— Прощаю. — Зачем закрывать дом? Церковь постоянно его использует. — У этой церкви есть храм, часовня и большая пристройка. Нет необходимости использовать дом священника для церковных нужд. Мне, так или иначе, нужен дом. Я не буду слушать исповеди в спальне, а затем принимать ванну в кабинете. Ответил он без намека на кокетство, но это не помешало Элеонор представить Сорена лежащим мокрым и обнаженным в ванне. Или просто мокрым и обнаженным? — Элеонор? — Простите. Я пыталась вспомнить разницу между словами «лежать» и «лгать», — солгала она. — Лгут кому-то, а лежат сами по себе. — О, точно. Спасибо. И еще. Вы не можете закрыть дом. Вы выведете из себя всю церковь. — Я так и думал. Служба, на которой ты хотела присутствовать, проходит прямо сейчас в доме. По какой-то причине ни храм, ни часовня не подходят для этого. — В доме уютнее. И у отца Грега всегда были вкусняшки. Сорен похлопал по колену. — Это прискорбно, но я так решил. Для священника важно иметь четкие границы между ним и его прихожанами. Я постараюсь изо всех сил, чтобы объяснить логично им мою точку зрения. — Логично? Вы собираетесь использовать логику с католиками? — У тебя есть идея получше? — От кого-то другого этот вопрос прозвучал бы саркастически или как вызов. Но от Сорена вопрос прозвучал с неподдельным интересом. Если у нее была идея получше, он хотел ее знать. — Послушайте, я знаю этих людей. Я выросла с ними. Они, правда, не любят новичков. Все и так напуганы тем, что вы иезуит, а не обычный священник. — Они боятся иезуитов? — Говорят, что иезуиты очень... — Она поманила Сорена рукой. Он наклонился вперед, и она прошептала ему на ухо. – Либеральные. Сорен отстранился и посмотрел ей в глаза. — Должен рассказать тебе секрет. — Она снова наклонилась к Сорену и вдохнула. С этим вздохом она ощутила аромат зимы, чистоты и холода, и на мгновение подумала, что кто-то отставил открытым окно. — Мы либеральные. Он откинулся на спинку скамьи и прижал палец к губам. — Но ты этого от меня не слышала, — ответил он и подмигнул ей. Тело Элеонор закипело, и вялотекущая лихорадка, возникшая от присутствия с ним в одном помещении, усилилась еще больше. — Но это не имеет значения. Ты собиралась подсказать мне идею, которая лучше моей. — Ага... нет. Логичность не сработает. Она может сработать, если вы заставите их думать, что закрытие дома, было их идеей. — И как же? Она пожала плечами и подняла руки: — Не знаю. Скажите им, что слышали от заинтересованных членов церкви, которые хотят больше правил и мер безопасности, или что-то в этом роде? — Они всегда говорили о безопасности в школе. — И вы можете сказать, что услышали мольбы людей и решили последовать их совету и добавить несколько новых правил, таким образом, вы сможете поддерживать всеобщую безопасность и избегать происков зла. Никто не хочет ходить в церковь со скандальной репутацией, верно? Вы лишь делаете то, о чем они просили. Сорен поднял пальцы к губам и медленно провел ими по нижней губе. Жест казался бессознательным, как и ее покусывание губы. Тогда как покусывание губы, очевидно, делало ее похожей на идиотку, его касание губы заставляло ее хотеть оседлать его бедра, обернуть руки вокруг него и провести языком по его горлу. — Значит, ты говоришь, что мне стоит манипулировать прихожанами, заставляя их думать, что закрытие дома было их предложением? — Или же напрямую солгать. Обмануть. Все, что угодно. — Я могу солгать. Это грех, но я ценю твое предложение. — Вы не грешите? — Пытаюсь. — А я нет. — Ты не грешишь? — Сорен спросил с таким сомнением, что она бы обиделась, если бы у него не было права быть скептичным на этот счет. — Нет, я не пытаюсь не грешить. Сорен закрыл глаза и покачал головой. — Что? — спросила она. Он поднял руку вверх, говоря о потребности в тишине. — Что? — прошептала она. — Ты это слышала? Она наклонила голову и прислушалась. — Нет. Я ничего не слышу. А вы слышите? — спросила она Сорена. — Да. — Что? — Как Бог смеется надо мной. Элеонор подперла рукой подбородок: — Вы слышите, как Бог смеется над вами? — Громко. Удивлен, что ты не слышишь. — Он смеется над вами, а не надо мной, — ответила она. — Отличное замечание. И ты отлично подметила момент с управлением приходом. Я обдумаю твое предложение. — Правда? — Это мудрая и макиавеллианская стратегия. — Это плохо? — Нет. Это по-библейски. От Матфея 10:16 «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби». — Овца среди волков. В таком свете приход выглядит опасным. Вы думаете, мы опасны. — Я думаю, ты опасна. Элеонор села на пятки. Они шутили все время, пока находились в храме, но то, что он сказал и как он сказал? Это не было шуткой. — Я? Опасная? — повторила она. — Да. Очень. — Почему? — Потому что хочешь такой быть. Это часть причины. — А еще я хочу вырасти до шести футов и иметь прямые светлые волосы, но желать чего-то не значит иметь. Я не опасная. — Я бы объяснил причины, по которым ты так говоришь, но мне нужно вернуться к упаковке вещей. Я пообещал сестре отца Грегори, что все его вещи будут собраны до завтра. — Знаете, в приходе миллион старушек, которые упакуют весь кабинет за вас. — Знаю, но я сказал, что сам сделаю, и считаю, что только другой священник должен прикасаться к его личным вещам. — Очень мило с вашей стороны. — Она подмигнула. «Мило с вашей стороны?» Она могла выглядеть еще большей подлизой или идиоткой? — Думаю, мне пора домой. Мама может позвонить и будет волноваться, где я. — Где твоя мать? — Работает. — Элеонор пошла за ним из храма. — Она часто работает допоздна? — Это рано. Она часто берет поздние смены. За них больше платят. — Твой отец не помогает вам финансово? Элеонор снова остановилась в дверях кабинета, пока Сорен вернулся к наполнению коробок. — Мама не примет от него ни цента, даже если он предложит, в чем я очень сомневаюсь. Он говорит, что на мели.