— Нет. Мы только вчера познакомились. — А какая разница: вчера, не вчера. Она себя этим сдала. Ты сказал — проблемы, и ей сразу почуялась опасность — для нее. Женщины… Не бери в голову, считай, что тебе еще раз сегодня повезло. Естественная проверка на вшивость. И она ее не прошла. Хорошо, что ты узнал об этом сразу. — Да уж, — отозвался Штукин. — Просто замечательно. — И тут его неожиданно быстро и очень гулко вырвало. Валерка даже удивился — ему ведь приходилось выезжать на разные трупы: на гнилостные, на расчлененные, один раз даже на пролежавший больше недели в ванне… — Ничего, — сказал Денис. — Это нормально. Это нормальная реакция нормального организма. Штукин отплевался от блевотины, отдышался и тихо пробормотал: — Нормально. Так нормально, что и в Господа нашего уверовать можно. — А вот этого не надо! — скривился Денис. — Он-то тут точно ни при чем. И вообще, должен тебе сказать, что народ у нас не религиозен, а чудовищно, дико суеверен. Как в Средневековье. Даже хуже. Гороскопы в модных журналах наголову разбили Библию. У меня много знакомых, которые носят кресты и ходят в церковь. Гороскопы они читают, а Библию — нет. Ничего удивительного — гороскопы ближе, понятнее, простым языком написаны… Серость выдается за набожность. А я вот — крест не ношу, но к Христу ближе… Врубаешься? — Угу, — кивнул Валера. — Я тоже по церквам не хожу. А сейчас вот как-то потянуло. — Это эмоция. «Бессилие и страх человека перед дикой природой…»[81] Их начавшийся было богословский спор прервали шаги на лестнице. Они замолчали, а через несколько секунд голос с характерным вологодским говорком спросил: — Живые есть? — Есть, товарищ сержант, — отозвался Штукин, узнавший по голосу сотрудника из своего родного 16-го отдела. — А кто это говорит? — удивленно спросили с лестницы. — Говорит Москва! — рявкнул Денис, пытаясь очистить руки от липкой засыхающей крови. — Открывай быстрее, а то мы закапризничаем! Сержант что-то буркнул в ответ, но что именно, разобрать было трудно, так как на лестнице сделалось вдруг как-то сразу очень шумно от топота множества ног, шума открывающихся дверей в квартирах соседей Дениса, каких-то женских причитаний, трезвона мобильных телефонов, ругани и множества других звуков, сопровождающих в таких случаях появление сотрудников милиции. Штукин не чувствовал даже раздражения. На него навалилось тупое равнодушие, он встал, стараясь не наступать на тех, с кем еще совсем недавно разговаривал и смеялся. Зашатавшись на одной ноге, Валера уперся в стенку лифта рукой — и в ладонь впился острый кусочек пластмассы, торчавший из пулевого отверстия. — Ебтыть! — ругнулся Штукин, не удержался на одной ноге и снова сполз вниз. Он уселся прямо на труп Муллы. — Нас достанут или да?! — заорал Денис. — Мне еще в ад рановато! Эй!! Люди!!! — Ты кто? — спросил, очевидно, Дениса уверенный голос из-за двери. Судя по уверенности, это был старший офицер. — Кто я — я знаю! А вот ты — кто?! — гавкнул, срываясь, Волков. Его начал бить нервный озноб, видимо, пришел наконец-то страх от всего случившегося. Ответ из-за двери был таким же раздраженным: — Начальник отдела Баранов! Достаточно?! — Повезло. Наконец-то повезло, — чуть не всхлипнул Денис умиленно, а Штукин вдруг заржал в голос. Волков глянул на него и тоже засмеялся — каким-то диким, булькающим смехом. Они смеялись и никак не могли остановиться. — Смешливые попались! — крякнул все тот же голос — судя по всему, этот Баранов прижимался к дверям, пытаясь вглядеться в пулевые пробоины. — Ой, — утер наконец-то слезу Денис. — А ты ведь, друг, долго начальником отдела-то не пробудешь! Штукин снова попытался встать, и от этого движения голова Муллы странно завалилась набок. Единственным уцелевшим глазом голова смотрела прямо на Валерку. — Да что ты? — ухмыльнулся невидимый сотрудник. — Никак меня опять увольнять собрались?! — Куда мне, сирому, — хрюкнул Волков. — Ты сам посуди, какие подписи на документах ставишь: начальник отдела баранов… Это ж ни за что ни про что — весь отдел животноводческим становится… Твое ж начальство опомнится и все исправит. — Ты посмейся, посмейся, мил-человек! — огрызнулся уязвленный Баранов. — А потом, глядишь, и вместе посмеемся… Волков повернул голову к Валерке и прошептал: — Этого Баранова — хрен уволят. А вот тебя — точно. Не в той компании тебя недострелили. — Есть такое дело, — так же тихо откликнулся Валерка, шаря в карманах Оси в поисках сигарет. — А я-то надеялся карьеру сделать. Уже видел себя в Колонном зале при вручении Звезды Героя. Теперь, конечно, хрен, а не Звезда. — Ничего, — утешил его Денис, — зато мы с тобой, считай, побратались. Второй раз родились — и вместе. Я тебя не брошу. Скоро нас отсюда вынут — начнут спрашивать все, что надо и не надо, — так ты не говори ничего. К тебе адвокат будет приставлен, и не из последних. Все расходы за счет заведения. Мы ж теперь, прости господи, потерпевшие. Терпила, конечно, хуже мента, но тоже некоторые права имеет. Так что — пока не утрамбуются мысли — говорить ничего не будем. Вообще ничего. Ясно? — Куда яснее… Расколоться я всегда успею, было б в чем, — согласился с позицией Волкова опер. Денис умудренно вздохнул: — Менты будут злыми, так как скоро поймут, что ни хера не найдут. Со мной-то они — где сядут, там и слезут, а на тебе будут отыгрываться. А ты: мол, в шоке я, делов не знаю. Хорошо? — Хорошо, — кивнул Валера, — я государство наше знаю, оно по своим завсегда с удовольствием мухобойкой лупит. Зажигалку дай. — Держи. — Денис сунул ему зажигалку (тяжеленную, с клеймом, долларов за девятьсот) и не преминул добавить: — Курение вредит здоровью и сокращает жизнь. — Расскажи это Осе. Может, он еще нас слышит. — Вряд ли. Ладно, прорвемся. Эх, печки-лавочки… Штукин с наслаждением затянулся сигаретой. Чужая кровь на его теле стала засыхать и неприятно стягивала кожу. Сигарета скурилась в три затяга. Валерка загасил окурок о стенку и выкинул его в шахту лифта через двойную пулевую пробоину. Ему стало чуть легче, он словно проснулся. Штукин встал, почесываясь, и громко сказал: — Килька плавает в томате, ей там очень хорошо! Ну а я, ебена матерь, счастья в жизни не нашел! Эй, братья по оружию! Долго нас еще в этом соусе мариновать будете?! Дверь открыть не можете или уже документируете — фотографируете?! Кончайте охуевать! И, словно в ответ на его призыв, двери наконец-то раздвинули какими-то железяками. Полностью они так и не разошлись, но образовавшейся щели хватило, чтобы недостреленные могли протиснуться. Первым вылез Штукин, он сразу же обернулся и подал руку Денису. Потом они выпрямились и огляделись. На лестнице было много всех, и эти все сразу постарались заглянуть в лифт. Некоторым это удалось. Люди эти были опытные, но никто из них не видел такого натюрморта в очень маленьком замкнутом пространстве. Охов и ахов, конечно, не было, но чувствовалось, что увиденное произвело впечатление. Двое, несмотря на толкотню, сразу стали писать протокол осмотра. Остальные стали пытаться задавать вопросы Денису и Валерке. Штукина кто-то уже узнал, но он отмахивался ото всех сослепу — после кровавого полумрака кабины свет на лестнице резал оперу глаза. Волков твердо взял Валеру за рукав и потащил вниз по лестнице, к выходу из подъезда. На улице Денис нашел глазами нужного человека от Юнгерова, тот быстро подвел к ним адвокатов. К подъезду потихоньку стягивалось милицейское и прокурорское начальство. Достаточно быстро приехал начальник Василеостровского угрозыска Ткачевский. Подполковник окинул взглядом окровавленного Штукина, стоявшего рядом с таким же окровавленным Волковым, выслушал торопливый доклад кого-то из оперов, мгновенно все оценил и занял позицию: — Класс! У меня нет вопросов! Ни одного! К Валерке он даже подходить не стал. На Штукина вообще все реагировали как-то странно — как на зачумленного, как на совершившего что-то очень нехорошее. Словно не его убивали, а он убивал и потом сам неумело прикинулся жертвой. Валерка, в принципе, уже успел морально настроиться на что-то подобное, но все равно ему было как-то по-детски обидно. Он чувствовал, что в одночасье словно стал чужим для всех своих, и это было тем более болезненно потому, что никакой вины он за собой не чуял. Когда сотрудники уголовного розыска все же, взяв Штукина и Волкова в полукольцо, решительно подступили к ним с вопросами, вперед шагнул один из адвокатов — седой, авантажный, в дорогом костюме и ослепительно белой рубашке. Его лицо было смутно знакомо Валерке — видимо, оно мелькало по телевизору. Адвокат вынул из кармана пиджака удостоверение, ордер[82], лучезарно улыбнулся и хорошо поставленным голосом произнес следующий монолог: — Господа! Я понимаю и разделяю ваше желание быстро и всесторонне изучить все обстоятельства случившегося. Более того, я сам преследую эту цель. Но в силу необычного и крайне трагичного конца происшествия я глубоко уверен, что мои подзащитные находятся в определенном и не во взвешенном психологическом состоянии. Проще говоря, они — в шоке. Это обстоятельство может не облегчить, а усложнить вашу, а точнее, нашу общую задачу. В данном случае отсрочка допросов потерпевших вам, конечно, неудобна, но абсолютно законна. Я и сам начну беседовать с ними только после того, как их осмотрят и протестируют врачи. И вот только после этого, то есть полагаю — через несколько часов, мы прибегнем к вашим услугам. Прошу вас не конфликтовать. Мы не нарушаем закон, а его соблюдаем. Сотрудники оторопели. Один из оперов, не выдержав, плюнул в сердцах на тротуар: — Да что же это такое делается! Адвокат по-американски улыбнулся в тридцать два зуба: — Если вы не согласны со мной, то попрошу позвать следователя прокуратуры, выехавшего на место преступления. За следователем никто не пошел, потому что как раз в этот момент подъехали Крылов с Рахимовым. Рахимов остался за рулем, а Петр Андреевич вышел, тепло посмотрел на Дениса (руку ему, однако, при всех жать не стал), выслушал адвоката, повторившего свою тираду практически дословно, и предложил: — В двадцать ноль-ноль у меня в кабинете. Согласны? Валерка и Денис молча кивнули, а адвокат довольно улыбнулся: — Разумеется. — Прям как в Штатах, — буркнул с неопределенной интонацией Ткачевский. Реплику его можно было трактовать двояко. Крылов предпочел понять ее однозначно: — Ты не кипятись, не кипятись… Я тебя понимаю, но в данном случае это ни на что не влияет. Вечером я буду знать всю информацию… если она есть. — Так, а я — что? — пожал плечами Ткачевский. — Закон есть закон. Приближаемся к мировым стандартам. Крылов вздохнул: — Пойдем, Витя, посмотрим на этот мясокомбинат. Петр Андреевич чуть приобнял Ткачевского, и они пошли в парадную. Штукин, Волков, адвокаты и иные приданные Юнгеровым силы на трех машинах отбыли. Ехали они недолго; когда машины повернули к Владимирскому, Валерка понял, что их с Денисом везут в центральный офис Юнгерова, — в процессе подготовки к своему внедрению Штукину пришлось наизусть заучивать десятки адресов, имевших непосредственное отношение к «империи Юнкерса». В головном офисе Юнгерова двух «недобитков» уже ждали врачи. Потом Штукин и Денис долго отмывались в прекрасно оборудованных комнатах отдыха. Им даже приготовили новую одежду — белье, носки, джинсы и рубашки фирмы «Кэмел». Когда Валерка и Денис переоделись, то стали похожи в своих джинсовых обмундированиях на двух сослуживцев в штатском. Юнгеров уже ждал их в своем кабинете. Валера, несмотря на полную нервную опустошенность, испытал все-таки некоторое волнение, потому что живьем увидел Юнкерса впервые. Александр Сергеевич обнял Дениса и поздоровался за руку со Штукиным. Волков представил их друг другу, и они сели за стол. Юнгеров предложил всем зеленый чай: — Спиртного вам пока нельзя… Вам еще на официальные вопросы отвечать сегодня. После выпьем. Валера медленно отхлебнул чаю и, попросив разрешения, закурил. Длинноногая дама в строгом деловом костюме поставила перед Штукиным массивную персональную пепельницу. Юнгеров дождался, когда секретарша выйдет, и обратился к оперу. Тон его был спокойным и доброжелательным: — Валерий, ты в этой истории — человек случайный. Но… Через это испытание вы прошли вместе, и именно поэтому я пока не хочу разговаривать с вами по отдельности. Однако, если в нашем разговоре возникнет ненужная для тебя… вернее, лишняя для тебя информация… Ты ведь извинишь? — О чем речь, — сглотнул горячий чай Штукин. Александр Сергеевич кивнул и повернулся к Денису: — Говори. Штукин тут же вспомнил, как утром точно так же, по-тюремному, обращался к Волкову Ося. Валерке показалось, что это было очень давно, словно с того момента прошли не часы, а дни или даже недели. Денис начал рассказывать все в мельчайших подробностях, включая похмелье Оси и Штукина. Закончил он доклад пересказом речи адвоката. Волков говорил медленно, вспоминая все нюансы. Юнгеров не перебивал. Штукина вдруг резко потянуло в сон, и он с трудом сдерживал зевоту. Так организм реагировал на стресс.