А я думаю о том, что чёрные останки терема покрыты слоем снега. Прошло несколько дней… вот и нет трупов… ушли или… или их просто похоронили… Кто скажет теперь? Мы не успели спросить у тех, кто видел… Поэтому жар битвы, кровь, льющаяся на снег, на стены нашей крепости, гибнущие рядом ратники, я вижу и слышу всё это будто через воду, а в воде этой растворён ужас, что я потерял Агнету, Бьорни, младшего сына, младенца Балдера. Что я потерял Сигню, звездой светившую нам всем. Сигурда, моего молочного брата. Где ты, конунг Свеи, первый конунг единой Свеи, Великий конунг, Сигурд Виннарен? Неужели погиб, поэтому эти асбинские и норвейские собаки так смело, так нагло наступают?… Где ты, Исольф, строгий Ледяной Волк… где ты, Торвард, с твоей вечно юной улыбкой, Торвард Книжник, ставший Ярни в горниле Чумного похода? Где вы, вы все, победители? Неужели ушли в Валхаллу и мы уже идём за вами?.. Мой мир рушится. Мир Света, в котором я жила с детства, который строила вместе с Сигурдом. С Сигурдом, единственным, кто мог построить его, вдохновляя всех светом своей души и непоколебимой верой в будущее, в лучшее будущее для всех. Все поверили и пошли за ним. Во всех йордах. В каждом городе. И преобразилась Свея всего за несколько лет… Но как хрупко всё в этом мире. Сигурд не был легкомыслен ни одного мгновения. Но он слишком добр и верит в добро в душах тех, кого любит. Как все люди другим приписывают то, чем обладают или страдают сами. Поэтому теперь Ньорд, которого он не обезвредил, когда должен был это сделать, стоит под стенами нашего Сонборга во главе страшной рати, приведённой им уничтожить мир, который мы создавали всей Свеей. Я смотрю на Ньорда с высоты стены и понимаю, до чего хрупка эта стена… все три наши стены, ибо вон они, катапульты, стоят в гуще его рати — он нарочно показывает их мне. Я смотрю на Сигню, удивительно, кажется, она не волнуется совсем. Спокойные руки даже без рукавиц, несмотря на мороз, впрочем, она вообще одета легко. Спокойные губы, румянец, свет из-под ресниц. Будто говорит не с тем, кто привёл рать под стены её города и вот-вот разрушит его, а с обычным воином или торговцем. — Кто это здесь? Кто под стенами моего города, славной столицы моей Свеи, вызывает меня? Её голос негромок, но он слышен везде. Все замерли, прислушиваясь и по эту сторону стены и по другую. — Конунг Асбина Ньорд Особар коленопреклонённо просит выслушать себя, — густым голосом прокричал Ньорд. Мне страшно при виде его. Он изменился за эти годы. Стал ещё мощнее, шире, и на лице очевидны следы всех мыслимых пороков. Этот не пощадит… Сделает всё, что собрался. Хорошо, что мы всё приготовили для бегства… — Я не знаю конунга в Асбине, — сказала я. — Асбин — это непокорный и неблагоустроенный йорд с непослушным фёрвальтером Ньордом Боли. Это ты? Ньорд усмехается: — Пусть так, Прекрасная Свана! Пусть я, сын конунга Торира Брандстанского, буду зваться Ньорд Болли, а не Особар, если так угодно тебе, несравненная Свана Сигню. Сигню наклонилась немного, будто разглядывает какую-то мелочь у своих ног, искорки от её золотого наряда проскальзывают по всем нам. — Особар? Я вижу, ты ранен, значит всё же не так уж неуязвим. Ньорд улыбнулся, снял забинтованной ладонью шлем со своей большой светловолосой головы. — И это так, Великолепная Свана. Я ранен слегка. Твой брат, которого ты считала мужем, ранил меня в ратной схватке, — проговорил он ужасающе спокойно. Но продолжает ещё спокойнее и ещё страшнее: — Я убил его, вскрыв ему глотку… Ты теперь вдова, Свана. И Свея овдовела. Выйди замуж за меня, у тебя будет настоящий муж и сильный конунг твоей Свее. Так должно было быть с самого начала. Я подавила приступ тошноты, и головокружения, готовыми охватить меня. Только не думать о том, что он сказал… — У меня есть муж — это Сигурд Великий, — ответила я, — Сигурд Виннарен. Никакого другого конунга не может быть в Свее, никакого другого мужа у его дроттнинг. Но… если ты убил его, Ньорд Болли, где его труп?.. Погребальный костёр Великого конунга должен быть сложен в его столице. И его дроттнинг взойдёт на него. — Твой брат Сигурд, сын твоего отца, Эйнара Синеглазого, мёртв. Но он бастард и не может быть погребён как конунг Свеи, он не по праву занял место твоего мужа и конунга, его тело погребла его, убитая горем, преступная мать Рангхильда в Брандстане. Вот ларец, в нём доказательства, что Сигурд мёртв. Сигню молчит. А Ньорд, видя, как и все мы, бледность покрывшую щёки нашей прекрасной Свана, продолжил: — Сигурд мёртв, но жив его сын. Я согласен в обход своих детей сделать его наследником Свеи… И вдруг… Я не поверил ушам и оглянулся на неё: Сигню вдруг захохотала, качнув серьгами, длинными колтами: — Ты объявляешь Сигурда ублюдком, к тому же вступившим в кровосмешение с сестрой, но признаёшь его сына наследником, его сына, рождённого от сестры?! Где ты лжёшь, Ньорд Болли? Или ложь в каждом твоём слове?! Как глупость в каждой пяди самого тебя? Ньорд позеленел от злости и проговорил, надевая шлем на голову: — У тебя и твоего города время до рассвета, Свана Сигню! Ты или откроешь мне ворота и встретишь меня мужем и конунгом! А нет — я войду и возьму силой, как взял уже Свею мечом. — Взял Свею, незачем тогда и жениться на её дроттнинг! — весёлым девчоночьим голосом кричит Сигню, так девчонки подначивают мальчишек. — Ступай отсюда, фёрвальтер Асбина, не будет тебе ни привета, ни заздравного пира! — хохочет Сигню, поражая всех самообладанием и дерзостью перед лицом смерти, а больше ничем не может быть эта страшная рать, стоящая под стенами… Ньорд свирепеет: — Скажи спасибо, что я уже дал слово ждать до утра, иначе я немедля разбил бы твой сказочный Сонборг. Но Сигню продолжает смеятся: — Иди-иди, отдохни Ньорд Болли, ты на рассвете свадьбу затеял. Силы будут нужны! Дружный хохот поддерживает смех Сигню. Все начинают смеяться в спину отъезжающего от стен Ньорда. Но спустившись со стен, Сигню скомандовала немедля собираться и уходить всем. Всем, кто не желает оставаться под властью Ньорда. Ей принесли ларец, что передал Ньорд. Бледнея в синеву, она открыла его… Дрогнувшей рукой, касается рубашки, лежащей внутри… «Не верь, ничему, ни одному слову, они солгут, они сделают, что угодно только бы погубить тебя. Не верь!»… Как не верить, если это твоя рубашка, а на ней кровь из шеи на всю грудь… «Я вскрыл ему горло…» Качнулась, хватаясь за меня. — Держись, Сигню… — прошептал я. — Свана, — подскочил Скегги. — Что делать-то? Она посмотрела на него и сказала спокойным голосом и взгляд её спокоен: — Как что? Уходим, как намеревались. Все, кто хотел уйти. Взгляд Скегги вспыхнул, смесью изумления и восторга, он убежал выполнять намеченное. — Сигурд… Он… Она посмотрела на меня: — Не важно сейчас, Боян. Всё, уходите все. Ньорд не будет ждать никакого рассвета, скоро придёт. — Как? — У него предатель есть, я уверена, ему откроют ворота. — Почему ты так думаешь? — удивился я. Она смотрит на меня с улыбкой: — Не заметил ничего, да? Вся рать с зачехлёнными пиками, луками, закрытыми колчанами. Катапульты раскрыл только, чтобы показать мне, напугать. С нами он биться не будет, войдёт тихо и всё, будет ждать наших, тех, кто не знает, что он подстроил им ловушку. Всё, Боян, оставь меня теперь, уходи с Эйнаром. Я не хочу делать то, что обещал, будто чувствую неладное. Поэтому, когда всё готово, все потихоньку вереницей спускаются и уходят в тайную дверь в подклети терема, а Сигню распоряжается все потайные внутренности, все лестницы и переходы заставить, завесить ёмкостями с горючим маслом, соединить это всё фитилями, я подошёл к ней. — Где Эйнар? — хмурясь, спросила она. — Почему ты ещё не ушёл? — Я вижу, что ты затеяла, — сказал я, глядя ей в лицо. — «Дроттнинг взойдёт на его погребальный костёр»? Ты … — Сигурд живой, — сказала Сигню, — ни на какой костёр я не собираюсь. А вот терем сжечь хочу, не след по нему грязным норвеям шастать! Я посмотрел на неё почти как Скегги, откуда столько силы, самообладания? — Я же правитель, Никтагёль, — ответила она моим мыслям, улыбнувшись, — меня всю жизнь учили этому, не терять самообладания и делать дело. Кто ещё, если не я? Я над вами, вы все под моей рукой… Так что слушайся дроттнинг, Никтагёль, не веди себя как капризный любимчик, уходи. Вот так, наотмашь, раз и два прямо как кулаком в лицо… Но на меня подействовало, я послушался и, взяв Эйнара, как было поручено и ушёл за остальными в большой, удивительно хорошо сделанный подземный ход, где по всему пути были даже развешаны факелы, закреплённые на столбах, поддерживающих стены и своды… Да, когда они этот проделали всё? Как успели незаметно такую работу провести? Под видом какого строительства рыли этот ход? Впрочем в Сонборге, как и по всей Свее столько всего строилось все последние годы, что не углядишь… Я готова, все ушли. Скегги последний, я встречаю его на площади у терема. Уже и ночь подкралась, зимой день мимолётен, как улыбка старой девы. В воздухе затишье, пахнет метелью, тучи идут, должно быть… — Все теремные хотя бы ушли? — спросила я Скегги. — Жены хакана Рауда я так и не видел, — сказал он. — Я посмотрю, — сказала я. — А почему у Дионисия свет горит? — Он отказался идти, Свана. Никак не соглашался… Книги даже все отдал, а сам… — Уходи! — крикнула я на ходу, подбегая к Библиотеке. — Свана, идём, не пойдёт старик, пропадёшь ещё из-за него!