Чечилия ахнула. – Синьор, вы потрясающе выглядите. Он поклонился. Но попытавшись подняться со скамеечки у зеркала, чтобы его поприветствовать, Чечилия поняла, что не может разогнуться. Художник кинулся к ней, и Лукреция подхватила ее за руку. – Вы в порядке, синьорина? – спросил мастер. – Акушерка советовала ей оставаться в постели, дабы прекратить кровотечение, – сказала Лукреция. – Период сейчас такой опасный. Но она ничего не слушает. Чечилия нервно рассмеялась и выпрямилась. – Пожалуйста. Я в порядке. Ничего серьезного. Ей было нехорошо со вчерашнего дня, она ощущала слабость, а ее живот превратился в такой тугой мяч, что иногда ей приходилось сворачиваться в постели калачиком, чтобы облегчить это чувство. Она надеялась, что сможет кончить репетицию сонета и песни прежде, чем будет вынуждена снова лечь. Факт заключался в том, что, хотя она до смерти боялась родов, она просто не могла позволить себе дать Людовико повод отослать ее. Она должна отстоять свое место при дворе Людовико, и за нее этого никто не сделает. Одна песня. Приветствие гостей его светлости. А потом она вернется в постель, как велела акушерка. Чечилия взяла Леонардо под руку, и они вдвоем направились по коридору к большому залу, где Людовико проводил свои самые важные мероприятия. Она шла медленно и неуклюже, а он старался поддерживать ее. Фонари мигали и мерцали вдоль похожих на пещеры коридоров, ведущих в большой зал. Подол ее недавно сшитого зеленого бархатного платья скрипел по мрамору. Чечилия нервно оглядывалась: она впервые со дня свадьбы Людовико вышла из своих личных покоев, где провела несколько месяцев. Горничная склонила голову, и Чечилия почувствовала облегчение от того, что та молчит, когда они проходят мимо. – Она едва идет, – тут же услышала она, как Лукреция шепчет горничной. – Посмотри на нее! Впереди, в освещенном лампами вестибюле главного зала, уже собралась группа придворных дам и гостей. Чечилия почувствовала трепет, а потом спазм в животе, но это быстро прошло. По толпе прокатился рокот, и все расступились, пропуская подошедших Леонардо и Чечилию. Чечилия посмела поднять глаза и увидела их открытые, полные любопытства лица, в которых читалось такое нетерпеливое предвкушение, что ей даже удалось улыбнуться. Она знала, что от нее ждут, что она поразит их своим вокальным даром. Она уже делала это и сможет сделать это теперь, убеждала она себя. Она собралась с духом. За дверью вестибюля она услышала голос Бернардо и приободрилась достаточно, чтобы направиться к большому залу. Она знала, что рисунки Леонардо выставлены для ознакомления гостей по всей комнате, а ее портрет стоит в центре, задрапированный до пола бархатом, который сам мастер снимет, когда придет время представить свой шедевр. Мастер да Винчи крепко прижал ее руку к своему боку, и она почувствовала, что все будет хорошо. Но стоило им свернуть в вестибюль большого зала, раздался громкий крик. Толпа замерла. Стук каблуков эхом пронесся по мрамору. По коридору бежала женщина. Леонардо выдернул руку из-под руки Чечилии, и вместо этого обхватил ее за талию, чтобы поддержать. Она услышала, как он шепчет ей на ухо: – Беатриче. Dio[51]. – La dogaressa[52],– услышала она пронесшийся по толпе шепот. До этого момента она ни разу не видела невесту Людовико, но – невероятно! – теперь она стояла прямо перед ними. – Разве она не должна была уехать в Феррару? – прошептал Леонардо. Чечилия была так ошарашена, что потеряла дар речи, когда женщина подбежала к ним. Казалось, весь мир замер, когда Беатриче посмотрела в глаза Чечилии. Две женщины стояли друг напротив друга, похожие как близнецы, и смотрели друг на друга, разинув рты. Обе они были одеты в бархатные платья глубокого зеленого цвета, почти одинаковые. У них обеих были каштановые волосы, заплетенные в спадающую на спину косу, и полные огня темные глаза. Леонардо стоял между ними двумя, загораживая собой Чечилию. Но Чечилия мягко отодвинула его рукой. Она никогда не хотела увидеть жену Людовико, но теперь не могла отвести от нее взгляда. Из толпы гостей, увеличившейся после яростного крика Беатриче, никто не издал ни звука. Чечилия не знала, что сказать женщине, на месте которой она хотела быть все эти месяцы, столкнувшись с ней лицом к лицу. Но Беатриче не просто заняла место, которого заслуживала Чечилия. Как Людовико мог жениться на женщине, которая выглядит в точности как она сама? Беатриче отвела глаза от Чечилии и стала всматриваться в толпу гостей, собравшихся в ее замке. – Где он?! – обратилась она к ним. – Людовико! В конце коридора Чечилия услышала знакомый звон металла, который всегда сопровождал регента Милана, когда он шел на официальные мероприятия. Небольшого роста брюнет протиснулся сквозь толпу. Она увидела его в первый раз за эти недели, и ее сердце кольнуло. – Ради всего святого, что происходит? Моя невеста… При слове «невеста» Чечилия ближе пододвинулась к Леонардо. – Эта шлюха! – Беатриче обвиняющим жестом указала на Чечилию. – Что она здесь делает? В коридорах резкий голос Беатриче подхватило эхо. Толпа гостей устремилась вперед, привлеченная грядущим скандалом. Взгляд черных глаз Людовико упал на Чечилию, и герцог понял, что ее фигура не может ничего скрыть. Он перевел глаза на окруживших их уважаемых гостей и издал нервный смешок, словно пытаясь разрядить тучу, которая угрожала разразиться такой грозой, что смоет их всех. Он обнял Беатриче за плечи, а Леонардо сделал то же с Чечилией. Две женщины стояли лицом к лицу. – Ну что же, все собрались, чтобы увидеть прекрасный портрет мастера да Винчи. Я прав, друзья? Пойдемте? – еще один нервный смешок. Людовико попытался подтолкнуть жену к двери в большой зал, но Беатриче не сдвинулась с места и осталась стоять перед Чечилией – зеркальные отражения друг друга в зеленых платьях. Чечилия видела бурю в карих глазах этой женщины. Ее ненависть была так сильна, что причиняла физическую боль. Чечилия вздрогнула и прижала ладонь к животу, который сжало от очередного спазма. Она пошатнулась, и мастер да Винчи подпер ее собой, чтобы она не упала. – Это платье! – взвизгнула Беатриче. – Подарок, я полагаю? – Она кинула на Чечилию обвиняющий взгляд. – Как милостиво. К сожалению, оно не может скрыть ваше положение. Людовико взял жену за руку, притянул к себе и стал шептать ей что-то на ухо. Толпа подалась вперед, прислушиваясь. – Ничего подобного! – громко ответила Беатриче на его слова, какими бы они ни были. – Она носит твоего ребенка! В этот момент Чечилию накрыла волна боли, и она вскрикнула. – Синьорина Чечилия! – Леонардо хотел подхватить ее, но сам споткнулся, когда она упала на пол. – Пожалуйста. Пустите! Это моя сестра! – услышала Чечилия голос брата Фацио: тот пытался пробиться сквозь толпу зевак. – Чечилия! Чечилия почувствовала, что поток жидкости хлынул из нее, горячая струя потекла по ногам. Кровь. Она почувствовала, что может умереть в любой момент. – Помогите отнести ее в ее покои! – закричал Фацио. Двое стоящих рядом мужчин наклонились, чтобы помочь поднять Чечилию с пола. Когда ее поднимали с мрамора, Чечилия увидела широкую спину Людовико, который пытался загнать толпу восхищенных зрителей в большой зал. Беатриче д’Эсте все еще не отводила полных ненависти глаз от Чечилии, пока ее вели по коридору. «Ну вот и все, – подумала Чечилия. – Мой последний день на земле. Последнее, что я увижу, это спина Людовико, который уходит по коридору». – Дорогу! – кричал ее брат расступающейся толпе. – Младенец на подходе! 56 Доминик Зиген, Германия Апрель 1945 Доминик облокотился спиной о стену и запихнул в рот ложку водянистого пайка. У него ныла каждая кость в теле; каждый раз, как он хоть на минутку присаживался, на него нападала невыносимая усталость. Чтобы побыстрее отправить работы в безопасное место, солдаты трудились сменами, круглосуточно. Доминик смотрел, как они длинной цепочкой шли по тоннелям, неся картины, скульптуры, ящики и чехлы. Его внимание привлек звук приближающихся шаркающих шагов. Он поднял голову и увидел, как рядом с ним, с довольным лицом, усаживается Стефани, держа в руках собственную дымящуюся миску. – Тебе хватило? – спросил он, предлагая миску Доминику. – Да, да. Мне достаточно, спасибо. – Доминик постарался изобразить для викария улыбку. Стефани радостно принялся за еду. Он проглотил несколько ложек, а потом сидел, тщательно пережевывая сухую, черствую галету и разглядывая произведения искусства, пока их несли мимо. Доминик смотрел, как тащат прекрасные картины и скульптуры, они изображали так много эмоций. Радость. Страх. Ликование. Безмятежность. Он с трудом выживал, но вел бой за мир, в котором все это имело значение. Он хотел, чтобы Чечилия и его новорожденный малыш выросли в мире искусства, дружбы и, самое главное, надежды. Вивер, Стаут, Хэнкок и Стефани не были на самом деле безумцами. Они просто все это понимали с самого начала. Доминик положил на землю свою миску и потянулся к карману форменной куртки, куда он складывал свой маленький запас листочков бумаги. Взяв коротенький карандашик, он принялся зарисовывать круглые щеки викария Стефани, его растущую лысину. Буквально парой линий, будто для мультика. – Ты меня нарисуй молодым и красивым, – сказал Стефани, не отрывая глаз от картин и продолжая запихивать в рот паек. Доминик отогнал смехом ноющую боль в костях и продолжил рисовать. – Я постараюсь, викарий. 57 Эдит