— Хорош легавый, — усмехнулся Якушев, упершись затылком в стену. — А может, помиритесь? — тихо спросила вдруг Вера. Смысл вопроса дошел до Егора не сразу. А потом все же дошло, что все так и считают, будто они со Штукиным просто поссорились. Якушев зарычал и с силой шарахнул головой о стенку. В гипроке осталась вмятина, а за обоями что-то зашуршало. От этого удара он, как ни странно, пришел в себя. — Помиримся и все распилим по-братски! Тот баульчик! — заорал Егор на Веру. — Слушай меня! Он оттолкнулся спиной от стенки и тоже встал на колени. Со стороны это, наверное, смотрелось мелодраматично — мужчина и женщина на коленях друг перед другом. Кто-то, может быть, и улыбнулся бы этой сцене, но Вере и Якушеву было не до улыбок. Расстояние между ними было таким маленьким, что они ощущали дыхание друг друга. — Слушай меня! — тяжелым шепотом повторил Егор. — Ты историю не знаешь, так я расскажу тебе ее. Она — хуже не бывает! Сейчас в Пушкине лежат на асфальте пять трупов. Среди них один очень близкий мне и моим друзьям человек. Я не говорю, что Штука убил их всех, но хотя бы одного он точно убил! И это был не бой на равных, а бойня… из-за ровно нарезанной бумаги, которую называют деньгами… А еще раньше — не стало Зои… Я бы не хотел рассказывать тебе… Но это Штукин был с ней на том озере. Вера отшатнулась, но Якушев схватил ее за плечи: — Вера, я ведь не мразь, чтобы такое на человека наговорить! Скажи — я мерзавец?! — Нет… — заплакала снова Вера. — Где он? Женщина отвела взгляд и, сквозь всхлипы, еле выговорила: — На свете так мало неплохих людей… Зачем же вы хотите, чтобы их стало еще меньше?! — Вера, где он?! Она снова посмотрела ему в глаза: — А ты… а ты оставишь мне свой пистолет? — Да, — быстро ответил Егор. — Отдай, — не поверила ему Вера. Якушев пошарил рукой на полу сзади себя, нащупал пистолет, подобрал его и протянул Вере. Она аккуратно взяла его и ушла на кухню. Егор прислушался, но ничего не услышал. Он не услышал звука выдвигаемого ящика и скрип двери пенала. Якушев встал, но остался в коридоре. Из кухни вышла Вера и, не останавливаясь, направилась в комнату. Егор насторожился, но она быстро вышла из комнаты и протянула оперу свой паспорт. Якушев сначала не понял, а потом открыл документ на страничке, где ставился штамп прописки. Там были две отметки, одна — нынешняя и предыдущая — с адресом на Московском проспекте. Егор даже вспомнил, что Зоя когда-то рассказывала ему про Верину квартиру в «Русском прянике», оставшуюся от родителей. Подружки иногда устраивали там девичники. Якушев пошевелил губами, запоминая адрес, потом закрыл паспорт, вернул его Вере и сказал с каким-то горьким сарказмом: — Нет, я не легавый. Я хуже цветного. Он быстро прошел на кухню и огляделся. В углу матово блестел шикарный холодильник. Егор подошел к нему, дотронулся, погладил. Потом потянул дверцу — она открылась абсолютно бесшумно. На верхней полке лежал его пистолет. Якушев взял его и засунул за ремень брюк. — И что мне теперь делать? — спросила Вера, появившись в дверном проеме. Егор постарался не встречаться с ней глазами и, давя возникшее в душе чувство неловкости, ответил грубо и цинично: — В холодильнике еще достаточно еды. Приготовь что-нибудь вкусное мужу. — В таких случаях дают пощечину, — сказала Вера. — Но ты ведь можешь ударить в ответ? Уходи. Егор ушел. Ему хотелось сказать «извини!», но он не сказал ничего. После его ухода Вера, конечно, бросилась звонить в квартиру на Московском, но Штукин к телефону не подходил. А его мобильник через несколько минут зазвенел в кармане Егора. Якушев вынул его из кармана, увидел на дисплее высветившийся номер Веры и грустно усмехнулся… …Когда Юнгеров вместе со своими людьми подъехал к месту бойни у офиса Колесова, там уже было полно народу: милиция местная и городская, сотрудники прокуратуры, эксперты, какие-то журналисты и еще бог знает кто. Все курили, кучковались, звонили куда-то по мобильникам и делали много нужных и ненужных движений. Какой-то сержант не хотел пускать Юнгерова за обозначенный пластиковыми лентами периметр, но с ним коротко переговорил Ермилов, и служивый отстал. Александр Сергеевич и сам не стал подходить вплотную к машине. Он молча смотрел на высовывающиеся из правой передней двери ноги Крылова и не слышал, о чем его спрашивали оперативники и следователь прокуратуры. Потом Юнгеров повернулся и пошел прочь. Ермилов остался объясняться с сотрудниками. Отойдя на несколько шагов, Александр Сергеевич обернулся и снова посмотрел на неподвижно торчавшие из автомобиля ноги. В горле у него встал ком, и Юнгеров закашлялся, а потом сказал очень тихо: — Прости, Петр. Прощай… Если б я знал… Он достал сигарету, а зажигалку ему поднес подошедший Ермилов. Александр Сергеевич затянулся и промычал, не вынимая сигарету изо рта: — Надо найти Егора. Пока он чего-нибудь не накосорезил. — Если уже не накосорезил, — поправил Ермилов. Юнгеров вопросительно поднял брови, и Ермилов пояснил: — То, что здесь был Штука, — известно только со слов Егора. То, что у Егора был мобильник Валеры, — может свидетельствовать о всяком. Мобильник можно и с мертвого снять. Штукин-то как раз не знал времени и места передачи денег. А Егор место и время знал, он только про деньги не знал, если ты ему случайно не обмолвился… Юнгеров долго молча смотрел в немигающие глаза Ермилова, а потом сказал — устало и как-то обреченно: — Знаешь что, Юрий Петрович… Иногда, оказывается, дают осечку и такие совершенные боевые машины, как ты. Надо искать Егора. И дай бог нам его найти, прежде чем он найдет Штукина… …Якушеву понадобился почти час, чтобы добраться сквозь пробки от Васильевского острова к «Русскому прянику» на Московском проспекте. В какой-то момент Егор даже пожалел, что поймал такси, а не поехал на метро. Он немного успокоился, лишь когда подбежал к «Русскому прянику», вычислил окна нужной ему квартиры на втором этаже и увидел, что там горит свет. Якушев отдышался и внимательно осмотрел стену сталинского дома. Штурмовать квартиру в таких домах — дело непростое, даже если она расположена на втором этаже. Но этот конкретный дом, видимо, строили с любовью, обусловившей некоторые «архитектурные излишества». Вот по этим «излишествам», да еще цепляясь за водосточную трубу, Егор и полез наверх. Когда он увидел трупы в Пушкине — то осатанел от ненависти, в квартире у Веры — обессилел, по дороге к адресу на Московском — пришел в себя, но стал меньше думать и анализировать. В каком-то ином случае он сначала подошел бы к двери квартиры, принюхался бы, позвонил бы соседям и попросил бы их как-то помочь… История не знает сослагательного наклонения. Якушев полез по стене дома на балкон без раздумий и колебаний. Он чуть было не сорвался, но удержался и сумел ухватиться за боковые перила балкона… …А Штукин зашел в эту квартиру всего минут за сорок до того, как перед домом появился Якушев. Валера бросил баул с деньгами на пол в большой комнате, а сам обессиленно рухнул на диван. Некоторое время он просто лежал и тупо смотрел в окно. Потом скосил глаза на сумку и усмехнулся: «Надо же… Как в кино — два „лимона“ зелени, а толку-то…» Он пнул сумку ногой — и в этом жесте даже не было злости. Штукин понимал, что не смог бы сбежать с этими деньгами, приди ему в голову такая идея. Чтобы при таком поганом раскладе раствориться с этими деньгами на просторах необъятной России — нужно быть либо суперагентом, либо профессиональным преступником. Нужны надежные адреса в других городах, нужны документы… Много чего нужно, если бежать не в кино, а в жизни… На самом деле вариантов у Валерки было, честно говоря, всего два, и оба невеселые: либо идти каяться к Ильюхину, либо тоже каяться по полной, но перед Юнгеровым. И в первом, и во втором случае перспективы были такими, что думать о них не хотелось. А хотелось Штукину спать, притом хотелось очень, но он таращил глаза на окно, отгоняя дремоту, потому что на него внезапно нахлынул страх умереть во сне. Вот так Валера и полусидел-полулежал на диване и смотрел в окно, пока не увидел, как на балкон залезает человек. Прищурившись, Штукин узнал в этом человеке Якушева. Егор с той стороны балконной двери уперся лбом в стекло и тоже разглядел Валеру на диване. Якушев, не отряхиваясь, постучал по раме. Штукин вздохнул с сожалением, встал с дивана и открыл балконную дверь, чем сильно удивил Егора, собиравшегося демонстративно разбить стекло. — У тебя звонок не работает, — сказал Якушев, заходя в комнату. — Починить — здоровье не позволяет. Говори короче, меня миозитом заразили, — отозвался Штукин, показывая на свою перебинтованную шею. — Мало дали, — еле сдерживаясь, якобы спокойно произнес Егор. — Настроение понял. Штукин повернулся спиной и шагнул к дивану, но Якушев схватил его за плечо: — Наворотил дел, а теперь холкой разворачиваешься?! Валерка охнул: — Пусти, урод, больно!! — Да насрать, что тебе больно! Деньги где?! — Ах, вот оно что?! Где трупы — выяснили, теперь перешли к главному? Егор ударил Штукина, тот успел отклониться, и кулак, не попав по скуле, скользнул по шее. Валерка взвыл и упал на колени: — Паскуда… Он дополз до дивана, отдышался и немного пришел в себя. Егор зло сопел и стоял над ним. Штукин слабо усмехнулся: — Второй раз ты меня в харю тычешь, а я все утираюсь… — Деньги где? — Да тут они… Где ж им быть. — Давай! — Нет проблем. Куда денешь? — Юнгерову отнесу. — Угу. А меня? — И тебя. — Ага. И ты весь такой козырной, а я, как обычно, с набитой мордой? Не согласен. Штукин начал подниматься, но Егор выхватил ПМ и направил на него: — Тихо. Не дергайся. Валера встал и выпрямился: — Ты… засранец маленький… Ты кого сейчас изображаешь? Сотрудника милиции или гангстера? Или Брюса Уиллиса, который спасет мир? — Быстро: взял деньги и за мной! — разделяя слова, сказал, словно продиктовал, Якушев. Штукин скривил губы: — И за тобой, значит… Обалдеть… В кино в таких случаях злодей усыпляет бдительность инспектора Лосева, а затем подло прыгает, но все равно проигрывает схватку на крыше небоскреба. Хороший сценарий. Но я вот только не могу понять: а я-то тут при чем?