– Как у них все просто, – пробурчала она. – Поплакала, и мужик твой. – Каролин, – спросила Алинка, показывая альбом с небрежно зарисованной мужской фигурой, – а кто это? Младшая мельком глянула, снова уткнулась в рисунок. – Это я в музее нашем нашла. Статуя воина, ей лет пятьсот. Такая красота, не смогла мимо пройти. А что? – На Матвея похож, – пробормотала Алина. – Забавно. Одно лицо. И фигура такая же… – Ну-ка, дай посмотреть, – Поля спрыгнула с кровати под возмущенный возглас Каролины, выдернула лист из рук пятой принцессы. – Матвей – это твой парень? Здоровый такой, да? На награждении был? Слушай, а ведь правда похож. Только этот старше гораздо. – Он не мой парень, – буркнула Алинка, – он мой друг. – А нравится тебе? – вкрадчиво спросила Полли. – Он симпатичный. Кажется очень добрым. И смеется прикольно, – она надула щеки и передразнила низко и гулко: – Ха-ха-ха! – Нравится, – призналась Али. – Схожу завтра в музей, посмотрю. Любопытно. – Полина, сядь на место! – строго прикрикнула на старшую Каролина, и будущая королева Бермонта, фыркнув, вернулась на кровать. Все равно делать было нечего – Демьян опять выезжал куда-то с визитом, так что можно и задержаться для поболтушек с сестричками. Ведь до свадьбы оставалось меньше месяца. До того момента, как она назовет Демьяна Бермонта своим мужем. И при всем невероятном счастье, которое испытывала четвертая принцесса дома Рудлог, тонкой грустью приходило осознание, что такие беззаботные и смешные посиделки с сестрами уйдут в прошлое. Глава 7 Середина ноября, Инляндия Герцогство Дармоншир Люк Кембритч В воскресенье, на следующий день после беседы с Луциусом, Кембритч уже в статусе хозяина приехал в Дармоншир-холл, герцогский дворец, расположенный в старой части Лаунвайта, недалеко от королевской резиденции. В отличие от Рудлога, где парковые зоны находились перед особняками и скрывали дома от любопытных глаз, в Инляндии было принято выставлять пышные фасады напоказ, ограничив доступ узкой площадкой за оградой с гербами владельцев. Зоны для отдыха и прогулок располагались за домами, на задних дворах, и тоже не были большими – разве что с кортами для любителей тенниса да цветочными садами, иногда с небольшими декоративными прудами. Дармоншир-холл великолепием немногим уступал Глоринтийскому дворцу Инландеров. Трехэтажное длинное здание с двумя башенками по краям, с выступающим застекленным эркером над центральным входом, опирающимся на колонны, с ленточным балконом по всей длине второго этажа, было облицовано песочного цвета плиткой. Люк любил этот дом, несмотря на сложные отношения с дедом. Теперь старик умер, а Люку, как он ни сопротивлялся, пришло время принимать свое наследство. Слуги уже были оповещены о приезде нового хозяина и, выстроившись в холле для приветствия, с некоторой опаской глядели на наследного Дармоншира, явно вспоминая его широко освещаемые прессой подвиги семилетней давности. Но, видимо, герцог выглядел вполне благообразно, и, убедившись, что он не начал тут же пить и буянить и не привез с собой компанию дружков и шлюх, обслуга успокоилась. Этому способствовали и премии, выписанные новоявленным хозяином за верную службу, и его слова о том, что увольнять он никого не собирается. Люк пробыл в доме целую неделю, пока здесь не обустроили все по его вкусу, просмотрел бумаги в кабинете деда, поставил подписи на счетах, поговорил со множеством людей – от душеприказчика до финансиста, – получил полную информацию о своем состоянии и принадлежащей ему недвижимости. И в следующее воскресенье, после завтрака, уехал выбирать себе автомобиль. Герцогство Дармоншир находилось на юге Инляндии, захватывая довольно большую по протяженности полосу морского побережья. Через пролив в хорошую погоду даже можно было разглядеть северные холмы острова Маль-Серена. А с востока герцогства, на границе с Рудлогом, располагались графские владения матери Люка, леди Шарлотты. Собственно, оттуда он и сбежал из страны после очередной ссоры с дедом, назвавшим его сукиным сыном, позором рода, избалованным щенком и прожигателем жизни. Честно говоря, дедуля был еще мягок в своих определениях. И до противного прав. Жаль, его не вернешь, чтобы покаяться. Через полчаса после покупки Люк уже выезжал из столицы на новенькой «Колибри». Красной, низкой, с магусилителями двигателя и современнейшей системой безопасности. На ходу она была мягка, как губы любимой женщины, разгонялась за две секунды до ста двадцати и могла выжать до четырехсот пятидесяти. Единственная в столице, одна из пяти в мире, месяц назад поступившая в продажу, она точно ждала именно его. И пусть его новоявленная светлость сделал компании-производителю годовой бюджет по продажам, пташка этого точно стоила. До имения Дармоншир было около восьми часов по трассе, и, хотя старый герцог был настолько богат, что мог позволить себе иметь частные телепорты и в имении, и в городском доме, Люк ни за что не отказался бы от возможности пролететь по шоссе. Во-первых, его машины остались в Рудлоге, и это стало хорошим поводом пройтись по салонам. А во-вторых, ему всегда хорошо думалось за рулем. А подумать было о чем. Слишком много загадок, слишком велико искушение снова ввязаться в расследования. И сейчас, несясь по широкой трассе, обгоняя машины, любуясь на туманные рыжие поля с пасущимися козами и живописные городки родной Инляндии, Кембритч курил, размышлял и систематизировал имеющуюся информацию. Инландер обложил его со всех сторон, и подобная настойчивость была странной, даже при вполне правдоподобном объяснении о данном его деду слове и необходимости иметь лояльных людей вокруг трона. Луциус явно вел свою игру. А Кембритч терпеть не мог игры, которые не организовывал сам. Хотя бы потому, что никогда не знаешь, выйдешь ты в дамки или станешь пешкой для размена. Размен в нынешней ситуации был более чем вероятен. Люк просмотрел документы, переданные ему Тандаджи: разрозненные факты, вырезки из газет, донесения. Тринадцать лет назад в Инляндии уже была попытка захвата власти. Некто Стормс, назвавший себя неучтенным потомком Белого, организовал местные банды и поднял восстание в графстве Сендроуд, расположенном к северу от столицы. Восставшие за несколько дней перерезали половину местной аристократии, блокировали и расстреляли военные части, запугали население. Нашлись у них деньги на наемников и оружие. И подоспевшую армию встретили удивительно слаженно. Если бы не помощь Рудлога и Блакории – Рудлог прислал на помощь егерские полки, Блакория – несколько отрядов боевых магов, – неизвестно, чем бы дело кончилось. Сам Люк смутно помнил то время. Он тогда не заметил бы и конца света, наверное. Пока армия уничтожала отряды бандитов, в Лаунвайте произошла серия покушений на Луциуса и аристократов, связанных с королевской семьей близким родством. Тогда быстро сработала служба безопасности. Но все же недостаточно быстро – погибли сестра Луциуса, принцесса Анна с сыном, были убиты его двоюродные братья. Сам Инландер с сыновьями чудом избежал смерти. Убийц нашли и задержали, задержали и заказчиков. Естественно, материалы допросов были недоступны. Закончилось восстание, но не закончились трагедии в высших аристократических кругах Инляндии. За прошедшие тринадцать лет один за другим погибали ближайшие родственники дома Инландер, все – по естественным причинам или из-за несчастных случаев. Были происшествия и с принцами, к счастью, не фатальные. Но аккуратно подобранные Тандаджи газетные вырезки, лежавшие в папке, наглядно демонстрировали, что это не случайность. Кто-то последовательно и неспешно уничтожал династию Инландер. Работы у убийц было еще много – потомки Белого были плодовиты. И вряд ли служба безопасности страны не заметила этой тенденции и не искала таинственных злоумышленников. Но раз их до сих пор не нашли – значит, это кто-то очень серьезный. Кембритч ощутил знакомое азартное покалывание в пальцах и досадливо потер переносицу, снова закурил. Стоит ли ввязываться туда, где не справилась огромная служба безопасности со всеми ее ресурсами? Есть ли смысл? Если это даст ему свободу от условий Луциуса – почему бы и нет? Конечно, он понимал, что жениться ему все равно когда-нибудь придется. Если только не получится закончить жизнь холостяком и передать дедулино наследие младшему брату. Люк в принципе был не готов потерять свободу в ближайшее время. Только не сейчас, когда Марина Рудлог откликнулась ему. Он хотел ее так, что уже не мог думать о другой женщине в своей жизни и в своей постели, и не мог припомнить, чтобы кто-то вызывал в нем такое ослепляющее желание. Да и вообще думать получалось с трудом. Одно Люк знал точно: Марина была в нем и вокруг него, не проходило и получаса, чтобы он не вспоминал ее. Возможно, это и называлось любовью – но как же изматывающа и сложна тогда эта любовь и как похожа она на вожделение. А может, он просто зациклился на недоступной цели? Кембритч и раньше увлекался женщинами, желал и добивался их, но умел и спокойно отступать, если дама оказывалась непреклонной. Сейчас же не получалось, хотя он был связан долгами со всех сторон, и это было необходимо. Впрочем, проанализировать свое отношение он сможет и потом, когда получит Марину, остынет, успокоится. Но не сейчас, точно. Люк сбросил скорость, выкинул в окно сигарету и набрал на телефоне привычный номер иоаннесбургской службы доставки цветов. И подробно описал, какой букет он хочет заказать. Такой, чтобы она услышала его: «Я помню о тебе и о том, как все началось. И я хочу, чтобы ты знала: ты будешь моей». Вторую половину пути Люк проехал по побережью. Море справа было серым, тяжелым, пенным – волны катились наискосок к берегу, обрушивались на блестящие, темные галечные пляжи. Здесь, на юге, море практически не вставало льдом – сказывались теплые течения и близость Маль-Серены. Прибрежные городки, рыбацкие поселения и санатории тянулись сплошной лентой. Дорога к замку герцогов Дармонширов уходила от побережья влево. А справа, за спускающимся к морю городком – у инляндской знати и высших военных чинов в свое время появилась мода покупать здесь особняки, – белыми птицами качались на волнах яхты, пришвартованные у многоярусного зубчатого причала. Их было несколько десятков, и Люк не отказал себе в удовольствии остановиться. Вышел из машины, закурил, присмотрелся и не поверил своим глазам. Вместо того чтобы свернуть к имению, вырулил на узкие улочки курортного городка, придерживая свою пташку, чтобы не рвануть вперед и не напугать чинно прогуливающихся по тротуарам благолепных старушек и осанистых стариков. И остановился на парковке у яхтенного причала. Да, она была там. Его яхта. Небольшая, всего на одну каюту, с узким клювом носа, с крытой рубкой и площадкой для рыбной ловли и отдыха на солнце. С набором цифр на борту – Люк так и не дал ей имя. Он купил эту яхту за год до отъезда в Рудлог и никогда не привозил сюда ни женщин, ни друзей. Она была только для него одного – и когда было совсем погано, он приезжал сюда и выходил в море. Навстречу вразвалочку вышел старый сторож, сощурился. Люк узнал его: на коричневом от морского загара лице прибавилось морщин, и борода стала еще белее. – Молодой Кембритч! – сказал старик удовлетворенно. – Ха, ха. Проспорил мне Джорджи бутылку. Я говорил, что вы не бросите ее. Ха. Ха. – Рад тебя видеть, Пьер, – громко произнес Люк, морщась от ветра. – Я не знал, что дед ее не продал. – Да ну. Да ну, – негодующе проворчал старый моряк. – Распорядился, чтобы присматривали, выходили на ней в море. Ха. Старый герцог знал толк. Судном, как и женщиной, надо регулярно пользоваться, чтоб не заржавело, – Пьер почесал затылок под широкой шляпой, захохотал так, что Люк тоже улыбнулся, заражаясь его искренним настроением. – Ребята техосмотр регулярно проводили, подсушивали ее на зиму. Ходит, как юница, не сомневайтесь. Хоть сейчас в море. – Сейчас не пойду, – ответил Люк, поднимаясь со стариком на борт, – только посмотрю, и домой. Он действительно облазил всю яхту, узнавая, вспоминая. И это чувство узнавания росло комом, пока герцог ехал по узкой дороге лесопарка, отмечая знакомые с детства и юности места. И накрыло его тяжелой волной, когда он увидел поднимающиеся на холме высокие стены и башни четырехугольного замка, доехал до них, припарковался во дворе и вошел в холл. Ощущение тяжкого оглушения не проходило и пока повторялась процедура представления слуг, и пока он ходил на семейное кладбище, к могиле почившего деда, и пока ужинал в роскошной огромной столовой, раздражаясь на неторопливую торжественность прислуги, и пока отдыхал в старинной позолоченной ванне. Замок Вейн всегда воспринимался им неотделимым от деда, герцога Кристофера Дармоншира, и без него казался совершенно чужим. Воспоминания, неприятные и болезненные, настойчиво лезли в голову, и не помогали ни бутылка превосходного вина, стоящая тут же, на столике, ни усталость, зовущая в кровать. Люк пил вино, глядел в низкий потолок, и ему казалось, что он один в этом гулком, тяжелом пространстве и нет никакой возможности избавиться от противного чувства стыда, угнездившегося где-то у сердца. Отец уехал из страны, когда Люку исполнился год. Дед настаивал, что наследник герцогства должен расти в Инляндии, Кембритч-старший мечтал о политической карьере – ему сделали протекцию в весомой партии Рудлога. Приезжал он редко, и эти приезды были пыткой как для леди Шарлотты, исполняющей прихоти мужа, только чтобы не давать ему повода снова пройтись по ней, по сыну или по имению, так и для маленького Люка. В отсутствие графа Кембритча наследнику и единственному ребенку позволялось все. Графство приносило хороший доход, и мать с удовольствием баловала Люка. Он носился по имению и окрестностям, набивал синяки и шишки, доводил гувернера, не поспевавшего за озорным мальчишкой, и хулиганил в полной уверенности, что весь прекрасный мир принадлежит ему. Новоиспеченный герцог Дармоншир потянулся за сигаретой – вода в ванне бултыхнула, закачалась, – прикурил и усмехнулся. С того времени мало что изменилось. Он до сих пор так и считал. Понял только, что мир – это бульон из людских пороков. И принадлежит он тому, кто умеет играть с этими пороками. Дым смешивался с паром, закручивался в замысловатые фигуры, растекался по потолку, а Люк лежал в полудреме, не сопротивляясь более набегающим воспоминаниям. Самым светлым в его детстве всегда была мать. Теплая, добрая, ласковая. Он не помнил, чтобы она повышала на него голос, – хотя сейчас, в свои тридцать пять, понимал, насколько частенько нарывался на хорошую порку. Один раз, лет в пять, Люк так набегался, что залез в собачью будку поиграть со щенками – и с месяц назад ощенившаяся сука не тяпнула его, не рыкнула даже. Животные к нему вообще относились снисходительно, слушались. Люк тогда пробрался в узкий лаз, поглядел на копошащихся пискливых малышей и заснул там, прижавшись к собачьему горячему боку. Проснулся только ночью, когда на парковке перед домом уже мигали огнями несколько полицейских машин, в лесопарке мелькали фонари, раздавались голоса членов поисковых групп и лай собак. Полицейские и спасатели с непередаваемыми выражениями на лицах наблюдали за бредущим ко входу в Мелисент-хаус заспанным черноволосым мальчишкой. Он еще какое-то время любовался на машины, даже попросил посидеть за рулем, спросил, зачем приехали.