— Понятно. Видимо, ты не знаешь, — разочарованно резюмировал Моррван. — Да чего я не знаю? — нетерпеливо возмутилась Эмри. — Могу узнать, если нужно. — Да, мы хотим узнать, — тут же согласилась Сонцев, — но есть один нюанс: ты не должна спрашивать об этом Меженова. — Почему? Вы думаете, он соврёт мне? Я могу вас заверить, что он вообще не очень умеет лгать. — Дело в том, что у нас есть очень серьёзные основания подозревать его и Роулса в сговоре. И цели этого сговора… — Вы ошибаетесь, — отрезала Эмри. — Вот я же говорил тебе! — воскликнул Моррван. — Она не будет нас слушать. — Почему же, я вас слушаю, — Эмри словно очнулась от овладевшего ей в тот день оцепенения. — Извините, не буду больше перебивать, говорите. — Ну, как скажешь, Эмри. Мы начнём с главного, — сказал Моррван, скептически покачав головой. — Во-первых, от рядовых членов и экспертов комитета скрывают действительное положение дел в секторе, таская нас по явно специально для это вылизанным достопримечательностям. Ты знаешь, почему ночью был пожар? — При чём здесь это? — удивилась Эмри. — Думаю, какой-то очередной сбой в А-17, тем более Гений спал в это время. Наверняка в системе что-то вышло из-под контроля, а исправить всё это было некому, потому что до сегодняшнего дня весь его отдел был арестован. — Сбой, вот как, — Моррван на какое-то время замолчал. — Ну, можешь считать и так. Это действительно результат того, что А-17, как мы считаем, не на всех людей действует с одинаковой силой. — То есть в секторе есть люди, на которых оно не действует? — ещё больше удивилась Эмри. — Это всего лишь гипотеза, — осторожно заметила Сонцев. — Если б эксперименты с внешней памятью были разрешены, мы бы знали точнее, — согласился с ней Моррван. — В общем, мы предполагаем, что значительная часть населения старше определённого возраста вообще не подвержена действию А-17, несмотря на то, что внешняя память у них установлена уже давно. Наверно, должны быть и какие-то индивидуальные особенности, но мы считаем, что возраст важнее. — И какой же это возраст? Моррван пожал плечами. — Сорок пять по меньшей мере, но это пока просто предположение. Возможно, что планка гораздо выше, мы действительно этого не знаем. Мы строим своё предположение лишь на дате, с которой начали более-менее повсеместно устанавливать внешнюю память в возрасте до пяти лет. Но даже по этому вопросу у комитета нет точных данных: мы думаем, что сектора не делились с нами достоверной информацией, — всё же решилась ответить ей Сонцев. — И что из этого должно, по-вашему, следовать? — несколько растерянно спросила Эмри. — Гипотеза такова, — уже более уверенно продолжил Моррван, — люди, на которых А-17 не действует, в идеальном мире математических моделей должны спокойно жить себе, как прежде, а люди, на которых А-17 действует, должны не мешать им жить. Таким ведь примерно должен быть алгоритм оружия, правда? — Звучит разумно, — согласилась Эмри. — Ну да, но ты случайно никогда не пробовала ткнуть палкой в улей? — поинтересовался он. Эмри даже слегка рассмеялась абсурдности предположения. — Он хочет сказать, что люди, не подверженные действию оружия, вполне могут сделать какую-нибудь глупость, которая будет воспринята программой как агрессия, — пояснила Сонцев. — Впрочем, я не думаю, что программа так глупа и настолько низко оценивает человеческую жизнь даже за пределами условного улья, чтобы убивать каждого, кто, например, попытается вытащить внешнюю память у человека под контролем. Я склонна думать, что всё немного сложнее, хотя в целом Мор прав. Мне кажется, в секторе сложилось организованное сопротивление оружию. Но это скорее нехорошо, потому что максимум, чего повстанцы смогут добиться, — всем умереть. — Мы выдвинули и ещё одну гипотезу, — сказал Моррван. — То, что произошло этой ночью у границ с внешним городом, — не просто какой-то там пожар, это похоже на результат подавления организованного восстания. Наверняка в алгоритме А-17 у защиты внешнего города должен быть очень высокий приоритет, поэтому, когда возникла угроза для него, система и начала по своей воле небольшую гражданскую войну. — То, что вы рассказываете, звучит жутко, — признала Эмри, — но я не понимаю, почему Роулс до сих пор не настоял на том, чтобы немедленно прекратить использование оружия? Ведь этого от него ждут и другие сектора, и все мы, конечно. И Гений согласен отказаться от оружия, я знаю это. — А вот это самое интересное, — заметил Моррван. — И мы, честно говоря, видим пока только то, что Роулс всячески пытается держать нас в неведении. Это очень странно. Но соображения здесь могут быть вот какие: Джим наверняка пообещал Меженову, что поможет ему сохранить власть в секторе, а теперь не знает, как это сделать. Да и мы считаем, что сделать это невозможно: Меженов ведь наверняка станет самым ненавидимым человеком в секторе после того, как оружие придётся отключить. — Не думаю, что Гения могло бы это заботить, — возразила Эмри. — Но как бы там ни было, вы правы, мы должны узнать всё сами. И у меня есть несколько идей на этот счёт. Джил, как всегда без стука, заглянула в кабинет Гения и с нескрываемой радостью обнаружила, что он наконец один. — Какое счастье застать тебя без Эмри, — сказала она вместо приветствия. — Я тут как раз решила устроить вечер откровений. Он оторвался от электронных чертежей, которые до этого рассматривал, и пристально посмотрел на неё. — Что именно ты имеешь в виду под откровениями? — Я хочу предложить тебе союз вместо нейтралитета, — заявила она. — А конкретнее? Она без приглашения села в кресло Эмри и закинула ногу на ногу. — Теперь я могу поделиться с тобой всеми тайнами, которые до этого вынуждена была охранять, чтобы ты не наделал глупостей. — Ну, спасибо за заботливость, — мрачно ответил Гений, — но я о ней не просил. — Во-первых, хочу сказать тебе, что мой отец, судя по всему, знал, что Эс предатель, и именно из-за отношений с ним лишил меня права наследовать. Это Эс был связан с организацией освобождения сектора, я общалась с ними через него. Но мой отец не выгонял его, а наоборот, держал на высоких должностях — так почему? Может быть, ты знаешь почему? — Так себе откровение получилось, — заметил Гений, — я и так всё это знал. И почему Эс не увольняли, тоже знаю. Он был шпионом комитета, но настолько технически безграмотным шпионом, что мы с Мелдженом все шесть лет вели всё те же исследования у него под носом, а он начал об этом догадываться лишь недавно. Эс полностью устраивал нас: и позволял сохранять хорошие отношения с комитетом, и не мешал работать над А-17. — Ну подожди, это ещё не всё, — с лёгкой досадой в голосе сказала Джил. — Я ещё удивлю тебя. Я хочу передать тебе его внешнюю память. Она цела и невредима. — И снова не удивила. Я знал, что ты меня обманула. К твоему счастью, я никогда не считал память Эс особенно важной, потому что и так по большому счёту всё про него знал. Короче, отдай её мне и иди. Я вообще-то не очень люблю, когда меня обманывают, так что можешь считать свой вечер откровений законченным. — Не так быстро, — возразила Джил. — Я хочу сказать и ещё кое-что. Там есть один зашифрованный фрагмент, и я очень надеюсь, что ты сможешь найти способ его расшифровать. Но помимо этого, там есть и вещи, которые будут для тебя неприятны. Это касается Эмри. — Ну и? — спросил он, не выдержав сделанной ею мелодраматичной паузы. Джил демонстративно кашлянула и продолжила: — В общем, эти вещи могут тебя расстроить, но не воспринимай всё слишком близко к сердцу: ты ещё молод, и в нашем секторе много женщин, которые захотят… — Ты можешь говорить по делу? — прервал он её душеспасительную речь. — Ну, в общем, ты ведь знаешь, что она всегда что-то плела за твоей спиной? То Эс пыталась вывезти, то украла коммерческие разработки? Понимаешь, ты только не делай поспешных выводов. Совсем не все женщины такие. Подумай только, зачем тебе женщина, которая оклеветала тебя, сказав Эс, что ты её изнасиловал? — А почему ты решила, что это неправда? — Ну нет, ты же не хочешь сказать… — Джил от удивления не смогла придумать никакую, даже самую посредственную колкость. — Я хочу сказать, что если это всё, что ты хотела сообщить мне, ты можешь идти, — холодно ответил ей он. Но Джил отошла от потрясения. — Почему я впервые об этом слышу? Как? Почему? Казалось, её было невозможно остановить. — Как будто это что-то, чем я мог бы гордиться, — сказал он, после чего встал и демонстративно открыл перед ней дверь. — Я достаточно поддержал твой вечер откровений? Можешь идти со спокойной душой? — Ты слишком вредный, — сказала она, положив внешнюю память Эс на ручку кресла, после чего всё-таки соизволила встать и выйти. — А ты слишком наглая, — ответил он и закрыл за ней дверь. XXIII Эмри посмотрела вверх и обнаружила, что дождь, нещадно ливший последние сутки, прекратился. Небо всё ещё было затянуто хмурыми тучами, но прожекторы под крышей теплиц светили уже не так ярко, и постепенно их свет становился всё бледнее, пока совсем не померк, уступив место слабым вечерним лучам солнца. Она не знала почему, но всё это казалось ей чуть ли не божественным благословением. Последние полгода, поднимая глаза на небо, она не могла думать ни о чём больше, кроме как о том, что она, как и прочие живущие на Земле, получила второй шанс. Тем августовским вечером она шла босиком по траве к лимонной роще, в ста метрах от которой пролегала граница сада и внешнего города с остальной частью сектора. Эмри смотрела на крупные капли дождя, стекающие по оранжерейным стёклам, и ей казалось, что тогда, шесть месяцев назад, чья-то невидимая рука остановила людей, которые, по всем расчётам, должны были в тот день нажать на красные кнопки. И она была настолько ошеломлена этим внезапно обрушившимся на неё правом на жизнь, что её даже не ужасали вялотекущие военные действия между правительственными войсками и вооружёнными силами корпораций, раскаты которых время от времени долетали до маленького корпоративного Эдема на западе Восточно-Европейской равнины. Если прежде она восприняла бы своё заточение в корпорации без каких-либо перспектив и возможности её покинуть как проклятье, теперь весь прошлый мир вдруг оказался перевёрнут, а она чувствовала себя спасённой и укрытой в границах ненавистной ей когда-то MJ. Это чувство было настолько глубоким, что ей казалось неприличным жаловаться на судьбу, винить кого-то и уж тем более винить себя в том, к чему она не имела совершенно никакого отношения. Ступая по сочно-зелёной скошенной траве, Эмри чувствовала себя прощённой за всё совершённое ею и совершённое другими людьми до неё. — Мы могли бы расположиться здесь, — предложила она и тут же села на траву, спиной прислонившись к тоненькому ветвящемуся лимонному дереву с маленькими глянцевыми плодами. Широкая крона была такой низкой, что дерево из-за этого казалось приплюснутым и неуклюжим. Гений огляделся и сел на траву рядом с Эмри. Они были далеко от дома, на противоположном краю внешнего города, куда пришли в ту субботу просто оттого, что им не хотелось весь день просидеть взаперти. Эмри задумчиво улыбалась, глядя куда-то в глубину рощи, за которой начинался край их света. Лучи закатного солнца, просачивающиеся сквозь крону дерева, падали Эмри на лицо, заставляя её зелёные глаза казаться более светлыми, чем они были на самом деле. Её длинные волосы, в беспорядке разметавшиеся по плечам, переливались в последних солнечных лучах оттенками медового. Она обратила внимание на то, что Гений её рассматривает, и медленно развернулась к нему. Она встретила его взгляд и не отвела глаза. Его это, по всей видимости, смутило, и он сделал вид, что пытается разглядеть что-то на траве рядом с собственными ладонями. Эмри подумала, что понятия не имеет, о чём он думает, когда разглядывает её с таким серьёзным видом. Всё, что происходило между ними, было настолько за гранью общечеловеческих представлений о браке, что она затруднялась дать ответ на этот вопрос. Когда в самом начале знакомства они не замолкая говорили каждую свободную минуту, она очень хорошо понимала, почему им хорошо вместе. Или, возможно, ей казалось, что она это понимала. Теперь же, когда она об этом задумывалась, ей становилось неловко. Если б Эмри могла проникнуть тогда в его мысли, она бы узнала, что он этой неловкости был совершенно лишён, потому что в отличие от неё имел вообще очень смутные представления о том, как должны развиваться отношения между мужчиной и женщиной. Все примеры, которые он видел перед собой за годы, проведённые им в корпорации, были, как ему казалось, совершенно неприменимы к тому, что сложилось между ним и Эмри. Всё, что происходило между ними, было для него чудом, потому что прежде он и представить себе не мог, что кто-то может проявлять столько искреннего интереса к жизни другого человека и уж тем более к его жизни. По крайней мере, он никогда не встречал этого в других людях и никогда не наблюдал этого даже со стороны, в других отношениях. Эмри была единственным человеком, с которым он мог делиться своими мыслями, не опасаясь быть непонятым. Она любила задавать ему вопросы, и её любопытство всегда было настолько неподдельным, что он впервые в жизни чувствовал себя нужным. Если б его тогда заставили наклеить на Эмри какой-нибудь ярлык, он бы назвал её своим первым и единственным другом. Но даже Гений понимал, что это будет несколько нелепо, учитывая, что они уже три месяца были женаты. В общем, если б Эмри могла знать его мысли тогда, она бы поверила, что он действительно безоблачно счастлив с ней. Разумеется, она могла спросить его об этом напрямую, что она периодически и делала, а он всегда честно отвечал на этот вопрос, вот только она никогда не верила такому его ответу. Ей казалось, что он должен был страдать от того, что между ними нет никакой физической близости даже на уровне объятий, но на самом деле тогда он просто особенно не думал об этом.