— «Все понятно — он застрял!»[140] Ах, Гомер, Гомер… Ну, сука… Ничего, не ты один такой умный… Мы тоже кое-что умеем придумывать… И в том числе процессуальными методами. Штукин непонимающе сощурился, но Юнкерс махнул рукой: — Не бери в голову, каждый должен свой маневр знать… А ты свой начал осуществлять правильно и принципиально вопрос с Гомером решил. Правда — остались нюансы. Во-первых, как-то надо тебе исхитриться, чтобы от твоего человека из Управы получить данные стрелков… Это реально? Штукин лишь молча пожал плечами. Александр Сергеевич понимающе цыкнул зубом: — Вот… Давай все же деньги твоему парню сунем. А? Валера мотнул головой: — Да не в деньгах там дело… Я попробую… Если получится — тогда можно и деньги — как премию. А если сразу сумму назвать — тогда у него соблазн возникнет и он туфту какую-нибудь прогонит — поди проверь… А если что — скажет, что добросовестно заблуждался… Я без денег попробую. Юнгеров внимательно посмотрел на Штукина, затем медленно, словно нехотя, кивнул: — Ну — твой человек, ты его лучше знаешь, тебе виднее… Да. А во-вторых, — это то, что меня уже касается, — надо смоделировать такую информацию, чтобы она Гамернику интересной была… А это надо серьезно думать… М-да. В общем — на словах все гладко… Валерка неожиданно уловил, как у него внутри зарождается и становится все больше и больше комочек обиды: — Получается, зря я к нему ходил, что ли? — Что? Юнгеров, задумавшийся было о чем-то своем, даже не уловил сначала смысл фразы, произнесенной Штукиным, а когда уловил — расхохотался, как взрослые по-доброму смеются над детьми: — Почему же зря, чудак ты человек! Его реакция была? Была. Уже, значит, не зря. Глядишь — у тебя с опером твоим что-то получится — еще на шажочек глубже влезешь. Там мы и с информацией обо мне что-то придумаем. Да и другие… мероприятия запустятся… Вот так — кирпичик за кирпичиком — и замуруем гада! А ты сразу в обидки… Все нормально, Валера! Но Штукин не считал, что все нормально. Он чувствовал, что какую-то серьезную информацию Юнгеров, абсолютно не стесняясь, не считает нужным озвучивать. При этом и не скрывает особо, что еще какие-то меры в отношении Гамерника будут предприняты. Какие? Юнгерова в лоб не спросишь… А он явно что-то задумал, точнее — придумал вместе со своим «штабом». И вероятно, эта «придумка» проще, надежнее и эффективнее Валеркиного насквозь авантюрного внедрения к Гамернику. Что же получается — опять на обочину судьба выталкивает? Нет уж. Фигушки. Человек, как учил марксизм, сам творец своей судьбы… Пару дней ничего интересного не происходило, а потом состоялась очередная встреча Штукина с Ильюхиным, на которой первый вопрос (по личностям стрелков) решился неожиданно просто. Встреча происходила все в том же немноголюдном кафе, и даже кофе на стол им ставила та же самая официантка. Штукин долго рассказывал полковнику о том, какими скучными были практически все дни после их предыдущей встречи, а в конце монолога добавил: — Что же касается отношения Юнгерова к Гамернику, — то, боюсь, здесь случай особый, хронический. И периода обострения не последует, при всех-всех подозрениях, до тех пор, пока не появится хоть какая-то конкретика — например, по личностям стрелков. А уж от личностей любой опытный человек может прийти к доказательствам… Ильюхин маленькую хитрость Валеры раскусил сразу и устало вздохнул: — Значит, я неопытный человек. Штукин понял, что прокололся, виновато посмотрел на Виталия Петровича, который, внимательно разглядывая лепнину на потолке, сказал тоном почти безразличным: — Ты знаешь, я ведь владею достаточно исчерпывающими данными о стрелках. Более того — техника на их телефонах молотит, но… С предъявлением обвинений… по Хрущеву. — Это как? — машинально переспросил Валера, на самом деле заинтересовавшийся больше всего тем, что «техника молотит». Ильюхин улыбнулся: — Видишь, у наших поколений уже совершенно разные ассоциативные ряды. Поясняю — Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев как-то объявил: «Партия провозглашает, что нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме!» Как видишь — так оно и вышло… — Теперь понял, — улыбнулся и Штукин, но полковник покачал перед его носом указательным пальцем: — Думаю, что и теперь не до конца. На заслушивании в прокуратуре начальник отдела торжественно заявил, что преступление на восемьдесят процентов раскрыто. Я не стал шутить, что женщина на восемьдесят процентов беременной быть не может… — Теперь понял, — повторил Валера уже без улыбки, а Ильюхин снова не согласился с ним: — Думаю, что и теперь не полностью… Полковник на несколько секунд прикрыл воспаленные глаза и подумал, что за последние месяцы он стал уставать слишком уж быстро и часто. Открыть глаза и вернуться к разговору его заставил притворно сердитый голос Штукина: — Что же это вы, господин полковник, меня такой бестолочью считаете? Зачем тогда во вражий тыл заслали? Виталий Петрович крякнул: — Вот я уже и господин полковник — а раньше товарищем был… Все-таки правду говорят, что окружение влияет. Трешься среди господ — и пожалте, результат. Штукин смутился, а полковник, не давая ему опомниться, тут же задал очень конкретный вопрос: — Если Юнгеров узнает данные исполнителей — что он станет делать? Засунет их пальцы в мясорубку? — Да ни в коем случае! — обрадовался Валерка возможности дать прямой ответ на прямой вопрос. Эта его радость сразу же насторожила Ильюхина. Виталий Петрович закурил и, вздохнув, констатировал: — Ты, Валера, сейчас похож на девушку, которая звонит подружке, чтобы посплетничать, и умоляет: «Я никому ничего не расскажу, честное пионерское! Ну, рассказывай мне свою тайну!» — Вы о чем это? — вспыхнул Валерка и тем самым подтвердил подозрения Ильюхина. Полковник укоризненно покачал головой: — Я, дорогой мой, о том, что ты — невзначай так — подбираешься к данным стрелков. Но, поскольку ты меня не очень хорошо знаешь, то получается у тебя неуклюже. Ты помолчи, не дергайся. Тебе очень хочется передать информацию Юнгерову, потому что это справедливо? Ты думаешь, что, передав, сможешь влиять на процесс? Я бы сказал, на процессы? — Я… — растерянно начал было Штукин, но Виталий Петрович перебил его: — Ты, ты! И не надо думать, что я тебя поймал! Я тебя не отчитываю. Я очень устало размышляю вслух. Ты прозрачен, Валера. Как ты думаешь, какой ты для Юнгерова? Валерка закусил губу почти до крови, потом криво улыбнулся: — Если я — клоун, тогда давайте заканчивать этот театр! Ильюхин хмуро допил свой кофе, потом долго гасил окурок в пепельнице. Он специально тянул паузу, чтобы Валера понял: повышать голос на полковников не стоит даже внедренным в банды. Наконец Виталий Петрович сказал: — Не надо подчеркивать свою молодость повышенной нервозностью. Знаешь, друг мой, когда ты женишься и у тебя появится ребенок, то вы с женой будете ждать, когда же он заговорит. М-да… ждать будете и будете учить его говорить, чтобы потом просить его замолчать. Доходит? — Не очень… — Жаль. На обиженных… А знаешь, как бы тебя угомонил Крылов? — Нет. — Лагерную поговорку насчет обиженных знаешь? Обиженных чего? — Ебут. — Вот! А теперь скажи: ты хочешь узнать имена стрелков? — Хочу. — Чтобы передать братве? — Ильюхин, казалось, просто излучает иронию. — Нет. — Ну, и тогда зачем тебе то, с чем ничего нельзя сделать? Ты смотрел «Приключения принца Флоризеля?» Там один ухарь все никак не мог никому алмаз показать… И что из этого вышло? — Ну, ничего хорошего, — согласился Штукин. Виталий Петрович посмотрел на него, словно учитель на любимого ученика, только что давшего правильный ответ: — Именно! Теперь — давай с другой стороны глянем на эту тему. Вот сидят два жулика. Один другому рассказывает за свой квартирный разбой. Второй спрашивает: «И зачем ты меня подставил?» Первый руки к груди прижимает: «Да Господь с тобой! В чем же?» А второй ему объясняет: «Я теперь знаю за тебя. Вот завтра — хапнут тебя, и на кого ты думать начнешь? Чьи имена в КПЗ перебирать будешь? Вот на хера ты мне за этот разбой рассказал?» Смекаешь, к чему я? Валерка неожиданно очень светло улыбнулся — безо всякого сарказма, иронии и прочих разных сложных «наполнителей»: — Так точно, товарищ полковник! Смекаю, к чему вы клоните! Ильюхин почувствовал перемену в его настроении и насторожился: — И тебе по-прежнему хочется знать данные стрелков? — Да. Полковник откинулся на стуле и поднял руки вверх, словно сдаваясь в плен: — Так. То ли я дурак, то ли не в этом дело. Хорошо. Если это не каприз детский — вот хочу, и все, папа, купи мне этот мячик, — тогда должна быть какая-то понятная мотивация. Если она есть… — Есть такая мотивация! — этот возглас Штукина прозвучал почти по-ленински: «Есть такая партия!» Виталий Петрович скрестил руки на груди и всем своим видом изобразил готовность внимательно слушать: — Излагай. Штукин выдержал для порядка небольшую паузу, закурил и, глядя Ильюхину прямо в глаза, сказал на одном дыхании: