Денис кашлянул и решил заполнить нехорошую паузу напоминанием о себе: — А чего звали-то, Александр Сергеевич? Юнгеров наконец-то перестал сверлить взглядом Ермилова: — Денис, ты хочешь, чтоб я умер на год раньше? У Волкова вытянулось лицо: — Не понял. Что за ерунда? — Ты не ответил! — встрял неожиданно Ермилов. Встрял и тут же снова уткнулся в свои конфеты, делая вид, что опять не замечает взгляда Юнгерова. Александр Сергеевич ткнул пальцем в Ермилова и пояснил: — Денис. Либо ты конкретно, как человек исполнительный и безотказный, будешь отвечать за грильяж вот в этой, блядь, вазе, либо он скушает весь мой мозг. Я понятно изложил? До Волкова дошло. Он засмеялся и ответил по-военному: — Есть отвечать за грильяж. Разрешите идти? — Идите! — со стоном выдохнул Александр Сергеевич. Денис ушел, посмеявшись, и несколько секунд тишина в охотничьем домике нарушалась лишь бухтением Ермилова, продолжавшего сортировать конфеты. — Петрович, — позвал его Юнгеров. — Ну что ты как старый дед-пердед? Юрий Петрович забубнил себе что-то под нос еще громче. Александр Сергеевич поднял глаза на Штукина: — Ну, Валера… Что у тебя за вопрос? Только скажи сначала: ты-то хоть жизнью доволен? Штукин весь подобрался на своем стуле, вроде как сел «по стойке смирно», решив, что вопрос о довольстве жизнью был риторическим, попытался сразу перейти к делу: — У меня есть одно предложение… — Ты не ответил! — не дал ему договорить Ермилов. Тут уж взорвался Юнгеров: — А можно мне-то поговорить? А?! Александр Сергеевич был уже доведен до такого состояния, что едва не срывался на визг. Ермилов остро глянул на Юнгерова, встал и сгреб горсть конфет: — Это «Белочка»? Это все что угодно, а не «Белочка». И развал, между прочим, начинается именно с таких вот мелочей. Казалось бы — внешне безобидных. Александр Сергеевич закрыл глаза и тихо завыл. Юрий Петрович вскинул подбородок и, чеканя шаг, вышел — немного театрально, словно царский офицер, уходящий на расстрел. После его ухода Юнгеров еще несколько секунд не открывал глаза. Когда он наконец-то решил оглядеться, то обнаружил, что рядом — никого, кроме улыбающегося Штукина. — Чего это он? — прервал паузу Валерка. — Я так ко всему этому привык, что если он изменится, то мне будет чего-то не хватать, — усмехнувшись, объяснил Александр Сергеевич и снова спросил Штукина: — Так что у тебя за вопрос, Валера? Штукин нервно поскреб в затылке, улыбнулся несколько принужденно и вдруг понял, что ему трудно начать. Валера разозлился сам на себя, откашлялся и постарался взять себя в руки: — Да тут, Александр Сергеевич, такая ерунда получилась. — Знаешь, как в камерах говорят — «такая канитель», — улыбнулся поощрительно Юнгеров, и Штукин действительно вдруг почувствовал себя свободнее: — Во-во, канитель… Занесло меня вчера непонятно с чего в «Книжную лавку писателя». Стою там, книжку одну листаю. И вдруг замечаю там товарища Гамерника собственной персоной… — И? — вопросительно шевельнул бровью Юнгеров. Штукин пожал плечами: — И — ничего такого особенного. Я не сразу понял, что это он. Просто меня его охранник-дебил стал от прилавка отжимать, ну и чуть ли не нарвался на конфликт. А Гамерник его унял, я только после этого его и узнал. Ну и по привычке, когда они из магазина вышли, я решил с ними по городу прокатиться. — Зачем? — Так просто… Я же говорю — по привычке. Ну и довел я его до офиса — на Греческом. — Есть такой, — кивнул Юнгеров. — Это один из самых старых, еще с прежних времен. У этой точки богатая история. Да мы и остальные его офисы хорошо знаем, давным-давно уже все установили… И хаты его знаем, и хату родителей, и даже квартиры его баб… Я это не к тому, что ты зря за ним прокатился, я просто рассказываю тебе… Конечно, Валерка заметил в глазах Юнгерова лукавую искорку и поэтому слегка смутился: — Александр Сергеевич, я, в общем, догадываюсь… И я не с тем пришел, что, мол, знаю страшную тайну — где у Гамерника офис на Греческом… — А с чем? — А у меня есть предложение… Оно родилось, когда я за офисом его наблюдал. Оно — спонтанное, но не непродуманное. И я понимаю, что, предлагая это, я беру на себя ответственность, даже если вы откажетесь. — Не пугай меня, — сказал Юнгеров. — Я чуть было не сказал «ой». Сейчас ты скажешь, что его офис расположен более чем удачно, чтобы без особого риска с двух «калашей» завалить хозяина. — Нет, — покачал головой Штукин. — Я про другое. — Ну хоть тут повезло, — притворно вздохнул Юнгеров. Валера выдержал небольшую паузу и четко выговорил, словно отрапортовал: — Суть вопроса: я могу внедриться к Гамернику. Александр Сергеевич долго смотрел на Штукина молча, а потом осторожно переспросил: — Можешь? — Могу попробовать, — уточнил Валера. Юнгеров кивнул: — Небольшое уточнение, да? Штукин упрямо вскинул подбородок: — Я могу изложить свои соображения подробно. Александр Сергеевич встал, вздохнул еле слышно и повернулся к Штукину спиной, глядя в широченное окно, из которого открывалась необыкновенно красивая панорама озера: — Конечно. Я слушаю тебя. Излагай. Валера откашлялся еще раз и начал излагать, стараясь не сбиваться и не вставлять в речь слова-паразиты: — Я знаю, что он заказчик той стрельбы. Более того, я надеюсь разузнать кое-какие подробности о тех ребятах, которых он послал. Не настолько точные, чтоб знать их данные и место обитания, но достаточные, чтобы в грамотном разговоре очень сильно насторожить… И я приду к Гамернику не как от себя лично, а как от группы сотрудников уголовного розыска. И приду я просить немножко денег — не очень большую сумму, в пределах разумного. Причем денег не за то, что его не будут сажать, — его ведь не посадишь, и он это знает. Денег я попрошу для того, чтобы оперативная информация о его причастности к стрельбе не стала достоянием всеобщим, вплоть до журналистов. Ведь, по идее, в Интернет сегодня можно скинуть не байки, а конкретику. Вплоть до копий документов. Или — хорошо сделанные подделки под истинные документы… При таком раскладе имя его через пару месяцев может стать настоящим брендом… Я подробно объясню ему, как проходят оперативные общения, заслушивания. Что такое постоянные задания на НН и ПТП. Он поймет, сколько это может отнять душевных сил… — Зачем? — перебил Юнгеров, по-прежнему не оборачиваясь. — Цель? — Ну, хотя бы снятие его реакции — это уже достаточно интересно. Допустим, я верю оперативной информации, что это именно он стрельбу организовал, но… Одно дело — верить, другое — самому почувствовать… Это очень важно — иметь личное ощущение… — А почему он тебя начнет слушать? — Александр Сергеевич по-прежнему смотрел в окно, но в голосе его уже начали прорезаться нотки заинтересованности. Штукин не выдержал, вскочил из-за стола, оперся на спинку стула локтем и сказал, глядя Юнгерову в затылок: — Открытость. Простота. Энергия. Быстрые и точные ответы на мелкие вопросы. Юнгеров обернулся: — Это все — потом. А с чего ты взял, что он вообще разговаривать с тобой начнет? Его охрана может не дать тебе… проявить открытость и простоту. Валерка достал сигарету и вопросительно глянул на Александра Сергеевича. Тот разрешающе махнул рукой: — Кури, кури… Штукин закурил и спокойно объяснил, как он планирует заинтересовать Гамерника: — А я ему скажу, что я — один из двух недобитков из лифта. И еще — не стану скрывать, что работаю у вас, поскольку после той стрельбы из розыска меня турнули. В такой ситуации он не сможет не заинтересоваться, если, конечно, не по уши деревянный. Он заинтересуется, начнет вопросы задавать… — Обо мне тоже? — сразу ухватил суть Юнгеров. Валерка кивнул: — Если до этого дойдет — конечно. И я ему буду правдиво на них отвечать. Да я ему расскажу все, вплоть до подробностей, о мебели и о привычках вашей челяди. Захочет — расскажу про ваши привычки, замашки, разговоры. Вплоть до разговоров о нем. Вы подумайте, Александр Сергеевич, ведь такая правда выглядит всегда очень впечатляюще и искренне, но она абсолютно неопасна, так как особого практического значения не имеет.