Теперь, после притязаний Гуннара я стала очень чуткой к таким вещам. Я не глядя почувствовала отношение Ньорда ко мне. И это не была страсть как у Гуннара. Это не была любовь, как у Бояна. Это вожделение, смешанное с чем-то похожим на ненависть. И это было сильное чувство. Я чувствовала, как оно распирает его душу. И я чувствовала опасность. Это Гуннара я могла не бояться — благородного воина. Ньорд — другое дело. Но сказать напрямую это Сигурду я не могла. Ведь это всего лишь мои чувства, моя «содранная кожа». Сигурд не поверит в это. Я пошла к Эрику Фроде поговорить об этом. Я ничего не стала говорить о своих ощущениях насчёт Ньорда. Просто рассказала, какой договор Сигурд заключил с Ньордом и Асбином. И что он не нравится мне. — Ты права, Сигурд — неправ, — сказал Эрик, — Ньорд сильный человек, он может не удовольствоваться Асбином. — И что же делать? — спросила я, усаживаясь на привычное место — высокий стул у наклонного стола. Эрик наливал нам сбитня. Всегда угощает меня, когда я прихожу поговорить. Сам любит выпить и вкусно поесть. Красивыми вещами себя окружает, даже служанки у него красивые. Наверное, и любовниц имеет, может, и не одну. Это не Дионисий — отрекшийся от всех наслаждений мира и не странный, одержимый Римом книгочей Маркус-законник. Эрик живёт в своё удовольствие. Правда, советы его мне нужны всё меньше, а Сигурд к ним вообще ни разу не обращался. Зачем мы его кормим тогда? Странно, но мне впервые пришло это в голову… — Ты владеешь оружием и можешь воспользоваться им, чтобы получить от Сигурда всё, что захочешь, — сказал Эрик, посмеиваясь. — О чём это ты? — спросила я, но поняла ещё до того, как закончила говорить, по его довольно противной усмешке. Вот вам и очередной «совет»! — О том самом, Сигню, что заставило Сигурда этот ваш бесстыдный закон «пожар или война» вписать в анналы Сонборга. — Замолчи, — возмутилась я и не стала даже пить из благоухающей прошлогодними травами чарки. — Этим надо пользоваться в своих интересах, Сигню… — продолжил ухмыляться Эрик. — Замолчи! — я вскочила. — Ты хочешь, чтобы я вела себя как проститутка? — Все женщины так делают, — как ни в чём не бывало, ответил он. — Не может этого быть. Что, и моя мать так делала? — Откуда мне знать? Она не приходила за советом ко мне как приходишь ты, — уже не улыбаясь, сказал Эрик. Я подошла к двери и подумала, взявшись за ручку двери, что я, наверное, зря прихожу сюда. С некоторых пор, Эрик стал вести себя в отношении меня не так, как было раньше, как было до моего замужества, как было, когда я была ребёнком, когда он учил меня. И не было теперь в его отношении ко мне ни любви, ни тем более мужского интереса, который он пытался изображать в последнее время. Мне кажется, он злится и завидует. Вот только чему? И кому? Мне?! Нам с Сигурдом?.. Это была такая странная мысль в отношении Эрика Фроде, что я отогнала её. Всё же Эрик был Советником ещё моего отца. И он любил мою мать. Он не может плохо относится ко мне. — К шаману-то так и не сходила? — сказал Эрик, останавливая меня этим вопросом у двери. — Сходила, — я обернулась. — И что же? — с интересом спросил он. — Ерунда, как я и думала: «Кровь твоей крови отравила тебя». — Значит, всё же отравили тебя, — оживился Эрик. — Кто это «кровь твоей крови»? — Никто. Нет никого моей крови. — Может быть, мы не знаем… — Ты что, Фроде, где вся мудрость? Шаманам начнём верить? — устало сказала я. Я нескоро ещё приду сюда… Я специально пришёл сюда на галерею, чтобы увидеть, как она пойдёт от Эрика Фроде, к которому отправилась. Я знал, потому что искал её. Разъехались гости. Успокаивался Сонборг. Мы несколько дней обсуждали с воеводами как нам поступить с ратью. Решили часть распустить по домам. Тех, кто старше двадцати пяти. Пусть женятся, кто не был женат, обустраиваются. Через год снова отпустим двадцатипятилетних, наберём семнадцатилетних. Распределим гарнизоны по всей Свее, по фортам, по городам. Один Асбин остаётся на особом положении. Я позволил Ньорду оставить всё, как он привык. Я не стану вмешиваться во внутреннюю жизнь его йорда. Он же обещал не допускать на Свею гёттов, то есть брался за оборону южной границы. Хладнокровно рассуждая, да, объединять, так до конца. Но что это значит? Убить Ньорда? Или лишить его власти, привезти пленником, каким, по сути, стал теперь Ивар Грёнаварский. Но как я могу это сделать с Ньордом?! Почему Сигню не понимает? Она, которая понимает меня с полувзгляда, не то, что с полуслова! Об Асбине и Ньорде я подумал сразу же, едва окончилась победой Битва четырёх конунгов. Точнее, я думал об этом с самого начала, ещё до первого похода на Норборн. Но по-настоящему насущно этот вопрос встал именно после Победы. Мы с Торвардом взялись разыскивать хоть что-нибудь подходящее для такого случая в законах Свеи. Едва мы отоспались от битвы, я позвал его и Исольфа за этим, ещё в долине, ещё до тризны. Но ничего мы не нашли и втроём, не была никогда ещё Свея едина. Мы писали её историю. Значит, нам предстоит написать и новые законы. Но Сигню воспротивилась сразу. Едва я сказал ей, как хочу поступить, она сразу сказала, что это неправильно. Что это ещё хуже, чем то, что я пощадил «непонятно для чего» Ивара Грёнаварского. — Да почему ты так считаешь?! — удивился я. — Не может быть два конунга в одной стране, — ответила она твёрдо. И всё же отступила. Не стала ссориться дальше. Не стала. Приняла моё решение. Даже не осталась обсуждать это с Ньордом. Приняла, хотя это и не нравилось ей. А к Эрику ходила, наверняка из-за этого. Хотя чего ей с ним советоваться, она, по-моему, умнее его в десять раз. По старой детской привычке, должно быть. Но вот она, одна идёт. Вопреки обыкновению даже Бояна при ней сегодня нет. Я улыбнулся самому себе. Куда она, интересно пойдёт теперь, в терем, в лекарню, в Библиотеку… Я соскучился со всеми этими хлопотами, размышлениями, Советами, решениями. Мы так давно не были вместе. Просто вдвоём. — Сигню! — позвал я негромко. Я знал, что она услышит меня. С этой стороны терема сейчас не было никого, тихо, она услышит. Сигню подняла голову. Он смотрит на меня с галереи, что окружает терем кругом, с этой галереи я люблю наблюдать за их тренировками и учениями, когда они проходят в городе, но с другой стороны терема, смотрящей на ратный двор. А отсюда только часть площади, задний двор, да дом Эрика Фроде. Что он делает здесь? Неужели ждал меня? Я подняла руку. Он манит меня зайти в дом. Улыбается. Мой милый. За твоей улыбкой я пойду куда угодно, хоть на костёр… Уже скатился вечер. Мы не выходим и не выйдем до утра. Как давно не было у нас таких дней. Полностью наших, только нам принадлежащих. Пусть и алаи и челядные отдохнут от нас. Ясный вечер, солнце садится. Но отсюда не видно — наши окна на восток. Мы восходы видим часто, если только не поднимаемся затемно. Но не сегодня. Не в этот вечер, не в эту ночь. — Из моей прежней, девичьей спальни хорошо виден закат, — сказала Сигню, глядя в сторону окна. — Ты хочешь увидеть солнце? — спросил я. — Я не хочу выходить отсюда. — А мы выйдем тайно. Никто не увидит, — лукаво улыбается она. — Одевайся, мой конунг. Я доверился ей, и через четверть часа мы, никем незамеченные, непонятно как оказались в конюшне, откуда и ускакали, оставив челядных и конюхов с открытыми от удивления ртами. Хорошо было вот так выскочить за стены города ещё не закрытые на ночь, пролететь через слободки, которыми обрастает наша столица и улететь дальше, в поле, в лес. Волосы Сигню распустились и полощутся за её спиной, как и хвост её лошади вороной масти. Вороной, как и мой Вэн, на своём Виндене она больше не ездит. Мы выскочили за пределы рощи. Вот солнце. Солнце, наш союзник. Наш товарищ. Открытый горизонт. Зеленеющий уже луг. Весна в самом лучшем своём времени, уже тепло, всё ожило, но ещё не успело зацвести. Я особенно люблю это время в году, я говорю об этом Сигню. Она смотрит на меня: — Ты опять? — улыбается она. — Опять, что? — Читаешь мои мысли или мы, правда, так часто одинаково думаем?.. Сигню спешивается. И я за ней. Мы отпускаем коней пастись. Мы вернёмся, конечно, в наш город. Мы вернёмся к своим обязанностям. Но сейчас мы свободны, почти как звери, что, возможно, видят нас. Костёр пылает высокими языками, согревает нас, веселит.