— Я не могу думать только о своём счастье. Не могу думать только о себе. Я должна думать о тебе, о том, что ты завоевал и строишь… — Мы завоевали и строим это вместе, — твёрдо говорю я. Боги! Может я и ревную её так безумно ещё и потому, что мы бездетны. Чем мне удерживать её около себя? — Сигурд… — Нет, теперь ты послушай, — я тоже приподнимаюсь на локте. — Давай этот разговор отложим. — На сколько? — спрашивает она. — Навсегда. Не будет другой дроттнинг, — твёрдо говорю я. — И дети оказываются бездарными правителями и губят всё, что возвели отцы. Пусть всем распоряжаются Боги. Если у нас должны быть дети, они будут. А — нет, значит, преемника выберут алаи. Сигню ложится на спину, смотрит на меня, я опять могу прочитать, что она думает, мысли её о любви, одна нежнее другой. — Любовник говорит в тебе, не конунг. — Пусть так. Но я лучше умру, чем перестану быть твоим любовником, — я протягиваю руку к ней… Перестать быть одним целым… Как ты можешь о таком даже думать, не то, что говорить?! Как ты можешь, Сигню? Вот как мне не ревновать… Глава 2. Собаки умирают собаками Дни текут за днями, скоро рожать жене Рауда, Астрюд. Юная и прелестная, поначалу мы с ней сблизились, но скоро родители наговорили ей обо мне такого, что сероглазая, тонкая девушка, до этого чуть ли не влюблённая в меня, стала скованна при мне, начала смущаться и отводить глаза. Я перестала навязывать ей своё общество. Но с Рауда взяла слово следить за её здоровьем и если что-то пойдёт не так в родах, непременно позвать меня. Рауд, как и все другие алаи время от времени отправлялся в один из городов, объезжая заодно все форты. Рожать Астрюд ещё через шесть недель, полтора лунных месяца, поэтому он спокойно отправился в компании Стирборна, с которым они всегда были близки, а после женитьбы обоих, сблизились особенно. Я была рада дружбе двух счастливых мужей, когда-то так много болтавших о своей любви ко мне. Забавно теперь было вспоминать об этом, глядя на них, светящихся от счастья. Исольф только из моих ближних алаев продолжал оставаться одиноким «Ледяным волком». Он посвящал себя книгам и службе Свее и оставался мне другом, с которым мы нередко ездили по делам вместе или иногда проводили время в беседах. Но сейчас меня беспокоили Берси и Агнета. Она была беременна, как сказала мне по секрету Хубава, вернее подозревала, что беременна, а Асгейр, будто назло устраивал пьянки и развлечения с гулящими девицами. Сигурд на сегодня до вечера отправился с воеводами и дружиной на учения «в поле», что делалось регулярно в течение всех этих лет. Ратников меняли, как и планировали: набирали семнадцатилетних, двадцатипятилетние уходили заниматься мирными делами, каждый тем делом, из которого его забрали. Но, самые способные, оставались сотниками и десятниками, кто желал. Сигурд оставил Берси в городе, потому что тот сослался, что жена недомогает и ему хотелось бы побыть с ней. Я удивляюсь, неужели Сигурд поверил в это? Я вызвала Берси в терем. Его и нашли-то не сразу. Но перед этим я посетила Агнету. Она, располневшая и лохматая, встретила меня в слезах. Бьорни был на Детском дворе. А дома только несколько челядных девок. Я удивилась, до чего нехороша сегодня моя всегда бывшая красавицей подруга. Для начала я собиралась осмотреть её, но Агнета, смущаясь, призналась, что не беременна и не была, что выдумала всё, чтобы удержать мужа дома. Я сажусь, опуская руки: — Что ты делаешь, Агнета?! — говорю я. — А что мне остаётся?! — со слезами в голосе говорит она. — Тебе хорошо, тебя всегда все любили! Я посмотрела на неё с упрёком: — Да, милая, мне очень хорошо. Агнета сразу поняла свою оплошность. Не было двора или подворотни в Сонбоге, да что там, во всей Свее, где бы не обсуждали, что дроттнинг не может родить конунгу детей. — Прости, Сигню, прости меня! — спохватилась Агнета, сразу высохли слёзы. — Не за что прощать, — сказала я, вставая, обнимая её. А потом я заговорила как можно более мягким голосом: — Ты вот что, моя милая, моя любимая подруга, заканчивай ненавидеть себя, превращаться в ревнивую и глупую женщину, которая не понравится никому. И хватит дома сидеть. Бьорни уже в школу ходит, а ты что в четырёх стенах с челядью засела? От безделья тупость одолевает и мысли дурные в голову лезут и красота уходит. — Ну, я… — захлопала длинными ресницами Агнета. — Так вот, сейчас в баню отправляйся, а завтра с утра жду в лекарне тебя. Нам помощники нужны. Хватит. Хватит квашнёй сидеть, — я погладила её по волосам. Мои слова жёстки, но она должна чувствовать, что я из любви и заботы о ней произношу их. — Свана… Я улыбаюсь. Я люблю тебя, моя милая Агнета, моя подруга. Я встала. Я знала теперь, как мне с Берси поговорить. Надо же до чего дошли эти двое: Агнета про бремя лжёт. И вот он явился вполпьяна. Ухмыляется ещё. Рассчитывал, вероятно, что ругать, срамить его буду. Да, я в последние годы стал вести себя как настоящая скотина, будто ждал, что найдётся кто-то, кто приструнит, кто накажет меня, наконец. Но все так заняты Свеей, своими семьями, своими дроттнинг и конунгами, что всем плевать на меня. — Я была у Агнеты, Асгейр, — проговорила прекрасная, освещённая закатными лучами женщина, сидящая напротив меня, опершись локтем на подлокотник кресла в горнице конунга, где он просиживает с книгами и своими записями. Где разговаривает с глазу на глаз с нами, алаями, с Советниками, бывает и с заезжими из дальних стран гостями. — И что? Она не беременная? Я знаю, — довольно дерзко ответил я. — Что скажешь? — её глаза мерцают тёмными яхонтами, такие привезли в том году ей в ожерелье из-за далёких морей… Спокойная, не злая. Хмель ли, давно ли представляемая эта картина перед моим мысленным взглядом, но что-то вытолкнуло меня вперёд, к её коленям. Я обхватил её длинные бёдра, упругие ягодицы, лицом зарываясь в юбку ей, пытаясь надышаться, доставшимся мне, наконец, ароматом… — Я люблю тебя! — я поднял лицо, мои ладони на талию к ней, подтянуть немного и раздвинутся коленки, втиснуться между… — Ты… Не дури, Асгейр, — сказала она, не смущаясь, не взволновавшись даже. Даже не шевелясь ни навстречу мне, ни оттолкнуть. Ждала такого от меня что ли? — Отпусти, сядь, — проговорила, наконец, чуть упираясь мне в плечо твердыми ладонями, отталкивая. — Я люблю тебя! — упрямо воскликнул я. И тут она подняла моё лицо за подбородок, посмотрела близко чёрными зрачками до самого дна и произнесла тихо и спокойно: — Не ври, Асгейр. Самому себе лжёшь. Кто меня любит, я знаю. Вот так вам… Из железа она что ли? Ничего мне не осталось, как сесть на стул напротив неё, смущённым и пристыженным, как глупый школьник. — Не нравится тебе Агнета, я разведу вас, — сказала Свана Сигню всё тем же ровным голосом. — Всё за ней останется, а ты с позором в Брандстан поедешь, к Рангхильде служить. Так хочешь? Я смотрю на неё. Как я собирался её обольстить, да ещё, чтобы она Сигурда ради меня сместила? Что у меня в голове тогда было, когда я это придумывал, рисовал себе? Она спасла мне жизнь. Она спасла моего сына. Мою Вита Фор. А я… «Самому себе лжёшь». Да нет, Свана, я не лгу, я тебя правда люблю, но не той любовью, верно… Ведь верно! Но что она говорит?.. Боги, отберёт всё и к Рангхильде! Да лучше в Норборн, где ни одного города до сих пор нет. А лучше… Но… Как же я без Агнеты, без Бьорни… Мне вдруг стало страшно до холода между лопаток, особенно из-за её этого почти усталого спокойствия. — Прости, Свана, я… — залепетал я. — Прости, Свана…. Прости, дроттнинг… Прости, я не стану… я не стану больше так вести себя с Агнетой. Не разводи нас! Никогда я к девкам не пойду больше. И Агнета больше плакать не будет. Сигню улыбнулась, но уже совсем по-другому. И опять долго смотрела, а потом проговорила уже совсем другим мягким и согревающим голосом: — Я всегда знала, что ты намного лучше, чем хочешь казаться, Асгейр. И что Агнету ты любишь. И сына. Я вижу. я всё это вижу. Ты так привык показывать свои худшие стороны… Почему? Мы все люди. Дурное и некрасивое есть в каждом. Каждый совершает ошибки. И мы всё время, каждый день, выбираем между добром и злом, между светом и тьмой… А ты хороший человек. Только сам не веришь в это, так заигрался в мерзавца. Становись собой, Асгейр Берси. Мы некоторое время просидели в тишине и я думаю, она сказала, что всегда думала… Значит не считала меня таким, как все привыкли считать меня — паршивцем. — Я никогда не считала тебя плохим, — говорит она, пугая тем, что прочла мои мысли. А она смеётся. — Идём. Агнета в баню пошла, сходи тоже, повинись, утешь её. Только ты сумеешь её утешить. Один ты. Она встала, подойдя к двери, открыла её.