Лирика Срань господня, как же мне было больно. Но я хотела большего. Я хотела Линкольна снова. И еще раз. Казалось, что мне никогда не будет достаточно его, хотя он растягивал и заполнял меня так, что хотелось плакать. Он словно расщепил меня, и появилась совершенно новая часть меня — девочка, которой я была раньше, теперь стала женщиной. Я чувствовала себя непобедимой. Ненасытной. Как будто каждая клеточка моего тела постоянно вибрировала от потребности. Он думал, что ему нужно быть нежным, сдерживать зверя, который, как я знала, скрывался под ним. Я показала ему, что я не нежная и хотела получить все, что он мог дать. Если его демоны были голодны, я хотела быть той, кто их накормит. После того как трахнул меня, он набрал мне ванну, наполненную горячей водой и лепестками красных роз, и не спеша смыл свою сперму с моего живота и виски с моего тела. Затем он отнес меня в постель и снова трахнул. Утром он ушел сразу после восхода солнца, потому что я обещала Татум помочь ей в помощи при стихийных бедствиях, которую она оказывала в общественном центре «Богоматерь вечной надежды». Все волонтеры собрались в одном большом открытом помещении, которое напомнило мне школьную столовую. Там стояли ряды столов, и люди наполняли коробки одеждой, медикаментами и продуктами питания. Все отправлялось в страну третьего мира, которая только что пережила сильное землетрясение. Киптон Донахью, как никто другой, организовал все это. Он был отцом Каспиана Донахью и одним из самых богатых людей в мире. Каждый раз, когда я видела его, у меня по позвоночнику пробегали мурашки. От Каспиана исходила спокойная уверенность. Где бы ни находилась Татум, он был рядом и присматривал за ней. Он был пугающим, но не таким зловещим, как его отец. Мой отец говорил, что у богатых людей нет морали. Мне всегда было интересно, что он имел в виду. Татум была богата, но она была одним из самых чистых людей, которых я знала. Мы с отцом жили в пентхаусе за три миллиона долларов на Манхэттене. Он был платиновым музыкантом, путешествующим по миру на частном самолете, а я была его светловолосой, голубоглазой дочерью, которая документировала свою жизнь в историях Instagram. Мы не были святыми. Но у нас была мораль. Я засунула аптечку в одну из коробок, а затем сделала снимок. Татум перестала складывать футболки и посмотрела на меня. — Ты серьезно сейчас фотографируешь? Я изобразила удивление. — Как будто ты меня даже не знаешь. Впервые я встретила Татум на озере Крествью на севере штата Нью-Йорк во время ежегодной регаты. На ней был голубой сарафан, а ее длинные темные волосы были собраны в хвост, как и у меня. Она смотрела на воду и выглядела одинокой. Прямо как я. Я была общительной маленькой девочкой, объевшийся сахара из снежка, который ела. Я протянула пенопластовый стаканчик, предлагая ей откусить кусочек своего снежка. — Кислое яблоко. Хочешь? Она покрутила подол своего сарафана. — Мне хватит. Спасибо. Я указала на себя и назвала свое имя. — Лирика. Как слова песни. Она улыбнулась. — Я Татум. — Что ты здесь делаешь, Татум? — Я посмотрела на озеро. Вдоль деревянного причала выстроились лодки. Не большие лодки. Это были маленькие, что-то вроде каноэ. Все остальные были на берегу, ели шикарную еду и пили шампанское под большим белым тентом. Я не была здесь на регате. Я была здесь только потому, что моя мама исчезла… снова… и несколько богатых людей наняли моего отца выступить на дне рождения их ребенка. Он только начинал, и это был большой концерт для него. Либо отказать им, либо взять меня с собой, и вот я здесь. Татум пожал плечами. — Просто ищу какое-нибудь тихое место. А ты? Я зачерпнула в рот кусочек цветного льда и тут же пожалела об этом, когда острая боль пронзила мой мозг. Мне потребовалась минута, чтобы ответить ей. — Мой папа устраивает концерт в честь дня рождения какого-то богатого парня, а мама ушла, так что мне пришлось прийти. — Я указала на лодки, выстроившиеся на старте. — Что это? — Это гоночные лодки. — Гонки на лодках? Типа, с веслами? — Наверное, это удел богатых людей. — Это не похоже на веселье. — Мой брат гребет. — Она сделала небольшую паузу, затем улыбнулась. — И это его день рождения, так что я должна была прийти. — О, Боже. Твой брат — богатый парень, не так ли? Мне очень жаль. Я не хотела… Она засмеялась и махнула рукой. — Не беспокойся об этом. Его называли и похуже. — Папа говорит, что у богатых людей нет морали. — Я откусила еще кусочек своего льда. — А ты классная. Ты не такая, как все они. — Она и не была такой. Я уже была в той палатке, и те другие девушки даже не разговаривали со мной. Я достала свой мобильный телефон и сфотографировала ее. — Что ты делаешь? — Фотографирую свою новую лучшую подругу. С момента знакомства с ней я знала, что Татум станет постоянным гостем в моей жизни, просто не знала, что богатый ребенок, у которого мой отец выступал на своем дне рождения, тоже будет таким. Я посмотрела на Татум, которая вернулась к складыванию футболок. — Сейчас вернусь. Перерыв на горшок. — На самом деле я собиралась написать Линкольну, но ей не нужно было об этом знать. — Можешь принести мне воды? Я толкнула ее плечом. — Все что угодно для моей девочки. — Затем я подмигнула и ушла, оставив ее смех позади себя. Отправив Линкольну сексуальное селфи в ванной, я отправилась на поиски кухни, снимая свой путь на видео. Позже я смонтирую все это и размещу в своей истории. Может быть, это побудит других людей тоже присоединиться и помочь. Я уже собиралась свернуть за угол, когда шум голосов остановил меня на моем пути. — Ты говоришь о контроле численности населения. Я узнала этот голос. Мой разум помчался, чтобы определить его местонахождение. Прислонилась спиной к стене прямо за дверью кухни и затаила дыхание. Другой голос донесся в коридор. — Если мы не можем сделать это силой, тогда мы сделаем это потреблением. Первый голос ответил: — Вы имеете в виду подмешивание в лекарства и еду препаратов от бесплодия. — У вас был другой план? Тишина. Боже мой. Каждый мускул напрягся. Инстинкт подсказывал бежать, но мое тело словно окаменело. Внутри меня нарастала паника. Коробки. Они отправляли посылки «заботы» с наркотиками, чтобы остановить размножение целой нации. Если ты забираешь жизнь до того, как у нее появляется шанс жить, это все равно убийство? Если нет, то почему мне вдруг захотелось блевать? — Эти люди размножаются быстрее, чем мы можем прокормить их и обеспечить надлежащее медицинское обслуживание. Жертвы приносились с начала времен. Это лучше, чем позволить им умереть с голоду. Голоса. Теперь я узнала их. Они принадлежали Киптону Донахью и Пирсу Кармайклу, двум самым богатым и влиятельным людям страны. Семья Донахью была старой, нефтяной, а Кармайклы владели половиной недвижимости Нью-Йорка. Благодаря семье Татум я много раз бывала рядом с ними в течение многих лет. Я заставила свои ноги двигаться. Мне нужно было выбраться отсюда, из этого коридора, из этого здания. Я даже не была уверена, как это сейчас воспринимать. Мое дыхание вырвалось из легких, когда я поспешила обратно по коридору в главную зону, чтобы схватить Татум и уйти. Я была почти у цели, когда столкнулась с твердой грудью и тогда поняла, что держу в руке свой телефон… и все еще записываю. Всё это, весь разговор, был прямо здесь, в моем телефоне. — Все в порядке? — Голос Малкольма Хантингтона заставил меня подпрыгнуть. Я ничего не сказала, просто уставилась в пустоту, жуя внутреннюю часть рта. Пожалуйста, Боже, не дай ему быть в курсе всего этого. Как я скажу Татум, что ее отец — чудовище? — Лирика? Страх сковал мою кожу головы, пока я пыталась обрести голос. — Да. — Я прочистила горло, затем засунула телефон в карман джинсов. — Все в порядке. — Все было не в порядке. Затем я поспешила обратно к Татум, симулируя боль в животе, чтобы мы могли убраться отсюда. Глава 7 Лирика