— Убью! — Давай, Особар! И я понял вдруг, как прозрел: он нарочно, он хочет быть убитым, чтобы ЕЙ развязать руки. Как я смог остановится?.. Ничего, я ещё отведу на нём душу. Я иду в свой шатёр, куда привезли уже, конечно, Сигню. У меня сердце падает в живот, от одной мысли, что я сейчас увижу её… Что это такое? У меня уже взрослые сыновья, а я как мальчик замираю, предвкушая встречу с женщиной. Да я и мальчишкой не замирал. Она здесь, здесь, в моём шатре, в моём владении, в моей власти… Уже осознание этого заставило меня задрожать. В моём походном жилище появилось нечто необыкновенное, новое, иное — волнение, какого я не знал раньше… Я остановился у входа, наблюдая за ней: она осмотрелась по сторонам без интереса и села устало на лавку у стола. Простое платье, чёрный платок. Незаплетённые волосы струятся вдоль спины, стянула съехавший набок повой. Я видел беременных, как и все, разумеется. Моя жена бывала беременна всякий год. Но почему я не замечал никогда этой особой прелести?.. Прозрачной красоты в лице? Неизъяснимого света из глубины глаз?.. У этой — огромных, чуть ни на пол-лица. Волосы её кажутся темнее, чем я помню, тяжёлой волной обтекают лицо. Опустила ресницы, длинные брови к вискам… Облизала губы, Боги… — Пить хочу, — еле слышно выдохнула она, заметив меня. — Дай напиться. Я налил воды в кубок, подал ей. И смотрю, как она пьёт — жадно, до дна. Выпей меня так, Сигню, я переполнен тобой сверх пределов… — Нашёл я тебя, однако, — сказал я. Она вскользь взглянула на меня, лишь мелькнула синевой глаз, вытирая каплю упавшую с губ на подбородок: — Рангхильдины проныры нашли, надо думать. — Да уж, попросил сестрицу помочь. Она должна мне. — Она тебе? — посмотрела на меня наконец-то. Не понимает моего намёка. — Она должна была меня женить на тебе, а не своего сына. Будто говоря: «а-а»… она качнула головой, отворачиваясь: — Ты во власти всё той же идеи… Ох, Ньорд…. — выдохнула она. — Ничего не происходит, потому что кто-то этого захотел или не захотел. Всё судьба, разве ты не понимаешь? — Я не верю в Судьбу. Она засмеялась. — Как ты можешь не верить в Судьбу, если зовёшься Особаром? Тут уже я смеюсь: — Я ловкий и хитрый, вот мне и везёт, только и всего. — Ну-ну, — она повернулась к столу. — Может, накормишь хотя бы? С вечера не ела, дурно с голоду. Я обрадовался, что она не ненавидит меня, не ярится, что согласна есть с моего стола, я боялся этого — обычной бабьей дурости: крика, упрёков, быстро угасающей борьбы, преходящей в покорность. Но дроттнинг Свеи передо мной, не обычная баба. Приказываю принести. — Легко носишь-то? — я кивнул на её живот, под свободными волнами платья. — Не волнуйся. Скоро рожать. Повитухи-то есть у тебя? — Откуда взяться повитухам? У меня войско, мужики да парни, баб нет. Она качнула головой: — Плохо дело, я себе не лекарь и не повитуха, помру, чем Сигурда будешь пугать? — А я не для Сигурда тебя искал, — сказал я, глядя на неё. Но она будто и не слышит моих слов, не замечает огня в них. Принесли еды: холодного мяса, лепёшек, молока, ягод ещё много в лесах… Мне приятно разделить с ней трапезу. Но поела она немного, больше было разговору. — Сигню, я не хочу, чтобы было как в прошлый раз, — сказал я. Я правда хочу по-хорошему. — Я нашёл тебя, ты — моя теперь. Ты должна стать моей дроттнинг. Ты не можешь быть женой своего брата. Но она лищь отмахнулась, не глядя на меня: — В этот Рангхильдин бред никто не верит. — Пускай не верят, ты-то знаешь, что это правда, — я вытер рот, отодвигаясь от стола вытянув руки. На это она не сказала ничего. — У Свеи новый конунг. — Ну и бери себе новую дроттнинг, новый конунг! Я-то на что тебе?! — она глянула на меня устало. — Ясно, на что. Она прыснула и засмеялась, отворачиваясь от стола, волосы блестящей волной по спине до самой скамьи, концами соскальзывают с неё… — Да ты что, Ньорд, шутишь, я погляжу? Посмотри на меня! На что я сейчас гожусь? — Ничего, сгодишься. Со скальдом своим спала же. Она почти вздрогнула и перестала смеяться, а потом, вдруг изменившись в лице, усмехнулась нахально: — Так что же? Бояну можно всё, он умеет. Нарочно злит меня, как и он давеча. — Можно, значит?! — мой мозг зазудел гневом… — Что ж… Значит и Сигурду понравится весть об этом! Она не смеётся больше, отвернулась, устало прикрыв глаза тяжёлыми веками. — Я не хочу насиловать тебя… — тихо говорю я. — Так не насилуй, отпусти к Сигурду, чего проще, — равнодушно ответила она. — Поздно, Сигню. Я разрушил всю Свею, чтобы теперь отпустить тебя к Сигурду? — Что тебе остаётся? Я не буду твоей дроттнинг, потому что я — его. — Какая разница, он или я? Хочешь строить свои лекарни и школы, строй, я помогу тебе. Она повернулась и долго смотрит на меня. Потом говорит: — Дело не в моих желаниях, Ньорд. Мы строили Свею с Сигурдом вместе, такой, какой видели её в своих мечтах. Мы вместе. Не выполняя желания друг друга, а следуя своим. Нам с ним по дороге. — Так веди, я пойду за тобой. Она покачала головой. — Я не могу. Одна, без него, я ничего не смогу. И не хочу. — Да почему?! — я начинаю злиться сильнее, потому что не понимаю её. Опять эти их бредни! — Только не надо мне про любовь рассказывать, конунги не живут любовью! Сигню молчала на этот раз долго, потом сказала всё же: — Мне много раз говорили это. И я даже почти поверила в это… Только знаешь… Ничто не имеет смысла без любви, — она посмотрела на меня. — Ты не любил никогда? Я не выдержал и заорал на неё, ударяя руками в столешницу, дрякнули плошки, кубки упали: — Ты не можешь любить! Ты не какая-нибудь жена кузнеца! Дочь конунга! У тебя обязанности, они выше всей этой ерунды из сказок для дурочек и молокососов! Но мой рык совсем не пугает её и мои доводы для неё нетверды. — Мы с тобой живём в разных мирах, Ньорд. Когда ты придёшь в мой, ты поймёшь, что мои обязанности сводятся к служению моей Высокой любви. Я злюсь, я почти в ярости. Вот придумала-то! Начиталась, учителей своих наслушалась! От книг этих вся дурь и строптивое упрямство! Вот зачем бабе образование?! Чтобы сейчас спорами своими меня с ума сводить!? Про Высокую любовь! Ребёнок под сердце тоже с этих Высот упал?! Всё как у всех, а разыгрывает из себя жительницу Асгарда!