— Как мы вышли из терема? Я ничего не понял. Нырнули в темноту, покружили по ступеням и… Сигню хохочет: — Это одна из самых больших тайн Сонборга — наш терем. И рассказывает мне о тайных переходах, существующих внутри терема конунга. — А я-то удивлялся, до чего чудно он построен, — усмехнулся я. Она смотрит на меня уже без усмешки. — Ты в последнее время… будто опечален. И я говорю вслух то, что чувствую в последнее время. Я хочу, чтобы она поняла меня. Именно она. Если кто и поймёт, то только она. — У тебя было чувство, когда чего-то долго и сильно хочешь, много раз представляешь, как это будет, наконец, достигаешь и чувствуешь… — Опустошение? — она смотрит на меня, на удивление правильно подобрав слово тому, что я не мог назвать. — Нет, у меня не было. Я ничего ещё так не хотела, как ты хотел Свею. Она сидит, обняв колени на расстеленных плащах. Распущенные волосы скрывают её от меня, будто она одета. Повернулась ко мне, огонь подкрашивает рыжим и кожу её и волосы… — Вернее есть нечто…но я не достигла пока этого. Я знал, о чём она говорит, о ребёнке для меня, для нас, для Свеи. Но спрашивать не стал. Но я сказал другое, что тоже чувствовал сейчас: — Сильнее Свеи я хотел и хочу только тебя, Сигню. Но никакого опустошения я не чувствую от того, что ты моя. Напротив… я будто и не получил тебя ещё… Она смеётся… Я не искал счастья. Я не искал любви. Я не думал об этом, когда ещё в детстве мечтал о Свее. Мечтал о победоносных битвах, в которых я получу её. Зачитывался историями об Александре Великом, о Юлии Цезаре, которого тоже звали Кай, как и меня. Я мечтал о славе великого конунга. Об объединении земель, о том, как воспрянет моя прекрасная Свея под моей рукой. Станет просвещённой, богатой, сильной. Но о любви я не мечтал. И теперь, когда я стал Сигурдом Виннарен, я не чувствовал от того, что достиг всех своих высоких целей ничего, кроме того, что она так точно назвала опустошением. — Это пройдёт. Столько забот теперь… Я смотрю на Сигню. На её лицо в отблесках костра, в её кажущиеся при этом неверном свете чёрными глаза… То, как она отбрасывает за спину упругие потоки волос, скатывающихся вперёд, ей на грудь, скрывая от меня… Слушая её голос, когда она говорит со мной, читая ответ в моей голове ещё до того, как я успел позволить ему прозвучать… Или шепчет моё имя, лаская меня, мне кажется, что солнце, луна, земля, вода и ветер ласкают и баюкают меня… Когда я слышу её смех, у меня радостно звенит всё внутри… Когда она целует меня, мягко притягивая к своему лицу мою голову, прикрывая ресницами глаза, у меня заходится сердце… От прикосновений её тела к моему, её кожи к моей я испытываю то, чему не нахожу даже самых прекрасных слов. Я только думаю, может я пришёл на эту землю, чтобы любить её? И от того, как она смотрит сейчас на меня, я испытываю такой подъём всех сил моих, такую лёгкость, такую радость и то самое счастье, которого я и не думал искать, что понимаю, что единственное стоящее, что я добыл в моей молодой жизни — это она, Сигню. Это её любовь. Это моя любовь к ней. Ничто ТАК не заполняет меня. И никакого опустошения… Часть 3 Глава 1. Любовник Хорошая весна начиналась в Сонборге. Взялась дружно и сразу по всей Свее, растопила зимние снега, даже будто испарила их, высушила дороги и, замершие было на время недолгой распутицы торговля и поездки, ожили, засуетились с новой силой, с весенней радостью. За пять с половиной лет, прошедших со времени Битвы четырёх конунгов, удивительно преобразилась Свея. Удивительно, как быстро могут происходить перемены, когда они желанны всеми. Как легко и даже весело шло всевозможное строительство по всей Свее. Построили дороги, соединяющие города во всех бывших йордах и десятки фортов, вокруг которых лепились растущие деревни и сёла. Йорды расцветали каждый по-своему и все вместе. В Бергстопе стали во множестве разводить овец, коз, снабжая всю Свею шерстью, шкурами, рогом, мясом, молоком и сыром. Стали всё больше выводить особенных, тонкорунных овец и коз, привезённых с далёких берегов. В Сонборге из этой шерсти делали ткань легчайшую и очень тёплую, здесь же, в Сонборге, испокон веков славившимся искусными вышивальщицами и вязальщицами и швеями, делали всё более сложные и замысловатые наряды, плащи, покрывала. Не было теперь ни одной женщины во всей Свее, которая не носила бы чудесной красоты платьев, расшитых цветами и рунами, плащей, шалей и платков, не было мужчины и ребёнка не одетых в эти мягкие, тонкие, тёплые ткани. от этого изменились и улицы городов и деревень, люди стали будто изящнее и меньше, даже обращаться друг с другом стали обходительнее и добрее, словно мягкие одежды сообщали мягкость и нравам. Стали выращивать больше льна, а из него делать тонкое белое полотно, ранее слишком дорогое и редкое, доступное только избранным. Теперь же белые рубашки перестали быть привилегией богатых, выглядывали в вырезах платьев и из-под юбок. Даже мужчины стали носить белые рубахи. Теперь почти не было домов в Свее, где бы ложились спать на шкуры, не постелив белья. И летом люди облачались в лёгкие и тонкие одежды, куртки и платья из прочного и тонкого материала. Появился шёлк, привозимый мореходами и купцами из дальних стран. В городах и фортах и даже в богатых сёлах в тёплое время, улицы теперь расцвечиваются весёлым разноцветьем, будто слетаются стаи бабочки. Грёнаварские охотники и рыболовы поставляли на рынки и к столу йофуров дичину и рыбу. А в Эйстане расцветает ювелирное дело. Именно там была серебряная шахта, а золото привозили из прибрежных поселений Сонборга и Брандстана. Всего за несколько лет научились золотых и серебряных дел мастера делать прекраснейшие украшения всё более тонкой работы. Будто ждали многие десятки, а то и сотни лет, целые поколения, когда же им представится возможность проявить себя. Самоцветы везли в Свею из дальних стран, а шлифовали уже здесь. Морская торговля тоже росла с каждым днём. Теперь не только наши мореходы радовали свеев диковинками из дальних стран. С каждым годом, месяцем даже всё больше стало приходить к берегам Сонборга и Брандстана чужестранных кораблей с товарами. Привозили золото, жемчуг, драгоценную посуду из золота, серебра, стекла и эмали, тонкой керамики, но главное — книги. И, конечно, новости. Так мы и узнали, что Великого Рима уже по-настоящему не существует. Что уже второй десяток лет он разделён на несколько сильных и постоянно то враждующих, то примиряющихся государств. Маркус узнав об этом, огорчился и несколько дней не выходил из своей тесной комнаты, заваленной по обыкновению книгами. Вместе с Дионисием мне удалось проникнуть к нему туда и вытащить на воздух. Мы сидели втроём на заднем дворе Библиотеки, где в тёплую летнюю погоду учителя занимались с детьми, где проводили беседы с более взрослыми учениками. Наше подобие Ликея. Отполированные, и с удобными спинками, дудовые скамьи казались мягкими. — Раздробленность — худшее, что может случиться с государством, со страной. Даже с семьёй! Разделённость губит всё, человек создание общественное, когда он объединяет, всё расцветает и живёт в довольстве и мире, — говорит мрачный и бледный сегодня Маркус. — Эллада никогда не была единой, всё время существовала отдельными городами, и процветала веками, создала величайшую культуру, которую перенял и унаследовал Рим! — произнёс Дионисий своим ясным, бесстрастным голосом. Блёклая улыбка по обыкновению бродит по его лицу. Маркус сверкнул глазами: — Рим не унаследовал, а завоевал вас! — Эллада процветает и теперь и так будет в веках, ибо негасим свет знаний и красоты, каким полна она! — восторженно сказал Дионисий тоном, не терпящим возражений и не требующим ответа. Когда Маркус, посмотрев на него, махнул рукой как на блаженного, с которым бессмысленно вступать в споры, я не выдержала и рассмеялась. Они всю жизнь были вечными друзьями-антагонистами. Но сейчас они похожи на двух постаревших школьников, которые всё время ссорятся, и при этом жить не могут друг без друга. Оба они оказались в Свее в одно время, и были ровесниками, совсем тогда ещё молодыми людьми. Конечно, одинокими в чужой поначалу, но потом полюбившейся им, стране. Поэтому они были близки друг с другом больше чем с кем-либо другим в Свее. Только я ещё разбавляла их компанию непримиримых спорщиков. С детства я болталась между ними. То по отдельности, то чаще, как сегодня, проводя время с ними обоими. Надо сказать, то, какими разными были мои учителя, сильно подействовало на меня ещё на маленькую. Я тогда уже начала осознавать, насколько по-разному могут думать люди об одном и том же. Это помогает мне слушать и слышать и Сигурда, и алаев, и Советников. И помогать Сигурду проводить суды. Впрочем, судами в основном занимался как раз Маркус, в помощь себе он вырастил, сам выучил и воспитал целую команду законников, к которым присоединялись по мере необходимости Торвард и Исольф, тоже с интересом взявшиеся за изучение законов и Историю, что само по себе сильно помогает в этом деле. И за эти годы они сильно поднаторели в этом, благодаря присущему обоим природному уму и любознательности. Но серьёзные суды проходят только в присутствии йофуров. Конунга — главенствующем, и моём, молчаливом, но решающем. Не может быть принято решение конунга, если оно полностью не одобрено татуированной дроттнинг. Но таких судов мы за все прошедшие годы почти не проводили. Страшных преступлений, которые требовали бы вмешательства конунга, не совершалось в Свее. Ни злокозненных убийств, ни разбоя. Хорошо жили люди в нашей новой, сейчас расцветающей весной стране. Много раз в году приходилось ездить по городам, по фортам. Сигурд не любит отлучаться без меня. Но я не всегда могла сопутствовать ему, иногда мой путь лежал совсем в другую сторону, где вдруг появлялось много больных и необходимо было понять, не зреет ли эпидемия, или очень серьёзные раны получал кто-то на охоте, или заболевали чем-то, с чем не могли справиться местные лекари и гро. Но большинство приезжали со своими хворями в Сонборг. Однако чтобы не впустить в город какую-нибудь заразу, таких, приезжих, мы вначале принимали и осматривали в лекарне, специально для этого построенной и за стенами города. В Свее почти не осталось неграмотных. Учились все дети с семи-восьми лет, учились взрослые, кто не выучился в детстве. Многие взрослые стали учителями в своих городах и фортах. С нашими алаями тоже произошло много всего. Стирборн женился вскоре после того, как вернулся в Сонборг из Эйстана, где ему полюбилась местная красавица Ждана. В прошлом году она родила Стирборну сына и дочь, близнецов, а теперь Ждана помогала на Детском дворе и сильно сдружилась с Агнетой. Агнета же родила Асгейру Берси одну за другой двух дочерей, которые умерли в течение нескольких недель после рождения. Это очень печалило мою бедную Агнету, она винила во всём мужа, его загулы, измены и пренебрежение.