— Слушай внимательно, нежная моя. Очень внимательно, и постарайся не только слушать, но и слышать. Ты всегда мечтала победить, превзойти своего врага и учителя, одержать окончательную победу. Я дал ее тебе. Я дал тебе все, что мог, и даже больше. Ты сильный правитель, ты невероятно сильная, исполненная жизни и света девушка, и твоя целеустремленность относится к ряду тех, что способны уничтожить не только вставших на твоем пути людей и нелюдей, но и горы, и даже моря. В тебе есть огромная сила, Кари. Сила, которая позволит тебе уничтожить и Араэна и Акъяра. Поверь, я знаю тебя, и знаю их — ты сильнее. — Кесарь… — начала было я. Но он посмотрел так, что я замолчала мгновенно, и добившись тишины, продолжил: — Если ты сейчас встанешь и уйдешь — тебе будет больно. День, два, возможно несколько, но ты из тех кошек, что всегда падают на четыре лапы. Ты встанешь и пойдешь дальше. И рано или поздно, в твоей жизни появится мужчина, Динар или нет решать будешь ты, но мужчина появится, и его ты сможешь контролировать. И это будет достаточно счастливый брак, нежная моя. Брак, в котором у тебя не будет боли, горечи от чувства поражения, и ненависти к тому, кто побеждает всегда. Со мной такого не будет. Я слишком сильно люблю тебя, нежная моя, слишком неистово, слишком всепоглощающе, слишком… С тобой всегда все было «слишком», Кари. Поверь, гораздо гуманнее позволить мне сдохнуть сейчас, чем день за днем убивать равнодушием, «потерплю» и тоской по Динару. Уходи. Я смотрела на кесаря, тяжело дыша, и чувствуя, как слезы вновь срываются с моих ресниц. — Прости, — едва слышное, и боль в медленно гаснущих глазах, — я хотел избежать этого разговора, но ты, слишком упрямая… Уходи, моя Черная звезда, и продолжай сиять так, как умеешь только ты. Иди. Я упрямо осталась на месте. — Кари, — его голос стал едва слышен, взгляд практически потух, — уходи и не делай глупостей. Ты юная девушка, мир огромен, он у твоих ног и принадлежит тебе, ты забудешь обо мне очень скоро, поверь. Секундное молчание, и я все же спросила: — А если нет? Лицо Араэдена ожесточилось, взгляд сверкнул в темноте, и император произнес привычным мне ледяным тоном: — А если нет, нежная моя, то ты будешь принадлежать мне. Вся, без остатка. Все или ничего, Кат, я заберу все, учти это. Я учла. Учла и приняла к сведению. А потому, когда поднявшись на коленях, я потянулась к его губам, это было осознанное решение. Осознанное, обоснованное, и полностью мое. — Кари! — протест не был засчитан. Я прикоснулась к прохладным губам супруга, обнимая кесаря и пытаясь согреть, согреться, забыться. Забыть о многом, об очень многом. О страхе, о ненависти, о желании победить и надписи «Мир принадлежит мне». Забыть обо всем этом, и заставить себя вспомнить о том поцелуе во дворце Праера, когда от первого прикосновения закружилась голова и мысли унеслись прочь, о чувстве защищенности и уверенности, когда точно знаешь, что Араэден всегда рядом. И если существует любовь, что рождается из страха и ненависти, то моя была именно такой — мрачной как гранитные горы Готмира, несокрушимой как скалы, что способны выдержать даже самую сильную из бурь, и неизменной как сама жизнь, что всегда нуждается в защите. Моей несокрушимой защитой всегда был кесарь. А я, похоже, всегда была его жизнью. — Скорее надеждой, — кесарь обнял меня, заглянул в мои глаза и хрипло спросил: — «Любовь, что рождается из страха и ненависти»? Судорожно вздохнув, встретила его взгляд и честно ответила: — Страх остаться без тебя, ненависть к самой себе за эту слабость. Он улыбнулся, с болью которую даже не стал скрывать, а я глядя в его ледяные глаза, призналась в том, в чем не хотелось признаваться даже самой себе: — Я не знаю, как жить без тебя, — прошептала, с трудом сдерживая слезы. — Я, несомненно, справлюсь, со всеми и всем, я переживу даже Акъяра и его власть надо мной, кратковременную власть, тут ты прав, ведь я сильнее, и ты научил никогда не сдаваться, но, мой кесарь, проблема в том, что я не хочу жить без тебя. Не хочу. Не хочу просыпаться, и знать, что тебя нет… Не хочу смотреть в небо Сатарэна, и видеть, что даже в нем светят два светила, а я совершенно одна. Ты мне нужен… хотя бы для ненависти. Кесарь усмехнулся и хрипло произнес: — Оригинальное признание в чувствах, нежная моя. — Какие чувства, такое и признание! — парировала я. Усмешка стала улыбкой с оттенком горечи. Я мрачно добавила: — И у меня нет желания спать с Акъяром. Пусть даже временно. Кесарь, прекратив улыбаться, вдруг холодно спросил: — А со мной? Опустив взгляд, я несколько секунд смотрела на его мокрую после моих объятий рубашку, затем посмотрела в глаза супруга и тихо ответила: — Я не хочу быть игрушкой. Женой, императрицей, союзником, той кто никогда не предаст и не ударит в спину… скорее кинжал из спины вытащит в очередной раз, но не игрушкой. Скривившись, Араэден поинтересовался: — Когда ты прекратишь напоминать мне о том злосчастном кинжале, нежная моя? — Даже не знаю, мой кесарь, вероятно, когда вы прекратите увлекаться излишней жертвенностью, которая вам в принципе не свойственна по идее! Ледяные глаза медленно прищурились. Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга. — Семейная жизнь предполагает интимные отношения, нежная моя, — вкрадчиво сообщил кесарь. — Я не понимаю, — откровенно возмутилась, — это что, краеугольный камень вашего принятия решения «жить или не жить»? Глаза сидящего напротив меня мужчины прищурились еще сильнее. Лед, о в них было безумное количество льда, который едва ли когда-то растает в принципе, как мне казалось… но я упустила то мгновение, когда лед превратился в пламя! Рывок и прикосновение к моим губам, не отстраненное и умелое, как было когда-то в Праере, о нет, кесарь отшвырнул прочь весь свой опыт, не лаская расчетливо и взвешенно, а сжигая без жалости, сдержанности и барьеров. Я вскрикнула, инстинктивно дернувшись, и пламя превратилось в яростный огонь, сжигая все на своем пути — мое сопротивление, одежду, холод каменного пола, на котором я оказалась. Оно все еще существовало какой-то краткий миг, а потом исчезло, растворившись в обжигающих поцелуях, сильных прикосновениях, срывающемся дыхании и чувстве собственной хрупкости и слабости в руках кесаря. Боль ошеломила, но исчезла почти так же быстро, как и мысли о происходящем. Их не было, мыслей. Не было ничего, кроме тепла обжигающих прикосновений, ощущения его дыхания, оглушенности собственным, срывающимся и хриплым, и поцелуев. Тысячи поцелуев, нежных, страстных, теплых, ласковых и исполненных жажды, таких словно я была воздухом, а он не мог мной надышаться. Безумное нарастающее ощущение своей важности, значимости, нужности… Я еще никогда не ощущала себя ценностью, превосходящие все иные даже не в десятки — в тысячи раз, когда каждый кусочек твоей кожи, твоего тела — дар богов, каждый поцелуй — спасение умирающего, каждый стон – лучшая мелодия в мире. И чувство принадлежности мужчине, заполняющее до невозможности вздохнуть, до тонкой грани между болью и удовольствием, до осознания того, что в этот миг я единое целое с тем, кого ненавидела и боялась всю свою жизнь… Ненавидела и буду ненавидеть всегда, но только не в этот миг, когда между нами не осталось пространства ни для страха, ни для ненависти… между нами не осталось ничего, лишь сорванное дыхание, хриплый рык окончательно утратившего контроль Ледяного Света и мой протестующий стон… я не хотела испытать это снова, слишком сильные ощущения для меня, слишком всепоглощающее удовольствие, слишком четкое осознание — ни с кем и никогда у меня не будет ничего подобного. Кесарь навис надо мной, тяжело дыша и с нежной восторженной улыбкой глядя на мое явно раскрасневшееся лицо. — Ни с кем и никогда, нежная моя, рад, что ты это понимаешь. Я дышала, с трудом фокусируя зрение на окружающей действительности, с трудом приходя в себя, с трудом… переживая собственное поражение. Заметно помрачнев, кесарь хрипло произнес: — Я бы задал один из самых идиотских мужских вопросов на тему «Тебе не понравилось?», но проблема ведь не в этом, не так ли, любимая моя? — Нет, проблема именно в том, что понравилось, — я подняла ладони, коснулась его лица, а затем тихо добавила: — И ты знаешь об этом. — О том, что понравилось? — насмешливый вопрос. — О том, что в этом проблема, — я грустно улыбнулась мужу и позволила рукам, соскользнув вдоль его тела упасть на что-то мягкое. Даже не заметила, в какой момент здесь на полу появилась перина. — В тот момент, когда я понял, что хочу быть сверху, — все еще оставаясь и сверху, и надо мной, удерживая свое тело на вытянутых руках, и частично даже во мне, сообщил кесарь. Грустно усмехнулся, с болью посмотрел в мои глаза и едва слышно произнес: — Но вот я смотрю на тебя, еще несколько секунд назад выгибающуюся от наслаждения в моих объятиях, но удовольствие схлынуло, и в твоем взгляде не любовь и нежность, Кари, в них горечь и сожаление. Нежная моя, лучше бы я сдох! Невольно улыбнулась, глядя, как расплавленная лава ничуть не утоленного желания постепенно замерзает в его глазах, и ядовито предложила: — Мм, представь, что на твоем месте только что был Акъяр… — Араэден застыл.- Ммм, или Динар. Теперь все тело пресветлого напоминало натянутую и напряженную до предела струну, которая окаменела, но напряженность сохранила по полной программе. — Так уж и быть, Аршхана на твоем месте я представлю себе сама, — откровенно продолжила издеваться над супругом я. И кесарь, осознав это, медленно склонился, перенеся свой вес на локти, прикоснулся к моим губам, и хрипло произнес: — Даже не надейся, нежная моя. — Даже не надеюсь, — улыбнулась я, чувствуя и его поцелуй, который медленно перерастал из нежного, в откровенно жадный, и силу вернувшегося желания. Мое сладкое забытье, в сравнении с которым любой хмель меркнет, а все тело наполняется сладкой, вызывающей ощущение полета истомой. Несмотря ни на что и вопреки всем доводам разума, мне было бесконечно хорошо и тепло и сладко здесь и сейчас, в его объятиях, под ливнем его поцелуев, от прикосновения его рук, от каждого движения… Есть что-то упоительное и правильное в сплетении мужчины и женщины, в единении сладком до стона, в чувстве беззащитности и хрупкости, охватывающем меня в объятиях Араэдена. И выплывать из этого сладкого омута мне не хотелось… наверное, будь я слабее, предпочла бы оставаться в нем всегда. — Это одна из причин, по которым светлые воздействуют на своих жен, — Араэден мягко покинул мое тело, лег на бок и прижал к себе, провел пальцами по лицу, губам, с легкой полуулыбкой опустился ниже. Я лежала, тяжело дыша, ощущая как все еще кружится голова, как волна тепла отказывается покидать мое тело, и сдерживая желание как кошка потянуться за его ладонью. — Не сдерживай, — вдруг тихо попросил кесарь, — каждый твой, пусть даже неосознанный порыв стать ближе — делает меня счастливее настолько, что я едва ли смогу передать это словами. По крайней мере, кто-то хотя бы говорить способен сейчас в отличие от меня. — С тобой я способен говорить, даже находясь одной ногой в могиле, — усмехнулся Араэден. «Или двумя», — пусть и мысленно, но все равно поддела я. — Еще и про ядовитый кинжал припомни, — укоризненно посмотрел на меня кесарь. Припомнила естественно, мысленно, но все же. Говорить не хотелось. Ни говорить, ни думать, ни шевелиться… И я едва ли могла припомнить, когда еще в моей жизни мне было настолько хорошо.