— Да? — поиграл бровями Юнгеров. — Ты уверен? Штукин даже руками всплеснул и не заметил этого: — Конечно! Ну… Вот жена: изменила мужу. Он об этом узнал. Но вдруг ему приносят видео. Как ее пялят в автомашине. И муж точно разводится. А почему же точно? Ведь он все знал и до видеопленки… Знал? Знал, что изменила, то есть стояла, голубушка, где-то раком. Где-то, казалось бы — какая разница, в постели или в автомобиле? А выясняется, что разница есть. Так устроен человек. Ему трудно отказаться смотреть эту пленку, хотя, по большому счету, он не увидит там того, чего не знает… Юнгеров посмотрел на Валерку с интересом и даже некоторым удивлением: — Да ты, брат, психолог… И философ! — Философ, — усмехнулся в ответ Штукин. Александр Сергеевич походил вдоль стола туда-сюда и задал новый вопрос: — А твои мотивы? — Бизнес. Очень простые мотивы — снять с дяди немного денег, тем более что я имею на это моральное право — как недобитый им же. — А как ты его нашел? — Ну, во-первых, вы сами говорите, что все его офисы известны. А во-вторых, я опять могу сказать правду — как случайно увидел его в книжном магазине и довел до офиса. Так и скажу. Юнгеров задумчиво поскреб небритый подбородок пальцами: — А как ты его опознал? У Валеры был готов ответ и на этот вопрос: — Опять скажу правду — что его рожу видел у вас на столе — в рамке. Вы фотографию из Интернета вытащили и на нее любуетесь. Александр Сергеевич машинально кивнул и подумал, что лично его именно эта деталь и убедила бы… Он снова прошелся вдоль стола, затем резко остановился: — Ну а в чем же будет ложь? — В том, что у нас не было с вами этого разговора. — Штукин отреагировал мгновенно, будто давно ждал именно этого вопроса. — И еще в моем отношении к вам. — А какое у тебя отношение? Валера усмехнулся: — Скажу я ему так: конечно, после увольнения Юнгеров меня подобрал, но… Еще бы он не подобрал — стреляли-то в его людей, я под замес попал, так что он просто некую трудно формулируемую ответственность почувствовал, ну и позволил такой приживалкой пожить рядом. Принеси-подай, и то из барской милости… А меня от этого внутренне колбасит, я лакеем быть не хочу и в челяди не хочу состоять… Плюс — недавно инцидент был, когда близкий Юнгерову молодой человек прям на глазах у всех мне в рыло выписал, а мне утереться пришлось… Опять же — обида затаенная. Юнгеров долго молча смотрел Штукину в глаза, но Валерка этот взгляд выдержал. Александр Сергеевич хмыкнул: — Убедительно излагаешь… Даже мне на секунду… А на самом-то деле — как ты относишься? Вот этого вопроса Штукин настолько не ожидал, что даже руками развел. Да и сам Юнгеров, похоже, немного смутился — по крайней мере он отвел взгляд и снова заходил туда-сюда вдоль стола. Валерка повел шеей, будто ему жал воротничок, и наконец отреагировал: — Ну, Александр Сергеевич… Мне вам в любви объясняться? Юнгеров хмыкнул и махнул рукой, мол, проехали, но Штукин все же решил договорить: — Мое отношение — это то, что я могу с вами этот разговор говорить. Мне хочется полезным быть. Себя показать. Реабилитироваться за всю ту историю — с Егором и Зоей. Вас отблагодарить по-человечески за все… Ну и как-то развиваться, расти… А развитие возможно только тогда, когда есть какое-то действие. Значит, я не должен сидеть на жопе ровно. — Понятно, — сказал Юнгеров и не стал задавать вертевшийся на языке вопрос, мол, зачем, милый друг, тебе это все по большому счету надо, — поскольку уже получил от Валеры развернутый ответ. Они еще помолчали, Александр Сергеевич сел за стол, побарабанил пальцами по столешнице и, словно вспомнив вдруг что-то, заметил: — Только о Егоре-то говорить не стоит — что он тебя в морду и все такое… Гамерник за мелочи цепляется — узнает, кто мне мальчишка, — может и нагадить. И рухнет у Егора вся его милицейская карьера… — Александр Сергеевич! — Валера даже ладони к груди машинально приложил. — Ну вы уж совсем-то меня дебилом не считайте. Зачем же я ему про Егора говорить буду… Я могу этот эпизод и вообще без имен рассказать… Тут ведь важнее — как рассказать, а не что. Это в том, что касается киллеров, его будет очень интересовать точная и конкретная информация… А кто именно из ваших мне по роже дал — ему по барабану… Юнгеров медленно наклонил голову, соглашаясь. Штукин боялся спугнуть его настроение. Валерке казалось, что Александр Сергеевич начинает потихоньку заражаться его идеей, но видно было, что окончательного решения еще нет. — Кстати, о Егоре… — чуть нахмурился Юнгеров. — Ты на него зла-то не держи… Не стоит. Ты — старше и… Я его не оправдываю, но и ты пойми… — Да я прекрасно все понимаю, Александр Сергеевич! — в сердцах Штукин даже слегка повысил голос. — Я же не чурка какая-то бессердечная! Глупо все вышло… И я себя тоже — неправильно вел. С нервяка все это получилось… Ну и, конечно, амбиции свои я обуздать не сумел, мне казалось унизительным перед пацаном оправдываться! А к нему у меня нет ничего. Я, когда дела ему передавал, — вот все, что мог… И дальше бы помог всегда, если бы не весь этот компот. — Да, — вздохнул Юнгеров, — действительно, компот… В одночасье его не расхлебаешь, тут время нужно… Жаль. Ты бы ему, действительно, мог помочь, но теперь… Все, конечно, образуется, перемелется… Егор парень правильный, неглупый, и толк из него может выйти… Только вот, боюсь, как бы ни перемололось все в будущем — а все равно будет между всеми стоять эта утопленница… Как ее звали-то? — Зоя, — глухо ответил Штукин и быстро достал новую сигарету. — Дай-ка и мне, — протянул руку к пачке Юнгеров, выбрал сигарету, закурил от зажигалки Штукина и грустно заметил: — Я всегда говорил — есть события обратимые, а есть — необратимые. Необратимые — это рождение нового человека, смерть и судимость… Штукин тяжело вздохнул, соглашаясь: — Александр Сергеевич, я… Я постараюсь с Егором как-то объясниться… Ну, переломаю я себя… Знал бы сразу, что́ он для вас и что́ для него Николенко… — Ладно, — тихонько пристукнул кулаком по столу Юнгеров. — Поживем — увидим. Пусть Егор пока перегорит сам, а там — посмотрим. Может, все вместе поговорим, может — вы и сами друг с дружкой объяснитесь… Давай-ка к нашим баранам вернемся. К товарищу Гамернику и твоему заходу к нему… Допустим, все завертится. И в чем все же глубинный смысл? Штукин быстро загасил окурок: — Я скажу за себя. У меня — личный счет. Хотя я понимаю, что лично меня Гамерник убивать не собирался, — он и сейчас вряд ли знает, что я такой вообще есть на белом свете. И Ося — тоже под замес попал, и его, наверное, не хотели… Но для меня это ничего не меняет. Я хочу, чтобы они все равно ответили… Надеяться на государство в этом плане — нет резону. И, потом, я хочу сам, своими руками что-тo сделать для того, чтобы им плохо было, а не просто сидеть и ждать на берегу, когда мимо меня проплывет труп врага… Юнгеров вдруг подумал о том, что Егор, когда кинулся на Штукина, мог рассуждать похоже: пусть и неумышленно Валера эту Зою сгубил — но если сгубил, то ответить должен… Александру Сергеевичу стало как-то неуютно от этой мысли, и озвучивать вслух он ее не стал. Валера же между тем продолжал: — Это — моя мотивация. Что же касается глубинного смысла того, что я предлагаю, — тут все просто: я хочу, чтобы он, проверив, поверил мне, а я потом смогу дать ему ту информацию, на которой он влипнет. Более четко сформулировать я не могу. Юнгеров покачал головой: — Куда уж четче… Ты не кокетничай… Говоришь — информацию, на которой он влипнет? А где такую взять, как смоделировать? Он же не квартирный вор, чтоб его с поличняком за шкирку… У Валеры азартно заблестели глаза: — Он — не вор, но пошлет-то на дело квартирных воров! Ну, в лифте расстреливать послал же он мокроделов! А эти воры в лапах Крылова — они не суки — молчать не будут… Снова возникла пауза. Юнгеров медленно жевал нижнюю губу, прикрыв глаза, и думал. Штукин вдруг заметил, что трясет нервно левой ногой, и приказал себе унять эту дрожь. В стекло окна билась поздняя сентябрьская муха — уже не очень юркая, толстая и полуснулая. Александр Сергеевич встал, распахнул окно, выпустил муху и оглянулся на Штукина: — С другой стороны, а что мы теряем? За спрос денег не берут, а смешным показаться… да наплевать! В любом случае, у него неприятный осадок будет — и это тоже хорошо. В том смысле, что справедливо. Но и опускаться до того, чтобы бомжи ему под дверь срали, тоже неохота. Ты не напрягайся, это я так, к слову… Говно под дверью — оно, кстати, очень настроение портит, но ведь не это же — цель… А информация, которой можно замочить… Типа, ты знаешь, где Флинт зарыл сокровища? Где мои левые грузы через таможню идут? Так меня тут не зацепишь. Я ведь и сам — не квартирный вор, и Гамерник это понимает. Валера понял, что решение почти принято, еще чуть-чуть и… — Главное — начать, Александр Сергеевич! Юнгеров прищурился почти по-ленински: — Ну, брат… Мы ведь с тобой не ремонт в хрущевке затеваем. Валера хотел было серьезно кивнуть в ответ, но не выдержал и весело фыркнул. Глядя на него, улыбнулся и Юнгеров, сам не понимая с чего. Они так поулыбались друг другу, а потом Штукин сказал: — Я знаю очень много разных несерьезных лирических нюансов про вас и ваше ближайшее окружение. Но, по сути, я не знаю ничего. — И? — Какое-то время можно продержаться! Юнгерову от его улыбки вдруг стало как-то светлее. Он вспомнил себя в молодости, и ему тоже захотелось ощутить кайф от собственной бесшабашности, от бравирования азартом и внешне несерьезного отношения к серьезнейшим вещам. Продолжая улыбаться, Александр Сергеевич вдруг сказал: — Повезло тебе, Штука, что на дворе сейчас двухтысячный год, а не девяносто первый… Хорошо, что девять лет назад ты еще совсем сопливым был. — Почему? — не понял Валера. Юнгеров хмыкнул: — Потому. Кабы ты в те года, да с твоим характером, да с натурой вот такой авантюрной — ой, мама… Убили бы тебя, скорей всего. Или — сел бы, да надолго… — Других вариантов не было бы? Александр Сергеевич кивнул: — Отчего же, есть и еще вариантец, но на него шансов было бы очень-очень мало. Про себя Юнгеров сказал, что это был за «вариантец»: «Или ты бы стал таким, как я», но вслух не стал этого произносить по педагогическим соображениям. Вслух он сказал другое: — А если шансов почти нет, то не хрен и обсуждать неведомо что… У Валеры в глазах что-то блеснуло, и Юнгерову даже показалось, будто парень догадывался, что он имел в виду под третьим вариантом…