— А говорил, конечно, в основном он? — Ну да… А почему… Свой вопрос Валера задать не успел, полковник перебил его: — Поня-ятно… Это растяжное «понятно» прозвучало словно из уст уездного врача, который борется в деревне с эпидемией и спрашивает жителей, не пили ли они из кружек больных. На любой ответ кивает — мол, понятно все с вами, селяне. — Ну и как он тебе? — Кто? — Крылов, кто же еще? — В каком смысле? — Да в прямом, в человеческом. Понравился? Вот тут Штукин совершенно растерялся — где же это видано, чтобы большой босс спрашивал маленького подчиненного о его человеческом отношении к другому большому боссу. Валера аж головой помотал: — А как мне может нравиться или не нравиться… — Перестань! — Ильюхин легонько ударил пальцами по столу. — У нас с тобой разговор абсолютно приватный, и я бы хотел, чтобы он был доверительным. А если странные вопросы задаю — значит, понять про тебя что-то пытаюсь, а не говно на своего коллегу набрать с твоей помощью. Понял? — Понял, — кивнул все равно ничего не понявший Штукин и после короткой паузы стал осторожно выстраивать ответ: — Ну, Петр Андреевич — личность в розыске популярная. Его любят. Он такой… дерзкий. Строгий, но — свой. Ну и — легендарный, конечно, розыскник, все такое. Как и вы. — Ты мне комплименты не отвешивай, я тебя не о том спрашиваю, кто из нас двоих среди оперсостава большей популярностью пользуется. Я тебя о твоем отношении спросил. Валерка засопел, проклиная свои со скрипом ворочавшиеся с похмелья мозги: — Ну, он… действительно, лихой командир. Заражает энергией. И не боится сам вперед лезть… Полковник кивнул: — Был такой удивительной судьбы человек — писатель Виктор Шкловский. Так вот, когда началась перестройка, он еще был жив, и в каком-то интервью его спросили о сомнительном факте его биографии с точки зрения советской власти. Дело в том, что Шкловский некоторое время, будучи совсем молодым, состоял в эсеровских боевиках. Вот его и спросили, а за что, мол, вам эсеры нравились. Он ответил очень просто и точно: «Смелые люди». И Крылов, конечно, тоже человек смелый… А ты бы хотел работать под его непосредственным руководством? Так сказать — под крылышком? Если я тебе скажу, что есть такая возможность? — Нет, не хотел бы. — У Штукина не было времени на размышления, и он ответил по наитию. Интуиция и какой-то еле различимый нюанс в тоне, которым Ильюхин говорил о Крылове, подсказали Валерке, что в отношениях двух полковников все очень даже непросто. — А почему не хотел бы? Штукин пожал плечами, вздохнул и плутовато улыбнулся: — Ну… У нас же разговор конфиденциальный… — Тебе что, на кресте поклясться? — Нет, зачем же… Это очень… такое… личное. Товарищ полковник Крылов — он не питерский. У него даже говорок и ухватки… Он, конечно, лихой и зажигающий, но… какой-то таежный. И я заметил, что даже наши коренные питерские опера, которые тесно с ним работают, — у них тоже как будто не ленинградский выговор появляется. Нет, конечно, Петр Андреевич их не переучивает, но… Ильюхин понимающе улыбнулся, и Штукин понял, что угадал с ответом. В этот момент в кабинет полковника вошел оперуполномоченный Алимов из отдела раскрытия заказных убийств. Алимов, вытянув руки по швам, отрапортовал: — «Тут, госпожа, нет живописи вовсе. Факт, что сошел с ума он; факт, что жаль; и жаль — что факт»[73]. Все, товарищ полковник. Виталий Петрович разулыбался, а Штукин охренел вконец. Он не понимал, что происходит в этом кабинете. — И кто сие написал? — спросил полковник. — Принц какой-то шведский, — не моргнув, отчеканил Алимов. — Шведский… — вздохнул Ильюхин, а Алимов взмолился: — Товарищ полковник! Шведский он или заполярный… Ну не мое это! Давайте я вам лучше куплет Высоцкого спою. А с этими принцами — сплошные нескладухи! — Нескладухи у тебя в бумагах. Свободен! — Есть! Алимов повернулся кругом и шагнул из кабинета. На его спине кто-то умело прикрепил к свитеру листок бумаги, печатные буквы на котором взывали: «Я потерялся, позвоните маме!» Указанный ниже номер телефона был установлен в приемной начальника ГУВД. Ильюхин и Штукин, не сговариваясь, фыркнули, а когда шаги Алимова затихли в коридоре, полковник пояснил: — Он громко матом ругается, даже не ругается, а уже разговаривает на нем. Ну и я принял решение: за каждые десять матюков — несколько строчек из классики. А книга в этих стенах одна, да и та случайно оказалась. Шекспир. — Гамлет, принц датский, — кивнул Валера. — Читал, что ли? — И читал, и в театре видел. — Ишь ты. Молодец. А теперь — быстро: ты неизвестно в каком городе, связи нет, денег нет ни копейки. Твои действия? Штукин, уже несколько освоившийся и расслабившийся, почесал нос: — Воровать по условиям задачки запрещается? — Конечно. — Тогда пойду на рынок или в самый крупный магазин, там на полу всегда мелочь валяется. На хлеб хватит, а потом — думать буду. — Хорошо, — засмеялся Ильюхин. — У тебя до милиции какое-то прозвище во дворе было? Штукин кивнул: — Юнкерс. Вот теперь чуть было не вздрогнул полковник. От произнесенного слова лицо Юнгерова сразу же выплыло перед мысленным взглядом Виталия Петровича. Он даже улыбаться перестал и вскинул серьезные глаза на Валерку: — Почему? Опер смущенно улыбнулся: — Да у нас во дворе жил один авиамоделист, еврейский мальчик. Так вот, он всем пацанам и рассказал, что «Юнкерс-88» Штукой называли. А поскольку я — Штукин, то так вот Юнкерс и прицепился… Ильюхин удивленно покачал головой: — Да-а… А у нас в городе есть еще один Юнкерс. Не слыхал? Валера усмехнулся: — Это который крутой-то? Слыхал, чего-то в газетах читал… А лично, конечно, не сталкивался. Такими, как он, РУБОП занимается. А мы — все больше квартирными ворами… — Ворами, говоришь… А если бы у тебя была волшебная палочка, ты бы захотел изменить жизнь? Штукин давно уже перестал пытаться понять, к чему весь этот более чем странный разговор, поэтому позволил себе чуток иронии: — Очень общий вопрос. — Понимаю. И все-таки? Опер закинул ногу на ногу, посмотрел задумчиво в потолок, потом снова перевел взгляд на полковника: — Если бы у меня палочка-выручалочка была, я б ее, конечно, использовал, но изменить жизнь… Космонавтом стать я никогда не мечтал. Народным артистом?.. Тоже как-то… Президентом страны или олигархом? Так я им сочувствую, так же, как и депутатам… Не знаю… Может быть, образование бы изменил… Но машину, квартиру, загородный дом и еще три чемодана баксов я бы себе наколдовал, это точно. И, скорее всего, уже не отвлекаясь на добычу пропитания, ловил бы со спокойной душой квартирных воров и прочих несознательных граждан. — Ну а если бы тебя пригласили в СВР и предложили бы поработать где-нибудь в Германии под «крышей»[74] состоятельного бизнесмена? — Не гожусь. Языков не знаю. Мне больше за разными бизнесменами наблюдать приходилось — прячась за мусорными бачками с радиостанцией «Кайра». Виталий Петрович кивнул, но уже без улыбки: — Об этом твоем опыте я помню. Твоя короткая карьера разведчика-пехотинца также была одним из факторов, которые побудили меня поговорить с тобой и сделать тебе одно предложение, от которого ты, конечно, можешь отказаться — но только на первых этапах… Короче, чего кота за хвост тянуть: нам необходимо осуществить внедрение в некую преступную среду. Точнее, в неформальную среду, в бывшую преступную. Это очень серьезная структура. Повисла долгая пауза. У Штукина мелькнула маленькая мысль — а может быть, он вчера допился до белой горячки и весь этот разговор ему просто пригрезился. Валера кашлянул, чтобы прочистить пересохшее горло: — К-ха, к-ха, простите… Мне — осуществить внедрение?!! — Тебе. Меня уже не берут в космонавты, — спокойно ответил полковник. — А то, что я уже удостоверение напредъявлял везде где можно?