Я терпел и молчал, старался не ссориться с ней, ничем не огорчать её. Памятуя о том, как страшно она была больна совсем недавно. Но, когда она однажды сказала, что хорошо бы «ведьма» сгинула в чуме, мы поссорились. Чего я только не услышал в свой адрес! А после я, чувствуя боль и разочарование думал: я всегда считал, что красота — сама по себе это добро, и как может красота, которой обладала Астрюд, в себе содержать столько яда. В отличие от моей двоюродной сестры, от моих товарищей Стирборна и Берси, я оказался несчастливо женат. Я даже почти перестал испытывать желание к Астрюд, тем более, что она всё время находила поводы отклонять мои притязания на любовные утехи. И теперь, представляя, как Астрюд обрадуется новостям о Сигню, я невольно ёжился. Хоть домой не ходи… Ноги сами принесли меня на Детский двор, где Ждана и Агнета приглядывали за ребятнёй. Они знали уже дурные новости, сочувствовали и сокрушались сами. Агнета вообще заплакала и обняла меня. Вот в этот момент я вспомнил, как несколько лет назад она пришла однажды ко мне в горницу ночью… может быть, поступи я тогда не как честный хакан, как я считал, был бы сейчас женат на Агнете. Мало найдётся женщин милее, добрее и красивее неё. И почему повезло Берси, а не мне?! Но мысли эти мигом испарились, потому что за мной прибежали от Маркуса, а далее я погрузился в обязанности йофура, которые только тяготили меня. Боги, верните Сигурда и Сигню в Сонборг! Глава 10. Золотая сотня Сигню нисколько не ошиблась, приписав мне чуму в Свее. Это я наслал на них это бедствие. Идея насчёт чумы пришла мне, когда я однажды наблюдал её в одном из поселений норвеев. В своих раздумьях о том, как мне прибрать под себя Свею, я пришёл к тому, что без союза с норвеями мне не обойтись. Они ненавидели Свею и нас, свеев и славян тоже, которые в большом количестве жили по всем йордам по нашу сторону Западных гор. Норвеи ненавидели нас за то, что с нашей стороны не было этих ледяных ветров и штормов, налетавших на их берега, за то, что земля наша была жирна, что наши леса богаты дичью, а озёра и реки — рыбой. Что вода в наших фьордах спокойна и корабли там могут стоять без опасения быть разбитыми о скалы, а у них — только в глубине фьордов была спокойная вода, но берега при этом так обрывисты и скалисты, что пристать к ним нечего и думать. В то время, когда у нас появились первые города, они жили ещё в пещерах. Они и сейчас недалеко ушли от тех пещер. Поселения их были бедны и грязны. Они почти не знали тканей, едва умели лепить грубые глиняные горшки и плошки, крыши их построек покрывает дёрн, потому что так теплее и меньше мочит дождь. Они едва умеют обрабатывать землю, а с железом ещё только начинают дружбу. Какие книги!.. Боги, какой водопровод, дома в несколько этажей и каменные постройки!.. Они с радостью набегали на наши приграничные селения, переходя через перевалы и грабили, унося всё, что находили, воровали женщин. Впрочем, наши женщины им тоже нравились не слишком, они любили своих, задастых и грудастых с мощными спинами, и косами, похожими на корабельные канаты. Но мне норвеи нравятся. Дикие, своенравные и недоверчивые, коварные, смелые люди. Они бесстрашно преодолевают моря и океаны на своих примитивных кораблях, отсутствуют дома по нескольку лет, но привозят иногда богатую добычу из дальних стран. И посуду, и золото, и оружие. Учатся делать и своё. А бьются они бесстрашно, потому что не боятся смерти. И наши воины не боятся смерти, но уходя, они всё же теряют хорошо организованную и обустроенную жизнь. Норвеи же верят, что уйдя в Валхаллу, приобретают куда больше, чем теряют тут на земле в Мидгарде. И, думаю, это так и есть. Они любят кулачные бои, нередко доходящие до смертоубийства, крепкую брагу и пиво. Меды они не варят и не делают и не понимают заморского вина, хотя любое хмельное тут в почёте. Не всегда есть хлеб, но мясо, чёрное, не прожаренное, китовое сало и рыба на столах не переводится. Законы их просты, потому что это просто законы выживания. У них много детей, зато до старости доживают единицы и не очень-то они любят стариков и немощных. Я подозреваю, их прибивают тайно, чтобы не кормить лишние бесполезные рты. Зато и продажных женщин тоже нет. Можно отобрать чужую жену, если убить её мужа, соблазнить нельзя, за это — смерть. И ей тоже. Я несколько лет потратил на то, чтобы завоевать их доверие. Они не верили мне уже просто потому, что я свей. Только доказав им, что я похож на них больше, чем на своих братьев, участвуя в их охотах, рыбалках, развлечениях и, особенно, победив в нескольких кулачных боях, я стал более или менее ими принят. Хотя полностью они всё равно не доверяли мне. Только когда, собрав вместе нескольких местных конунгов я рассказал им о своих планах, они начали проникаться доверием и я стал всерьёз рассчитывать на их поддержку. Но идти войском сейчас на Свею было бы безумием и самоубийством. Сейчас это была мощная, счастливая, быстро прибывающая людьми страна. Но и медлить сильно тоже нельзя — ещё немного и форты вырастут в города, каждый со своим мощным гарнизоном. И так Сигурд о войске и обороне думает неустанно, наращивая и не ослабляя. Хотя, кажется, бояться ему некого. Но он умён, он знает, что нельзя быть богатым и при этом быть слабым. Если у тебя богатый дом, красивая жена и много жирной земли и скота, ты должен подальше выглядывать за забор и точить свой меч каждый день, чтобы никто не отобрал этого у тебя. А значит я должен ослабить Свею. Я долго думал как. Лучше всего было убить Сигурда. Но это сплотит его алаев, народ и войско вокруг его дроттнинг и тогда их не победишь. Не говоря о том, что вообще убивать Сигурда… Убивать Сигурда я совсем не хотел. Вот ослабить самого Сигурда? Как? Этого я не мог придумать. Пока с ним Сигню, он сильнее всех на свете. Даже то, что у них до сих пор не появилось ни одного наследника, похоже, только сближает их, как это ни странно. У меня самого уже было десять сыновей и две дочери, и моя жена была беременна в тринадцатый раз. Сближает это меня с моей дроттнинг? Нисколько. Она, Тортрюд, кажется, побаивается меня, хотя за всю жизнь я не обидел её ни разу, ни словом, ни тем более действием. То, что я имел почти всех женщин подходящего возраста в Асбине и Гёттланде, вообще не удручало её, более того: по-моему, она была довольна, что я, благодаря этому меньше донимаю её. И так она была почти всё время беременна. Но детей рожала здоровых, крепких, ни один не умер! Тут же после рождения, Тортрюд отдавала их кормилицам, мамкам и гро. Чем вообще живёт и дышит моя жена, татуированная дроттнинг Тортрюд, для меня всегда было загадкой, которую, впрочем, я не стремился разгадать. В моём понимании женщина и должна быть такой как Тортрюд. А вот две женщины на неё непохожие очень раздражали меня. Это моя сестра Рангхильда и Сигню. Но и между собой они тоже не то что не похожи, они противоположны. И если хитрой Рангхильде мне хотелось отомстить за её обман и коварство, хотя я понимал, что она действовала, руководствуясь правильной материнской логикой и то, что я сам позволил себя отстранить от Сонборга, это не её, а скорее моя вина, надо было быть поумнее тогда, в мои девятнадцать. Думать вперёд, а не жить одним днём. Так что с отношением к сестре всё было вроде бы ясно. То вторая, Сигню, Свана Сигню, волновала уже одним своим присутствием на земле. Я так и не мог полностью осознать и объяснить самому себе, что меня так притягивает, и почему эту загадку я как раз очень хотел бы разгадать. Но уже одна мысль о том, чтобы поиметь её в постели распаляла меня до предела. Почему? И вот идея нападения на Свею, тайного, такого, какое никто не спишет на меня и никогда не подумает, ни Сигурд, никто другой, что это моих рук дело, родилась в моей голове, когда я увидел, что творится в одном из поселений норвеев, когда туда пришла чума. Как в панике люди бросались друг на друга, убивали, мародёрствовали и, заражаясь, умирали, не успев воспользоваться награбленным добром. Сделать то же со Свеей, поджечь её чумой так, чтобы йофуры не знали куда бросаться, за что хвататься, бежать или запереться в ужасе. Вот тогда я возьму их. Когда вымрет треть, а то и половина, а оставшимся будет плевать на то, кто ими правит, когда государство, созданное Сигурдом и его дроттнинг, перестанет существовать, тогда Свея и станет моей. Я всё провернул наилучшим образом, Свея запылала заразой так, как никогда в своей истории. Но что произошло? Эта чёртова гро, Сигню остановила чуму! Ничто не нарушилось в Свее, люди поумирали, конечно, но кого волнуют бондеры? А порядка стало даже больше. И мог я после этого не хотеть её?.. Вот только план мне теперь нужен новый… Первое, что я чувствую, проснувшись, — это полный, пряный аромат полевых трав и листвы, нагретой солнцем земли, тёплый конский дух… Ветра почти нет, и запахи вплывают в шатёр через неплотно прикрытый полог. Какое это счастье — чувствовать. Чувствовать эти запахи и те, что плавают рядом со мной, ткани белья, нагретого нашими телами, ещё свежей древесины из которого сделан стол и лавки вдоль него и наше ложе, ведь на прежнем могла уместиться только я одна, а теперь со мной рядом Сигурд… Чувствовать аромат его кожи — это отдельное, самое большое наслаждение из всех обонятельных ощущений моей жизни… целый год мне мерещился этот чудный запах, он согревал мою душу и не позволял сдаться. А теперь он рядом со мной, я чувствую спиной его большое тело, его тепло, слышу его тихое дыхание. Если я чуть-чуть отклонюсь спиной, я прижмусь к нему… Я открыла глаза. Моё зрение после болезни ослабло, но я надеялась, что это пройдёт, как постепенно отступает слабость. Палатка пронизана солнцем, золотой свет льётся сквозь плотную ткань, пылинки кружатся в лучах солнца, проникающих через неплотно закрытый полог. Пылинки крупнее, мельче… Почему они танцуют по-разному? С разной скоростью? Почему одни кружатся, а другие покачиваются? И что такое пылинки? Что это, интересно? Тонкие песчинки? Частицы древесных опилок? Пыльца? Из чего она состоит, пыль? И есть ли что-то мельче пылинок, может быть такое, чего мы не можем разглядеть?… Я встала, чувствуя ещё слабость в ногах, да и всё моё тело слишком легкое и в то же время слишком тяжелое, так непросто ещё ходить и устаю и теряю дыхание ещё очень быстро… а ещё сплю по многу часов. Это так непривычно, всю жизнь я привыкла чувствовать себя здоровой и сильной, почти не знать усталости, довольствоваться совсем краткими часами сна. Вода холодная, но это даже приятно, приятно бодрит моё тело, пока я моюсь и, вроде сил становится больше… Я смотрю на неё. Так, как я привык, когда она даже не подозревает, что я смотрю. Как я люблю на неё смотреть! Особенно теперь. Теперь, после года разлуки. Теперь, после её возвращения. Какое это счастье видеть её. Снова видеть её. Смотреть на неё. Смотреть, когда она даже не знает об этом. Вот сейчас, когда она снимает рубашку и поливает на себя воду, встав ногами в широкую лохань. Истончала, похожа на подростка, но стала ещё прекраснее. Потому что жива и рядом со мной. Эта светящаяся кожа, словно внутри у неё зажжён огонь, она как лампа… Я не могу не подойти к ней. Мы спим рядом который день, которую ночь, но я не касаюсь её, её слабость пока очевидна и я… Я ждал. Но сейчас я не могу не подойти… — Давай, я полью, — сказал я. Она обернулась, и смутилась немного. — Я некрасивая стала. Худая, — немного краснея и смущаясь, проговорила она, отводя глаза и чуть прикрываясь. — Ты… — я задохнулся немного от её близости. — Ты такая… ты такая красивая… Тогда она посмотрела на меня… Он сказал это с таким чувством, что я понимаю: он видит меня красивой, несмотря ни на что. Но сам он красив невероятно в этом золотом свете, пронизывающем всё, даже наши тела. — Иди сюда, — говорит она, чуть отступая по дну лохани, давая мне место… Мы совсем рядом. И вдруг она обливает и меня водой из ковша, я захлёбываюсь от неожиданности. А она хохочет… Какой чудесный у тебя смех, Сигню, лучше всех музык мира… Она касается моего лица, вместе с моей ладонью, стирающей ручейки, ещё льющиеся с волос мне на лоб и глаза. — У тебя опять отросли волосы, — говорит она. Я перехватываю её руку, готовую уже соскользнуть с моих волос, прижимаю её к своему лицу, к губам. — Я думала, ты уже никогда не захочешь меня поцеловать… — едва слышно, шелестит она и смотрит так… Боги! Вознестись снова к небесам, вдвоём, слившись в одно совершенное существо… Как я жил без этого целый год?! Как я мог выдержать?! Мне кажется или я растворилась в нём?.. меня уже нет, я только могу чувствовать его. Его тело. Его сердце, оно снова в моём, оно в моей груди. Его душу, слившуюся с моей… …Демоны вели меня сегодня утром. Они подняли меня с моей одинокой постели и вели к палатке йофуров. Я так привык, за время этого похода, что я могу входить в любую палатку, мы жили здесь на особом положении. Как на войне. Но я совсем забыл думать о том, что… Тем более, что до болезни Сигню, нравы в лагере царили самые свободные.