: хлебный квас, клюквенный морс или воду со льдом на бруснике. Меморист прекрасно знал, что в далёком реале его тело, лежащее в мемкапсуле, исправно подпитывается водой и питательными смесями, и жажда вызвана скорее привычкой, но от этого пить хотелось не меньше. Пьющие же, влив в себя щедрую порцию освежающей жидкости, удовлетворённо крякали, ухали и крестились, тем самым раздражая и без того нервного мемориста. Ближе к торговому дому стали появляться мемтуристы. Лето тринадцатого года пользуется популярностью: желающих посмотреть «Россию, которую мы потеряли», очень много. Вообще вероятность столкнуться в мемориуме двум группам туристов крайне мала. Если их разделяет одна тысячная доля секунды, то они друг друга не увидят. А Виктору попалось на глаза уже трое. Значит, плотность туристического потока в этой эпохе велика: есть такие популярные времена, куда мемтуристы лезут как мухи на варенье. Ещё следует учесть тех погруженцев, которые сейчас незримо присутствуют в режиме бога. Любого начинающего мемтуриста пугает, что его в любой момент могут увидеть невидимые погруженцы. Ему потом и в реале начинает казаться, что за ним незримо следят тысячи глаз. Это называется синдромом боязни всевидящего ока. В голове Виктора неожиданно раздался голос оператора мемсвязи. Холодов спрятался за широкими спинами трёх мирно беседующих празднично одетых рабочих, только что отоварившихся в торговых рядах, и вполголоса отозвался. — Витя, это Бурлаков, — раздался в голове голос майора. — Догнал стукача? Группа захвата готова к погружению… — Почти, — уклончиво ответил меморист. — Ты мешаешь. Майора было плохо слышно, потому что рядом стоящие рабочие громко разговаривали. Самый рослый разглагольствовал: — Эх, жизнь пошла, братцы, просто сахарная! Сроду не думал, что можно так хорошо жить на Руси! — Царю-батюшке скажи спасибо! — отвечал другой с двумя здоровенными балыками под мышкой. — Разве в какой другой стране рабочий ест каждое утро на завтрак осетринку? Третий жизнерадостно засмеялся: — Каждый день осетрина надоест! Я вот по утрам лёгкий завтрак предпочитаю: креветки или омлет из страусиных яиц. Виктор, досадливо покосившись на гурманов, зажал уши, чтобы лучше слышать Бурлакова. — В общем, я отправляю группу на то же место, куда тебя высадил, — сообщил майор. — Ты далеко ушёл от места? — Не очень. Преследую нарушителя, движущегося в сторону торгового дома, — подражая сыщикам из старых детективов, отчитался вполголоса Холодов. — Ясно. Не теряй его из виду. Сам ничего не предпринимай, только следи! Конец связи. Меморист вздохнул с облегчением: ребята из группы захвата обучены действовать в мемориуме, они умеют задерживать беглецов и силком вытаскивать их в реал. Вот пусть и проявят свои профессиональные качества и умения! Виктор отнял ладони, и разговор рабочих снова потёк в уши. — Приходил надысь один, говорит, хозяев надо скинуть, — бубнил под ухо рослый. — А зачем мне их скидывать, если я нашего мастера, Фрола Кириаковича, уважаю? — И заводовладелец Кейних, тоже редкой души человек, — вторил ему рабочий с осетрами. — Кормилец наш, Карл Оттович. Дай ему бог здоровья и процветания! — Все эти марксисты — пьяницы и неудачники, — разглагольствовал третий. — Если жизнь не сложилась, так пойди в церковь, помолись, свечку поставь… Зачем же смуту устраивать? Нам не нужны великие потрясения! И тут Виктор заметил, что незнакомец подошёл почти к самому торговому дому, на котором висели огромные плакаты «Мы кормим российской пшеницей всю Европу» и «Покупайте коров, цена — три рубля». Добежав до сквера перед торговым домом, Виктор чуть не потерял доносчика в толпе. Потом, разглядев его в конце площади, Холодов, извиняясь направо и налево, быстрым шагом двинулся следом. Мельком он успел заметить, что публика изменилась. Теперь в толпе преобладали гимназистки с нежным румянцем, подтянутые юнкера, бравые офицеры и солидные господа в сюртуках. Разговоры здешней публики были уже другими: — Ах, вчера мы у Мими играли в фанты. Серж, такая душка! Когда мне ручку целовал, так занятно краснел!.. — У Таточки на именинах мы вальсировали с Анатолем. Он меня ангажировал, проказник!.. — …Он мне, я ненавижу царя! А я ему, не смей, подлец! И хлоп по мордам! — Как вы грубы, Алексис! Не уподобляйтесь, голубчик, хамам! Негоже русскому подпоручику такими словами… — После дня ангела мы с маман и папа поедем на воды… Колесо обозрения, казалось, возвышалось прямо над головой. По мере приближения становилось видно, что оно совершенно фантастических размеров. Высота его достигала километра, а то и больше. Виктор продолжал настойчиво пробираться сквозь толпу под звуки военного духового оркестра. Увидев впереди огромный рекламный щит «Посети единственный в эпохе луна-парк!», Холодов разглядел под ним преследуемого. Тот направлялся прямо к воротам парка, и Виктор понял его замысел: тут место развлечения мемтуристов, совров, поэтому беглец рассчитывает затеряться среди них. Едва не сбив с ног торговку французскими булками, Холодов рванул к парку развлечений. Многие меминженеры приукрашивают неинтересные эпохи, чтобы повысить посещаемость: вносят элементы приключений в жизнь исторических персонажей, повышают эпичность битв и сражений. Есть даже профессионалы меманиматоры, задача которых — развлекать мемтуристов в какой-нибудь скучной эпохе, устраивать разные интересные мероприятия вроде королевской охоты или гладиаторских боёв. Видать, тринадцатый год в России — эпоха и без того интересная, если организаторы решили обойтись тривиальным луна-парком. Единственное, что выдавало преследуемого — одежда. Холодов попробовал поставить себя на место беглеца и понял, что сделал бы следующее: по луна-парку ходит большое количество порожденцев от мемтуристов, нужно заманить жертву поглупее в укромное место и заставить поменяться одеждой. Мемтуристы в большинстве своём не используют мемобразники из экономии, поэтому они при погружении имеют свой реальный облик и современную одежду. Если беглец наденет универсальную туристическую экипировку всех времён и народов — шорты, бейсболку и сандалии, то совершенно растворится в толпе совров. Про то, что он помечен, преследуемый вряд ли догадывается. У входа в луна-парк толпились мемтуристы, часть которых стала уже порожденцами. Большинство из них были соотечественники, но попадались и иностранцы-европейцы. Они натолкнули Холодова за очень простую мысль, до которой он почему-то не додумался сразу. Виктор активировал мемобразник и моментально превратился в мемтуриста, точнее (военная хитрость!), в мемтуристку, едва не забыв удалить надоевшую бороду. Пусть теперь беглец попробует распознать в жирной тётке в шортах и мемфотоаппаратом на груди преследователя! Хозяева луна-парка не скупились на развлечения. Да ещё какие! В реале вряд ли в каком парке появятся километровое колесо обозрения, двухсотметровой высоты американские горки и катание на живых мамонтах. В мемориуме возможно всё, как гласила реклама. Но, помимо аттракционов, в парке были и стандартные развлечения, призванные удовлетворить непритязательные вкусы мемтуристов: боулинг, несколько баров, ресторан, бильярдная и зал игровых автоматов. Всюду виднелись логотипы крупнейших российских и международных мемоператоров: «Трансмем», «Ист-тур», «Пэрэдайз мемо», «Хист-логистик». Виктор верно разгадал замысел беглеца. Последний нашёл жертву: разговорился с каким-то порожденцем от мемтуриста и повёл его в дальний конец луна-парка. Сейчас тюкнет по голове и заберёт одежду, никто и не заметит. Охраны тут практически никакой, а полицейские-аборигены сюда не заходят: видимо, в луна-парке работает блокировка, позволяющая территории развлечений оставаться невидимой для прошляков. — Витя, группа захвата тебя видит! — раздался в голосе голос Бурлакова. — Ребята движутся к вам. Ты их узнаешь по зелёным футболкам. Задержи стукача под любым предлогом! — Понял, шеф! — бодро ответил Холодов, не понимая, как он будет задерживать преследуемого, и решил импровизировать. Поправив на груди мемфотоаппарат, Виктор догнал (или догнала) преследуемого, изобразил, как мог, жизнерадостную иностранную улыбку на своём женском лице с тремя подбородками и выкатил глаза. — Эй, тофарисч! Мошно непольшой хильфе? Помосчь? — Голос Холодова смоделировался низким, грудным. — Битте! Беглец испуганно оглянулся. Подойдя поближе, Виктор, наконец, разглядел противника вблизи. Крупный рослый мужик с квадратным подбородком, русыми усами и крепкой шеей. Такой окажет серьёзное сопротивление, если дойдёт до стычки один на один! — Фото, памьять, эриннерунг! — усиленно улыбаясь и вспоминая все известные ему немецкие слова, сказал (сказала) Виктор, протягивая мемфотоаппарат. Преследуемый подозрительно смотрел, как к нему подходит толстая иностранная мемтуристка. — Руссия — карашо! — для убедительности добавил Холодов. — Водка, матрьошка, яйки… Партизанен пух-пух! — Ну, давай камеру, немчура! — растаял беглец, поддавшись нахлынувшим патриотическим чувствам. — Только быстро! — Нет. Пусть он телает фото, — Виктор указал на порожденца. — Нас фместе, аллес цузамен. Фото с русиш мужик. Для эриннерунг, памьять. Преследуемый осмотрел Виктора с головы до ног, и, видимо, не заметив ничего предрассудительного, согласился. — На фон колеса, — улыбнулся Холодов ещё шире, наивно хлопая подведёнными ресницами. — Гросс колесо! Колоссаль! Виктор сунул камеру порожденцу и, обняв за талию беглеца, начал позировать на фоне колеса обозрения. Доносчик, ответно обняв лжетуристку за плечи, кисло улыбнулся. Заметив в толпе мемтуристов двух крепких ребят в зелёных футболках, Виктор стукнул носками туфель, активировав силовую подкачку, и без особых усилий потащил к ним беглеца. — Ты чего, колбасница? — опешил тот. — Ошалела?