Часть 2 Глава 1. Поход Последняя ночь перед выступлением. Последняя дома, последняя, может быть для многих, кто с таким воодушевлением готовится в выступление на рассвете. Больше того, идём на север, это вообще последняя тёмная ночь, в дне пути начались уже белые ночи, когда солнце встаёт снова, так и не укладываясь в свою небесную постель. Я смотрю из окна, уже выводят коней, в предутреннем, предрассветном прохладном тумане люди и лошади почти не слышны, влажный ли воздух приглушает шаги или мне это только мерещится всё, а я в действительности сплю. Как Сигурд. Нет, и он просыпается, смотрит на меня с постели. Значит, и я не сплю… — Что там? — спросил я её, стоящую у ещё полутёмного окна. — Просыпаются воины, — она обернулась с грустной какой-то улыбкой. Я поднялся, подошёл к ней, такой же обнажённый как она. Её кожа успела стать прохладной, значит долго уже стоит здесь. — Тебе грустно? — я целую её волосы, вдыхая их тёплый аромат. — Нет. Не то что бы… — она накрывает маленькими тёплыми ладонями мои руки на своём теле. — Это не грусть. Просто… Воевать идём. — Боишься? — Нет. Но я женщина всё же, не могу не думать, что не все придут обратно. Я поворачиваю её лицо к себе ладонью. Прекрасная моя любимая… Сколько раз ещё я поцелую тебя, прежде чем уйду в Валхаллу или Хеллхейм? Я не хочу думать об этом. И я могу пасть в этом бою. Но всякий раз, когда я целую тебя — это как в первый раз и как в последний… Яркое тёплое солнце сопутствует нам. Впереди войска конунг и дроттнинг сразу вслед за тремя ратниками-знаменосцами. Два небольших знамени Сонборга и Брандстана и одно большое — Самманланда, алое с орлом с головой на две стороны, такие точно орлы на спинах йофуров едущих впереди войска. Её смотрит влево — на него, она всегда одесную конунга, его вправо на неё. Я знаю, потому что видел орла на её спине и все видели орла на спине Сигурда во время ратных учений и тренировок. И в кузнице. Да, я как скальд и еду среди ближних алаев. А как же! Кто ещё расскажет миру о славных победах Сигурда? Я в победе не сомневаюсь. Никто и ничто перед такой ратью не устоит. И дело не только в подготовке, надёжных кольчугах и панцирях из воловьей кожи с железными пластинами и славном оружии, изрядную часть которого выковал сам конунг собственноручно. Дело больше всего в мощном и радостном даже боевом духе, который владеет каждым в нашем войске. Этот дух сообщён каждому в войске и той подготовкой, которая велась неусыпно все месяцы. Тем, сколько уже сделано в новом йорде. Как он, всего за конец зимы и весну, стал един, дорогами, строящимися и построенными уже фортами и сигнальными башнями, а главное горячей энергией молодого конунга, который так рьяно взялся за дело, будто все свои неполные двадцать два года только и готовился к тому, что начал делать и сделал. И все чувствовали, что это только начало. Что впереди ясная дорога, по которой мы всей Свеей идём в будущее. А ещё и это тоже было немаловажно — это присутствие дроттнинг Сигню с мужем во главе войска. Не в обозе с другими женщинами, прачками, поварихами, проститутками, помощницами лекарей, а впереди войска. Вместе с полководцем их и воеводами. Все знают, что она умелый лекарь и это тоже внушает каждому надежду на то, что его раны она уврачует и спасёт. И ночуют конунг и дроттнинг в простых палатках, как и все воины. И едят то же, что едят все из одних и тех же котлов. Предводители — часть войска. И то, что дроттнинг — прекраснейшая из женщин, виденных каждым из воинов, тоже усиливает боевой дух. Струсить при её очах невозможно, можно только победить. Поэтому в победе я не сомневался. И вообще был рад и воодушевлён вместе со всеми. Больше всех. Моя жизнь теперь была освещена тем, чего я не знал раньше — любовью. Теперь я знал не только это слово. Я только теперь понимал, что я и не жил раньше, а только наблюдал жизнь, будто со стороны сквозь прозрачные, но прочные станы моего кокона. И вот кокон разрушен, и душа моя выпорхнула прекрасной бабочкой на волю. Я стал чувствовать и видеть всё иначе. Даже не иначе, я просто стал чувствовать то, о чём и не подозревал раньше, что проходило мимо меня. Например, тепло солнечных лучей на коже, прозрачность зелёных листков деревьев, под которыми мы проезжали, ветерок, несущий чудный аромат полевых цветов и трав с лугов, сладость ледяной воды из родника, пряный запах сена, на которым я спал… Да много-много всего такого, что окружало меня всегда и чего я не замечал раньше, а ТЕПЕРЬ это заполняет меня радостью жизни. Я смотрю вперёд на Сигню, как золотятся в солнечном свете её волосы, заплетённые в косу, как они говорят с Сигурдом, как смеются… Сигню, какое счастье видеть тебя… — Ты улыбаешься, Боян, — это Асгейр Берси догнал меня на своём сером жеребце. Он присоединился к походу только позавчера, вернувшись с озера Луны, где они с Агнетой провели целый лунный месяц. Не совсем медовый, ведь молодая жена, оказалось, была в тягости, поэтому никакого мёда ей не полагалось. Асгейр выглядел счастливым и довольным. И тем, что счастливо женат, и, что идёт в поход вместе со всеми нами. — История вершится на наших глазах, — ответил я. … Да, пожалуй, так. Даже за те четыре недели, что я отсутствовал, успели сделать столько, что я глазам не поверил. Во-первых: были вооружены все до одного ратники настоящими мечами, отличными луками, копьями с железными наконечниками, все в надёжных доспехах и крепких шлемах, со щитами. Палатки крепкие и собираются быстро за минуты. Обоз организован отлично и не отстаёт от рати. И лагерь разбиваем каждый вечер толково, умело и быстро, с охраной по периметру, кострами и совещательным шатром в центре лагеря. Всё же Сигурд прирождённый конунг, не могу этого не признать. И необыкновенный. Я никогда не то, что не сделал бы такого, как он, да ещё за такой короткий срок, мне в голову не пришла бы и тысячная доля преобразований, которые он начал и уже успел сделать в Самманланде. Когда он успевает думать обо всём этом? Или ещё в хаканах всё придумал? Интересно, что бы он делал, если бы Сигню не вышла за него? Завоевал бы её йорд, думаю, и довольно быстро. И взял бы её трофеем? Нет. Так не взял бы. Насильничать никогда не стал бы. Он вообще не поступает так с женщинами. Он не Ньорд. Да и незачем ему, женщины всегда вешались на него сами. Даже мне приходилось прикладывать куда больше усилий, чтобы обольстить любую из них, хотя бы ту же Уну. Он легко выбросил её из сердца после её измены. Когда Сигню изменит ему со мной, он так же легко избавит свою душу и от неё?.. Что-то не нравится мне, как Гуннар стал смотреть на нашу дроттнинг, что, пока я отбивал его девушку, он положил глаз на мою добычу?.. Последняя ночь перед битвой. Норборн за этими холмами посреди широкой открытой равнины. На Совете вечером, если можно так назвать эти светлые сумерки, решено и объявлено конунгом, что лагерь встанет на холме перед Норборном, с него и поведём полки окружить город. Никто не спорит. Все готовы и лишь краткий отдых перед ранним переходом нужен всему войску. Да, отдых нужен всем. Но мы, я и Сигурд, мы не спим в эту ночь. Канун битвы, близость победы, радостное возбуждение всего войска переполняет и нас, его предводителей. — Я не даю тебе спать, — говорю я. Он улыбается весело: — Это я не даю тебе спать. — Мне не нужен сон, — говорю я. — Мне тем более. Мне нужна ты. Милая… Сильная, гибкая с горящими глазами, губами, слить с тобой свои руки, губы, слиться душами в одну… Зачем мне этой ночью сон, зачем мне отдых? Завтра битва, я — главный воевода, но не могу думать ни о чём, кроме Сигню. Я борюсь с желанием пойти к их с Сигурдом палатке и подслушать, как они занимаются любовью. Я борюсь с этим желанием каждый день, каждую ночь. И только проклятые белые ночи останавливают меня. Если бы не это, я ходил бы во всякую ночь… Я совсем сошёл с ума. Я влюбился в дроттнинг, в жену конунга. Хуже — жену друга. Я объят вожделением с той ночи, когда я во власти безумия набросился на неё. Она исцелила меня от тоски по не существовавшей любви и привязала к себе хмельным воспоминанием о своей коже, длинной и трепетной спине под моими пальцами, губах, вкус которых я почувствовал на краткий миг, но не могу забыть, не могу перестать желать… Неужели, завтра битва? Как я пойду в бой? Может, меня убьют, слава Богам, на этом и кончится эта мука… Глава 2. «Дроттнинг Сигню!» На вершине холма алый шатёр конунга. Внизу, посреди обширной, не совсем гладкой равнины, крепость Норборна. Это главный город большого, но бедного северо-западного йорда. Они готовы, они ждут нас. Конечно, эта крепость не чета Сонборгу или Брандстану, но укреплена неплохо. От алой ткани шатра будто исходит огонь силы. Герб Самманланда гордо реет на знамени. Орёл с головами на север и на юг, на Брандстан и на Сонборг. Мы пришли под стены Норборна, чтобы и его взять под крылья нашего орла. В этом шатре собрались все сотники и десятники. Сигурд в короне, алой рубашке, Сигню за его правым плечом тоже в короне на распущенных волосах, в алом платье, в богатых украшениях из серебра и золота и голубой драгоценной эмали. За левым плечом конунга — Гуннар, сосредоточенный и строгий, впрочем, как обычно. После своего возвращения, когда я присоединился к моим товарищам, я сразу отметил, что Гуннар вполне пришёл в себя после нашей с Агнетой помолвки и свадьбы. За месяц, что прошёл с помолвки тогда, он исхудал, буквально почернел и пил беспробудно, а сейчас — опять румян, силён, держит голову высоко, будто и не получал отравленного копья в спину по самое древко… Моего копья. Мой удар был меток, я сильно уязвил везунчика, чёртова воеводу. Но я попал и в себя. Оружие оказалось обоюдоострым. Оказалось, быть женихом, любовником куда легче и приятнее, чем мужем. Тем более, если твоя жена беременна. То она опасается за чрево, то расстраивается, что ты разлюбил её и не хочешь больше заниматься любовью, то пугается каких-то снов, то просто недомогает. Словом, я измучился. Оставаться нежным и любящим к милой Вита Фор становилось всё сложнее день ото дня. И огромным облегчением, даже счастьем для меня стало присоединение к походу. Я вдруг, впервые в жизни, понял, до чего я люблю их, моих товарищей, кого, как я считал, я ни во что не ставил, всю жизнь пакостничал им и презирал… До чего они близки мне, как мне хорошо с ними, что в действительности, они всегда были моей настоящей семьёй. Ах, милая Вита Фор, милая мягкокожая моя Агнета, как она плакала, бедняжка, провожая меня… А мне так хотелось поскорее вырваться из её объятий, чтобы глотнуть воздуха, наконец. И вот он мой воздух — поход. И мои друзья. Торвард, восторженный придурок, всегда с улыбкой в глазах. Гуннар, проклятый любимчик конунга, воевода Самманланда. Исольф — холодный, будто лёд, но с жарко вспыхивающим временами взглядом, куда более умный и страстный, чем все думают. Рауд, сын линьялен Сонборга, которому никогда не сидеть на его троне. Стирборн, прозванный Нестом за близость к Сигню. Сигню… И ты Сигурд, мой конунг, мой молочный брат… Я всю жизнь бешусь от зависти к тебе. Но сегодня я не могу не любить тебя, не восхищаться тобой. Так хорошо как сегодня я никогда ещё не относился к ним ко всем. Предвкушение битвы радостными бурлящими пузырьками бежит по моей крови, заставляя подрагивать в возбуждении. Я радостно взволнован как жених перед свадьбой, пред брачной ночью. Я не был таким женихом. Сигурд был. Зато сейчас я такой «жених». Перед битвой. Но не станет ли моей невестой Смерть?… За сколькими из нас она придёт сегодня? Сколько ещё до завершения битвы уйдут в Валхаллу? Но я радостен. Я не боюсь. Чего я не успел? Мне двадцать два, скоро родится мой сын или моя дочь, я смело сражался и не раз, и любил много-много раз. Так что умереть я не боюсь. А если судьба мне жить, так я сумею быть счастливым. Всё в нашей жизни не случайно и не зря… Я стою возле Сигурда, слушая, что он говорит своим сотникам, десятникам, воеводам. Как на схеме, раскрашенной его рукой на большом куске кожи, он показывает расположение и движение частей нашей рати, и я понимаю, до чего умно он придумал всё. Он заранее представил себе всю битву в голове. Как расположить и кого послать в бой первыми. Он с детства изучил все битвы великих полководцев прошедших времён и империй и Цезаря, и Александра, и Ганнибала… И природный талант руководит твоей мыслью. Как я горжусь тобой, мой конунг!