— Вот поэтому ты скальд, а не конунг — муж дроттнинг, — спокойно и даже как-то устало говорит Сигурд. — Бондеры в Норборне, в Сонборге, они под нашей рукой. Моей и её. Мы в ответе за них. До конца. И если кто спасёт Свею от чумы, то только она, дроттнинг, Свана Сигню, — он вздохнул и добавил спокойно и тихо: — На первый раз и за преданную любовь твою к ней, прощаю тебя. Но впредь, думай, с кем говоришь, дерзкий сочинитель. Я смотрю на него: — Да, конунг, — я не испуган, я уважаю его. И он прав, так говорить с ним никому не след. — Пойдём! — говорит он дружелюбно, почти с улыбкой, но тоном, который не предполагает возражений. Меня отрезвила и устыдила немного эта отповедь: у каждого своё дело. Правда, он же не позволяет себе лежать днями и не делать ничего. Он делает всё как делал при ней. Все дела. И с дружиной. И с Советом. И в кузнице даже. И так же на учения выезжают. Вот только по фортам не ездит теперь, дороги закрыты. Но кордоны вместе с алаями и отрядом ратников объезжает чуть ли не через день, все привыкли и порядок поддерживается во всём идеальный. Донесения выслушивает каждый день со всех концов Свеи. Никакой панике и сумятице не дал подняться в народе из-за вестей о чуме. И Сигню делает своё дело… А я… Моё дело услаждать сердца. Облегчать душевные раны. Мои музыканты ждали меня. Очевидно, Сигурд приказал им собраться в большом зале терема, в который вели два коридора от женской и мужской половин. Здесь никто не мешал нам, никому не мешали и мы. Сигурд провёл здесь с нами некоторое время, занимаясь своими книгами, картой, писал что-то. Он расположился за столом, специально принесённым сюда для него, в дальнем углу, и мы быстро перестали замечать его. И он нередко стал приходить сюда, звуки музыки нашей, моё пение, значит, помогали ему. У каждого своё дело. «Возьми с собой хотя бы сердце, когда не взяла меня. Зачем мне сердце без тебя? Смерть пляшет бешеный танец вокруг тебя. Возьми хотя бы сердце, когда не взяла меня. Когда ты вернёшься, вернётся и Солнце в наши края. Возьми хотя бы моё сердце, когда не взяла меня…» В один из таких дней, сумрачных, зимних, Эрик Фроде пришёл сюда искать меня. Многие знали, где я теперь просиживаю часами под звуки музыки и волшебного голоса нашего скальда. Это странно, Фроде привёл меня на галерею, откуда видны площадь и двор, куда приехал и разгружался обоз из Норборна, от Сигниного отряда. Я не сразу понял, зачем мы здесь. — Женщины приехали, — сказал Фроде. — Вот как? И что же? — удивился я. Действительно, женщины неловко слезали с повозок, кряхтя и разминая ноги, после долгой дороги. Из тех, что уехали с Сигню летом. Странно. — Что? — он остро смотрит на меня. — А ты приглядись… Они все брюхаты, Сигурд. Поэтому и вернули их. Все до одной. И хмельное теперь возят в Норборн больше, чем воды. — Ты что хочешь сказать этим, Фроде? Эрик меньше меня на голову, смотрит выразительно, прожигает тёмно-серыми глазами. — Может, внутрь зайдём, мороз, — сказал я. Я уже догадался, о чём он намекает недомолвками своими, но мне хотелось услышать, как он это скажет. Какими словами, посмеет ли, позволит ли себе что-нибудь сказать о Сигню. — Теперь Сигню приказала не лекарш, а проституток прислать. Я посмотрел на него и пошёл с галереи внутрь терема: — Стало быть, шлюхи нужнее там, как и вино. — Что делает там твоя жена, Сигурд?! — посверкивает злыми глазами Эрик. — Ты о чём это, Фроде? — я потёр себе плечи, озябшие на холоде. — Дверь плотнее прикрывай, нечего дом выстужать, — добавилл я и дождался, пока он выполнит и повернётся. — Твоя дроттнинг… Ну-ну, я давно ищу повода придушить тебя, серая крыса… Я жду, что он скажет, чтобы с наслаждением сломать ему шею… — Твоя дроттнинг развратничает там, как и все эти люди… — приглушённо говорит Фроде. О, какое наслаждение я испытал, когда схватил его за горло! Как давно, оказывается, я не испытываю чувств. Как глубоко они спрятаны и как захватили меня разом, едва я позволил им вырваться! Как пожелтели от страха его глаза! — Сейчас придавить тебя? — рычит мне в лицо такой страшный зверь, какого я и не предполагал в Сигурде. Вообще ни в ком. Но особенно в Сигурде, Собирателе земель, Сигурде-Созидателе, конунге, что не пожалел своей дроттнинг и отправил в горнило чумы, лишь бы спасти каких-то поганых смердов. Заперлись бы и переждали, дело с концом. Так нет, спасать им надо!.. Спасает она там как же! С тремя алаями со всей этой кучей воинов, с хмельным, столько весь Сонборг не выпивает!.. Но спасёт ведь, спасёт, проклятая учёная стерва… Я знаю, что она способна справится со всем, как и он. Это я всегда только смотрел со стороны, советы давал, мудрый Советник, Эрик Фроде. Никогда не действовал. Не той крови, не той плоти, не того духа я человек. Ни того огня, ни той силы. Словно их порода другая, во всём лучше, счастливее моей. Но почему?!.. Правда Ассами мнят себя? И он хватает за горло меня, когда я хочу ему «глаза открыть на зарвавшуюся его жену»! Что он сам не предполагал такого?! Быть не может… Но я задыхаюсь почти под его железными пальцами… — Умолкни навеки, поганый язык! — говорит Сигурд глядя мне в лицо так близко, как никогда. Какие холодные у него глаза… Сейчас убьёт… Смертельный страх охватил меня ледяными парализующими объятиями. Я захрипел… я умоляю… Хватка ослабевает, похоже… он жжёт меня железными глазами: — Сиди в своём доме, не смей выходить! Если увижу или услышу тебя ещё, я сверну тебе шею, — он в самые глаза говорит это мне. — Ты не Советник больше. Приедет Сигню, решит, что с тобой делать. Он оттолкнул меня и я полетел вдоль коридора. Хотя вроде и без усилия толкнул, проклятый силач. Но если бы только в кулаках у него была сила… И я со страху равновесие и силы разом потерял… Я не Советник больше… Да я был Советником, когда ты ещё не родился!.. Убить меня? Как это можно… да ты… Это я тебя убью… вас убью… — дрожа сердцем, думаю я… О, гнев взбодрил меня. Без Сигню я не живу эти месяцы. Я делаю всё, что обязан делать, ни в чём, не отступая от обычных своих дел, которые я расписывал каждый день в моей голове. Это расписание существует в моей голове всегда. С детства. В хорошие времена оно помогает мне за счастьем не забыть важные дела. В тяжёлые, как теперь, не сойти с ума от тоски и быть тем, кем я призван быть. А через несколько дней, мы в Сонборге играем большую свадьбу. Те самые, приехавшие лекарши выходят замуж за тех, кто привёз их, отцов их будущих детей. Восемь свадеб разом. Остальные не привезли мужей. Но и они гуляли вместе с остальными на этом празднике. Праздник получился весёлый, как давно уже не было в, притихшем и осиротевшем без Свана Сигню, Сонборге. Первое по-настоящему радостное событие после стольких месяцев напряжённого страха, ожидания, неизвестности. Даже прошедшие до этого праздники Равноденствия и Солнцеворота, не проходили как обычно. И Боян тогда пел с такой тоской и грустью, что это пение проникало в сердца и не отпускало, не давая даже хмелеть. Но сегодня и Боян другой. Он сам будто пьян, хотя не пьёт и не пил никогда, но куда больше сегодня новых весёлых песен, про весну, про любовь, про солнце. И повеселели, оживились люди. И зажглись глаза. В самом деле, ведь и женятся не просто мужчины и женщины, а пришедшие ОТТУДА. И все с бременем. А значит есть жизнь и там. Значит они там тоже живы. Значит будущее у всех. И весна не за горами теперь. И морозы отступят, и всё опять вернётся, как было. Лучше, чем было… И ударили в барабаны и бубны. Запели дудки, цитры и гусли. Зазвенели бубенцами, пустились в пляс. И Сигурд танцевал, меняя счастливых этим партнёрш, ослепляя белозубой своей улыбкой. Он танцевал как рубился, вдохновенно, красиво, весь отдавал танцу, как и битве, своё красивое, на удивление гибкое тело. И все увидели опять, как молод и прекрасен собой их конунг. И это тоже вселило радость в сердца и уверенность, что тёмные времена на исходе. В разгар праздника я подошёл к нему, ударить своим кубком в его. Все уже повставали давно с мест, танцы. Смех. Шутки. Сигурд улыбается мне: — Хорошая свадьба. А, Берси, брат? — Хорошо, когда люди женятся, — улыбаюсь и я, и сегодня мне особенно приятно, что он назвал меня братом. Да, я молочный брат конунга и горжусь, что когда-то лежал у одной груди рядом с этим необыкновенным человеком.