— Я не знаю, что это было, — обессиленно закончил Денис. — Ужасно, что ни одной мысли, да? Александр Сергеевич вздохнул, положил Волкову руку на плечо: — Денис, я понимаю. Самое главное — что ты жив. Юнкерс искоса глянул на сомлевшего Штукина и тут же поправился: — Главное — что вы оба живы… Денис, я тебе верю, но, похоже, ты в упор чего-то не видишь. Так палить могут редкие и очень денежные люди. Подумай, кто бы на это мог пойти? Сначала персоналии, потом мотивация. Денис растерянно потряс головой: — Мулла сегодня рассказывал, как он на Дворцовом мосту шишку какую-то подрезал… Певца бывшего — с охраной, с понтами… Певец этот орал охране, мол, убейте, машину сожгите… Юнгеров аж привскочил: — Денис, Денис, опомнись! Я понимаю, ты тяжелый стресс пережил, но… Раз уж выжил — в маразм-то не впадай! Муллу они выслеживали и, как представился удобный случай — вы в подъезд зашли, — там и решили всех почикать? А узнали, что к тебе едете, очевидно прослушивая вас через космос? Ты хоть сам-то слышишь, что говоришь? Певец какой-то… Ты выбирай мозгом не конфликты, которых нет, а людей, в которых есть достаточная крепость. Работай по обратной схеме. Убивали-то они тебя… Мы тоже список накидаем, а потом — «сверим часы»… А сейчас договоритесь между собой, как Валера в лифт попал, — и со своим «ведать не ведаю» — на ковер к Крылову. Я Петру Андреевичу все объясню, и он до правды докопается. Вернее, вместе докопаемся. Все же в России живем, а не на Каймановых островах. Много надо будет бумаг отписать, долгие вам разговоры вести. Денис вздохнул. Юнгеров снова повернулся к Штукину: — Так, Валера, теперь давай думать, что же с тобой делать, раз оно все так обернулось. Адвокаты, конечно, разозлили твоих коллег… Но ты пойми — так оно вышло… Охо-хо-хо-хо… Конечно, законных способов тебя уволить — нет. Но тебе, конечно, предложат. Хоть сто раз ты все объясняй и на детекторе лжи проверяйся… Тебя теперь все время будут к нам причислять, раз ты в этом чертовом лифте оказался. Это, конечно, не клеймо, но работать с таким мифом — крайне неприятно. Валера кивнул: — Я понимаю. — Ну, а если понимаешь… Будем думать. Нам толковые ребята нужны, работы много. Так что тебя не бросим, я доходчиво излагаю? — Да. — Ну и замечательно. Тогда можешь держаться вдвойне уверенно, когда тебе сегодня, и не только сегодня, будут неприятные вопросы задавать и неприятные намеки делать. Считай, что у тебя есть надежный тыл. Тем более что во всей этой истории какая-то косвенная наша вина есть. Юнгеров покосился на Дениса, и тот полушутливо развел руками — дескать, да уж, угораздило. Александр Сергеевич улыбнулся и продолжил: — Только вот еще о чем я тебе хочу сказать, Валера. Я тут так осторожно говорю, все время какой-то подтекст получается. Будто я тебя в гангстеры вербую, но стесняюсь об этом сказать прямо. Так вот, во-первых, не вербую, и тебя никто к нам силком не тянет. А во-вторых, мы — не гангстеры, мы мощная легальная корпорация. Правда, с темным прошлым. Но за темное прошлое я тебе так скажу, если ты смотрел «Семнадцать мгновений весны», то должен помнить такой эпизод, когда Лановой, играющий железного генерала Вольфа, отправляется в Швейцарию на сепаратные переговоры с американцами… — Помню, — кивнул Валерка, улыбаясь. — А американцы, Аллен Даллес[83] в частности, и говорят ему: а кто будет представлять Германию на предстоящих мирных переговорах? Лановой отвечает: генерал такой-то. Даллес говорит: мы не пойдем на переговоры с этим генералом, так как он был в СС. Лановой усмехается и парирует: ну, тогда вам вообще не с кем будет вести переговоры, потому что у нас все были в СС. Смекаешь? Штукин аллюзию уловил и кивнул, но Юнгеров все же растолковал ее вслух: — Вот и у нас с 1985 по 1993 год тоже «все были в СС». Закон нарушали все, потому что и закона-то никакого в те годы не было. Произвол и право сильного в чистом виде. А жить убого не хотелось. Я не оправдываюсь — не в чем мне оправдываться, тем более — уж извини — перед тобой. Я просто объясняю. Валерка вдруг поймал себя на том, что ему нравится Юнгеров — нравится то, что он говорит, нравится, как он говорит. А еще Штукин подумал, что все случившееся — просто идеальная ситуация для внедрения. Настолько идеальная, что, если бы такие дела показывали в кино, сразу бы стало ясно, что расстрел организовали спецслужбы. Типа ГРУ. Для организации этого самого внедрения. Но в жизни так не бывает. (Да и в хороших фильмах так не бывает тоже.) В жизни все как-то шиворот-навыворот получается. Бандюги, к которым внедряться надо, оказываются по-человечески симпатичными, говорят очень правильные слова, ведут себя достойно и даже тактично, а свои… Свои непонятно за что смотрят как на чужого. Валерка неожиданно сам себе задал вопрос: «А что если меня действительно, по-настоящему, а не для прикрытия предстоящего внедрения начнут увольнять? Как скомпрометировавшего себя и, следовательно, недостойного. Тогда и все внедрение на хрен летит… Так, может, мне тогда к Юнгерову без всякого внедрения податься? Ведь он же искренне к себе приглашает, видно же… Ведь это — шанс…» Штукин понял, что запутывается окончательно, что не может сформулировать ответ на этот вопрос. Он даже головой помотал, на мгновение утратив над собой контроль. Помотал — и тут же поймал себя на этом, и тут же испугался — а не мыслил ли он вслух? Нет, судя по улыбке Юнгерова, вроде все-таки не мыслил. Александр Сергеевич глянул на часы и встал из-за стола: — Ну, православные, с Богом. Черный ворон еще погодит, так что держитесь — придется помучиться. Собирайтесь, к Крылову опаздывать неудобно… Естественно, в оперчасти у Крылова Дениса и Валерия довольно быстро разделили, чтобы поговорить с ними поврозь. Штукин еще в самом начале отметил, что Волков держит себя независимо, но достойно по отношению к сотрудникам. Еще Валерка заметил, что Крылов не скрывал своего знакомства с Денисом, но скрывал уровень знакомства. Даже не то чтобы скрывал — просто не афишировал. Что ж, наверное, в такой ситуации это было правильно… Ну, а для самого Штукина ситуация начала развиваться очень даже предсказуемо. Такая предсказуемость навевала тоску и скуку. — Ты вот что, оперуполномоченный, ты не валяй дурака! Ты сам-то себя слышишь?! — орал на Валерку сотрудник собственной безопасности, возглавлявший (судя по всему — без спросу) сразу несколько оперов главка, работавших со свидетелем. Сотрудник этот был достаточно молодым, а потому пер на Штукина азартно и бестолково: — Ты не крути! Считай, что в органах уже отработался! Начинай с год загодя: как, когда познакомился с этой братией, какая роль?! Ну! Валерке стало вдруг очень легко и спокойно. Он лениво глянул на спрашивавшего и, сознательно накаляя обстановку, ответил дерзко: — Гражданин начальник, будет вам всю дурь-то сразу напоказ выставлять! Приберегите для секретно-обзорных справочек. — Да ты как… Моя задача… — аж привстал уэсбэшник[84]. — Понятно все с задачами, — хмыкнул Штукин. — У тех, которые сидят и молчат, задача — убой раскрыть. А ваша — меня уволить! — И уволю! Я тебе обещаю! Ты понял?! — Понял, понял, — спокойно отозвался Валера, нахально закуривая. — Вы пуговку-то на ширинке застегнули бы для начала. — Что?! Да ты!! В ебало хочешь?! — О, какой разговор пошел. — Штукин тоже перешел на «ты». — В ебало, говоришь? Да я у тебя сам всю кровь выпью! Ши-ши! И Валерка шикнул на уэсбэшника, копируя одного блатного, которого колол на серию квартирных краж, но так и не расколол. Скопировал умело, блатной сказал бы, что получилось хорошо. Уэсбэшник инстинктивно отпрянул и задел пепельницу, стоявшую на столе. Пепельница упала на пол и треснула. А она была дорога хозяину кабинета — сотруднику, который, между прочим, был старше уэсбэшника и возрастом, и званием. Он, естественно, разозлился и корректно, но твердо взял уэсбэшника под локоток: — Слушай, это все хорошо, вот только к убою мало имеет отношения! Разговор у вас не складывается? Тогда иди — покури! — Что такое? — начал вырываться уэсбэшник и этим разозлил хозяина кабинета еще больше: — Иди покури, говорю! И про пуговку на штанах не забудь, контрразведчик… Уэсбэшник, весь залившись нехорошим румянцем, выскочил в коридор, а сотрудник главка, видимо все еще переживая за свою пепельницу, гавкнул уже на Штукина: — А ты, красавец, тоже определись! Ты офицер — или?! С нами — или?! Чего ты тут понты лошадиные раскидываешь, пальцы веером раскладываешь? Валерка готов был легко переносить наезды от УСБ — у них, в конце концов, работа такая, всех подозревать, но не от своих, не от оперов. Штукина зацепило, и он зло ощерился: — Понты лошадиные? Я смотрю, главное — что ты сам уже определился! Ты мне чаю предложил? Ты спросил меня: ну как, братишка-офицер? Как тебе там было, в этом лифте? А?! Твой первый вопрос был обо мне или о том, откуда я их знаю? В чем событие-то? В такой пальбе жуткой или в том, что в лифте с братвой опер оказался? Ты сам-то как хочешь? По закону, или по правде, или по жизни?! Хозяин кабинета вздохнул и спросил спокойно: — Хочешь чаю? — Нет, так — уже не хочу! — отрезал Валерка. Неожиданно он услышал голос Ильюхина: — Братишка, хочешь кипяточку? Все встали, включая Штукина, который улыбнулся и ответил на вопрос утвердительно: — Хочу. Виталий Петрович укоризненно покачал головой: — Хорошо хоть не подрались, оперативнички… Было понятно, что полковник стоял у дверей и слушал весь текст. Оперативникам стало неловко. Ильюхин молча забрал Штукина к себе в кабинет, поэтому Валерка не слышал, естественно, дальнейшего разговора между операми. А разговор между тем был достаточно занятным: хозяин кабинета бухтел, разглядывая трещины на любимой пепельнице: — Да гори оно все синим пламенем! Крылов к тому Дону Корлеону никого не подпускает, Ильюхин — этого прибрал… А они ведь в контрах, как Гога и Магога. — Гога и Магога — это из другой истории, — не согласился его коллега и достал из кармана пиджака фирменную плоскую фляжку. Любимая пепельница развалилась в руках опера, и он даже сплюнул с досады: — А по мне, так самая та история и получается! Крылов и Ильюхин — летчики-налетчики! Друг дружки стоят! — Да ты чего так расходился-то? — Достало! И попахивает все это… сам знаешь чем! Владелец фирменной фляжки философски пожал плечами: — Ну, попахивает… А ты всю картину видишь? Нет. Ну и я — такого же роста. А тут такое мясо намясорубили… Какие там тараканы? Куда все это заведет? Ой… Давай-ка лучше по глоточку… Я в кино видел — крутые американские копы всегда так делают. Наше дело — ствол найти второй. Почему второй не скинули? Странно. Я бы оба сбросил… Коллеги хлебнули по очереди из фляги, и тут в кабинет завалился майор Филин, очень прилично «вдетый». Как его к убойщикам занесло? Майор, похоже, уже не очень ориентировался в пространстве, он зашел, как к себе домой, и стал глаголить, что, дескать, ходит он в потертых джинсах, но это ничего не значит, что он, Филин, многое может и со многими на «ты»… Хозяин кабинета вдруг не выдержал и молча хлобыстнул начальника угонного отдела кулаком в висок. Филин клюнул лбом стол, сполз на пол и затих. Владелец фляжки так же молча хлебнул еще, покрутил головой и осторожно глянул на приятеля: — Стесняюсь спросить: почему ты это сделал? Хозяин кабинета махнул рукой: — А-а… Достал. Второго дня он к Наталье в лифте прижимался. Она плакала потом. А сейчас я вдруг подумал — и чего это я таким политиком заделался? Уф! Хорошо. Как гора с плеч. Не стыдно за бесцельно прожитые годы. — Понимаю, — согласился второй убойщик, наклоняясь над неподвижным телом. — Скоро в себя придет. Добивать будем, как очнется? Кстати, а чего ты за Наталью-то… Я думал, с ней Сашка Снегирев хороводы водит… — Сашка и водит. А муж в ХОЗУ — объелся груш. Я из-за Сашки… Он если бы узнал — убил бы этого мудака и сел бы. Я его знаю. — М-да. Интересное построение мысли. Интересно мы живем. Американским копам такое и не снилось.