— Так уволим тебя к чертовой матери! Штукин с идиотским видом кивнул, но спросил: — Это как? — Ну, не найти за что уволить, что ли? Прошлую твою жизнь можно так развернуть, что тебя и в тюрьму не примут. При этом, как ты понимаешь, будут существовать совершенно секретные документы, повествующие о другой картине. Это все дело техники, не это главное. Ты сам способен пойти на такое? Вернее, тебе интересно? Вот это, брат, главное! Мне нужно, чтобы человеку было интересно и чтобы он был уверен, что поступает правильно. — А… а вопрос компетентности? Ильюхин встал из-за стола, прошелся по кабинету и цыкнул зубом насмешливо: — Хороший вопрос, как сейчас принято говорить по телевизору. Так ведь я тебя не программистом к Биллу Гейтсу сватаю. Я тебе предлагаю пожить опером, но под легендой. Штукин аж взопрел малость: — Можно я покурю, товарищ полковник? — Кури, кури… После пары затяжек Валерке чуть полегчало: — И что… лучше меня нету? — Есть! — крутанулся на каблуках полковник. — Наверняка есть! Ты знаешь, я уверен, что где-нибудь в Бугульме живет писатель, которому позавидовал бы Чехов. Только я о нем ничего не знаю. И не узнаю, скорее всего. В этот момент в голове Штукина словно что-то щелкнуло и вспыхнуло, будто шаровая молния туда залетела. До него вдруг дошло, что эта ситуация очень схожа с историей про те тысячи долларов, мимо которых он пару дней назад пролетел со свистом. Судьба снова дает ему шанс изменить жизнь! Если сейчас остаться удивленным наблюдателем, то и эта золотая рыбка может уплыть! И тогда эта окопная жизнь уважаемого опера принесет ему только уважаемую чесотку… А тут… Тут было абсолютно непонятно что, но что-то новое, с какой-то новой перспективой, с новым горизонтом. Валерка откашлялся: — Мне интересно. Я рад, — он чуть было не ляпнул про «оказанное высокое доверие», но осекся, — …что мне предложили… А у меня есть какое-то время на раздумье, или ответ надо дать прямо сейчас? Полковник подошел к оперу и участливо положил руку на плечо: — Ну почему же «прямо сейчас»? Я ведь не на неделю тебе предлагаю измениться внешне. Но и не на всю жизнь. Тут процесс долгий будет — даже на этапе предварительных согласований. Потом начнется проработка легенды, проработка оперативного сопровождения… Разных процедур на полгода минимум… У нас с тобой сейчас — самый предварительный разговор. Ты подумай, взвесь все спокойно… Ильюхину внезапно пришла в голову одна идея: — А кстати! Попей-ка ты чайку с Павлом Игнатьевичем Костиным. Вот он — настоящая легенда. Он уже лет шесть или семь на пенсии, ветеран, председатель всяких там советов. А в начале 70-х он на самом деле долгосрочно внедрялся в самую настоящую банду. Была реализация — многим дали вышку за убийства. Правда, тогда по 77-й дела не возбуждали, так как в ЦК решили, что бандитизм изжит… Ты запиши его телефон, а я его предупрежу! Человек он свой, проверенный-перепроверенный, с ним как на исповеди можно. Я ему сам рассказываю то, что пенсионерам знать запрещено… Так, давай-ка я тебе лучше сам его телефон напишу и свой — мобильный. Как взвесишь все — так сразу мне и позвонишь. Договорились? — Договорились, — пробормотал непослушными сухими губами Штукин. Он взял из рук полковника бумажку с начертанными телефонными номерами и, забыв уставное «разрешите идти», вышел в коридор. Там он постоял немного и еще раз заглянул в бумажку, словно сомневался в реальности всего произошедшего… …Вернувшись к себе в отдел, Валера практически забыл, что обещал сразу по прибытии зайти к Ткачевскому, и вспомнил об этом, только столкнувшись с ним в коридоре. — Ну? — нетерпеливо спросил Ткачевский. Штукин в ответ лишь пожал плечами: — Да, товарищ подполковник, странно как-то… За жизнь говорили — все больше на общие темы. — И все? — не поверил Ткачевский. Валера сделал вид, что колеблется, но потом все же решается рассказать любимому начальнику абсолютно все: — Ну… Еще про Крылова спрашивал… — Петра Андреевича? — Ага. Как, мол, к нему опера относятся, и не хотел бы я пойти поработать к нему «под крылышко». — К Крылову? — Ага. — Ну а ты чего? — А я сказал, что не хочу, что мне и в 16-м неплохо. — Ага, — глубокомысленно сказал Ткачевский и, будучи умудренным в служебных интригах, пошел обдумывать эту информацию к себе в кабинет. А Штукин в этот же день созвонился с Павлом Игнатьевичем Костиным и договорился с ним о встрече вечером. …Квартира Костина находилась в самом центре, на улице Восстания; отправляясь к нему в гости после работы, Валера еще подумал, что не в Металлострое же должен жить такой заслуженный человек. Подъезд он нашел мгновенно, квартира располагалась на втором этаже. Когда Штукин подошел к двери, то сначала решил, что ошибся, увидев ряд коммунальных звонков с пофамильным списком. Табличка с фамилией Костина была третьей сверху. Валера нажал на кнопку звонка. Дверь открыл худой мужичок в спортивном костюме — именно мужичок. Но с лицом не пропитым, а живым и сметливым. — Проходи, раздевайся! — пропустил он в прихожую Штукина. — Во-он моя комната, дверь открыта. Проходи, я мигом. Штукин осторожно пошел к комнате, а Павел Игнатьевич бегом вернулся к общему телефону и договорил: — Слышь, на таком кафеле хорошо шеи ломать! Ты клади, какой я тебе сказал! Валерка зашел в просторную комнату и остановился у окна. Почти сразу же за ним вошел хозяин, поднял со стола холщовое полотенце — под ним оказались вафельный торт, чашки и чайник. Они сели за стол и начали чаевничать. Костин оказался мужичком с юмором: — Ко мне недавно оперскую молодежь направили. Неплохие ребята, но… как невесты в четырнадцать лет. Глаза как у удивленных лемуров. Все спрашивали, как я живу. Ну я им в шутку — все, мол, ништяк, вот только с «маслятами» проблема. Так один мне через неделю банку маринованных маслят подогнал, сказал, что мама консервировала. Штукин вежливо улыбнулся, хотя ему показалось, что эту байку он уже где-то слышал. Павел Игнатьевич похохмил еще, а потом спросил серьезно: — Сам-то не ссышь? — Нет. — А зачем тебе это надо? — Значит, надо. — Зачем, паря? Штукин увидел, какие у Костина усталые глаза, и ответил тоже чуть устало: — Интересно. — Э-эх… Что тебе посоветовать-то… Сейчас времена другие… Посоветую я тебе, как не надо делать: не думай постоянно, что ты красный диверсант. Все время ты будешь просто жить — мыть тарелки, ходить в туалет… Так что — если ты восторженный доброволец, то лучше сразу отгребай в сторону. Восторженные студенты — они только до эшелона радуются, пока им истеричные барышни с балкона машут… Костин внимательно вгляделся Валерке в лицо и продолжил: — Короче, дело к ночи… Если все же решишься — поначалу просто вживайся и не думай, как тебе на связь с Центром выходить. Это — вопрос технический. Разберись, кто есть кто в их коллективе, не старайся выслуживаться — это заметят. Почувствуй их правила и старайся жить по ним. У них ведь тоже — два пишем, три в уме. И вход там на рубль дешевле, чем выход. Разберись в их отношениях — там наверняка интриги. А по поводу моей подначки насчет «эшелона»… Ты спокойно это предложение принял? — По крайней мере истерики не было. — Это хорошо. Значит, и там не истерикуй. Станешь там своим, а как своим станешь — они тебя смогут заподозрить в чем угодно — в крысятничестве, но не во внедрении… Они проговорили долго, часа три. Валерке было интересно, но, разглядывая обстановку, он не мог избавиться от гнетущего чувства. Уже собираясь прощаться, Штукин не удержался от вопроса: — А вы себе квартиру ремонтируете? Я про кафель слышал… Павел Игнатьевич рассмеялся: — Опять «масленок». Свою квартиру трехкомнатную, как и положено полковнику, я оставил семье, когда разводился. А кафель — так это я по работе. Я заведующим баней работаю, мы ремонтируемся. Валерке показалось, что он ослышался: — Какой баней? — Обычной. Мужским и женским отделением. Сейчас ее один капиталист купил. — И много платят? — почти не скрывая ужаса, спросил Штукин. — Больше, чем в милиции, но хором не наживешь. А воровать мне уже поздно учиться, да и несолидно как-то. — Да-а, оценил царь-батюшка ваши заслуги, — не удержался от горькой реплики Валера. — Чудак-человек! — искренне рассмеялся хозяин комнаты в коммунальной квартире. — Ладно, свои ордена Красной Звезды я тебе показывать не буду — не в школе милиции. Слава, конечно, есть. Но слава часто бывает беззащитна. Э, да тебе еще рано думать об этом. Ты думай о деле, а не об олимпийском золоте. Золото никуда не денется. Если о нем думать не будешь… «Похоже, золотом тут и не пахнет», — подумал про себя Штукин, прощаясь с Павлом Игнатьевичем. Выйдя на улицу, Валерка почувствовал неимоверную усталость. Он брел, не глядя на прохожих, и думал: «Отбежать из обоссанных фабричных подворотен к легенде, рисковать жизнью и смертью лютой, стоять перед министром при вручении ордена и заведовать баней, покупая песочные торты, чтобы уважить будущую легенду…» — Петля! — сказал вслух Штукин. Рядом с ним остановилась дорогая иномарка с открытым водительским окном. Сидевшая там девка громко кричала в мобильный телефон: — Да мы там были уже два раза! Что там делать, в этом клубе?! — И это лучшее из лучших, — сказал в ответ Валерка, продолжая думать о своем. Девица удивленно замолчала. Штукин достал удостоверение и пояснил ей: — Уголовный розыск! Вы бы отъехали на своем ландо, а то сейчас здесь одно мероприятие начнется — вам педикюр могут попортить!