— Нет, не так, — ответил он. — Так или иначе, я потребую кое-что от тебя. — Вы всегда так говорите? — Ты имеешь в виду артикуляцию? — Да. — Да. — Странно. И чем же я заплачу за вашу помощь? Надеюсь, не моим первенцем или чем-то таким. Я не хочу детей. — Она не была уверена насчет последней части, но прозвучало довольно грубо. — Моя цена проста — в обмен на мое содействие, я прошу тебя делать отныне то, что я говорю. — Делать то, что вы мне говорите? — Да. Я хочу, чтобы ты подчинялась мне. — Отныне? — она не могла поверить, что верно его расслышала. — И как долго? Сорен снова посмотрел на нее, посмотрел, не улыбаясь, не моргая, не шутя, не веселясь. Он смотрел на нее так, словно следующее сказанное им слово будет самым важным словом, которое он когда-либо произносил, и самым важным словом, которое она когда-либо слышала. — Навсегда. Слово повисло в воздухе между ними, прежде чем опуститься на нее и проникнуть сквозь кожу. — Навсегда, — повторила она. — Вы хотите, чтобы я всегда подчинялась каждому вашему приказу? — Да. — И что вы прикажете мне делать? — Как только ты согласишься с моими условиями, ты узнаешь свое первое поручение. — Вы же понимаете, навсегда — это очень большой период. На самом деле, самый большой. Не бывает больше, чем навсегда. — Я в курсе. — До двадцати одного я могу быть в колонии для несовершеннолетних. Навсегда — это дольше, чем шесть лет. — Верно. — Тогда я выбираю колонию. — Нелепое решение, но она была серьезна. — Ты предпочтешь отправиться в колонию, а не подчиняться мне? — с ужасом спросил Сорен. Может, даже испугался. Его страх заставил ее бояться. Но не настолько, как поражения, пока нет. — Если я отдам тебе вечность, — начала она, выше поднимая подбородок, — кое-что я хочу взамен. — Я уже предложил тебе помощь выбраться из этого кошмара. Чего еще ты хочешь? Элеонора обдумывала свои требования. Он казался открытым к предложениям, что было хорошо, потому что у нее было предложение. — Всё. — Всё? — повторил он. — Как...? — В.С.Ё. — Она уставилась на него, и на этот раз была ее очередь не моргать. — Я даю вам вечность, а вы, по крайней мере, можете дать всё. — Полагаю, ты понимаешь, о чем просишь, и должна понимать, что это проблематично, раз это касается меня. — Потому что вы католический священник, и вы старше меня? — Это две из трех причин. — И какая третья? — Я назову тебе третью причину тогда же, когда назову вторую причину, почему я предлагаю тебе помощь. — Господи Иисусе, столько вопросов. Мне нужно записать все это дерьмо? Сорен запустил руку в карман пальто и вытащил его потрепанную Библию в кожаном переплете, ту, в которой было его настоящее имя. Он перелистнул страницы и взглянул на обрывки листов внутри нее. Оказалось, все они были исписаны, но не на английском языке. Наконец, он перелистнул в самый конец, вырвал последнюю страницу и положил ее перед ней на стол. Из внутреннего кармана пальто он достал ручку, черную и тяжелую. — Пиши. Элеонор уставилась на ручку и листок. Затем посмотрела на Сорена. — Я отвечу на твои вопросы, — сказал он. — Со временем. Но сейчас я бы не хотел, чтобы кто-то из нас забыл о них. На последней странице она записала «Какая третья причина вызывает проблеммы?» и «Какая вторая причина, из-за которой вы помогаете мне?». Она нахмурилась, изучая листок бумаги. — Что-то не так? — спросил Сорен. — Думаю, ошиблась в слове «проблема». — Она передала ему записку, и Сорен прищурился. — Одна м. — Могу я ответить на два ваших возражения? — спросила она, исправляя слово «проблемы», на этот раз с одной м. — Мне плевать католический вы священник или нет. Заставлять священников хранить целибат — тупейшее правило. Зачем Богу изобретать секс, а потом говорить людям, что им нельзя заниматься? И второе — и что? Вы старше меня. Через пару дней мне будет шестнадцать. — Не могу поверить, что обсуждаю это с тобой, Элеонор, — ответил Сорен. Она улыбнулась ему. — А я могу. Сорен отвернулся, на мгновение уставившись в никуда. Он ухмыльнулся и снова посмотрел на нее. — Что же, очень хорошо. — Очень хорошо, что? Он протянул свою руку, ожидая, когда она пожмет ее. Она уставилась на его ладонь, его идеальную ладонь. — Вы шутите, да? — Я хочу, чтобы ты вечность подчинялась мне. Это высокая цена, и я понимаю это. Если нам нужно обсудить условия, тогда мы их и обсудим. Я принимаю твои условия. Ты принимаешь мои? Элеонор медленно подняла руку над столом и вложила в его ладонь свою. — Хорошо, — ответила она. — Вы получили меня. Я ваша. Он обернул свою мощную ладонь вокруг ее. По какой-то причине она ожидала, что его рука будет холодной. У него были такие холодные глаза, такое холодное поведение, но нет, его кожа была теплой, и Элли не могла не представить, как он прикасается к ней в более интимных местах, чем ее рука. — Навсегда, — сказала она. — Всё, — добавил он. Сделка была заключена. Они отпустили руки друг друга, и Сорен встал. — А сейчас я тебя оставлю. Не отвечай ни на какие вопросы, пока не поговоришь с адвокатом. Церковь оплатит судебные издержки. Будь уверена, в свое время ты вернешь эти деньги. — Хорошо. — И страх вернулся. Она не хотела, чтобы он уходил. Не сейчас. Никогда. — Когда приедет твой адвокат, расскажи ему всю правду и ничего не скрывай. Несомненно, сюда был вовлечен твой отец. Ты должна рассказать адвокату, насколько серьезно он замешан. — Сдать отца? Ни за что. — Элеонор, меньше минуты назад ты пообещала подчиняться мне. Это приказы. Твой отец — причина, по которой ты здесь, в этом полицейском участке, среди ночи, и все твое будущее висит на волоске. Ты здесь. Не он. Ты скажешь адвокату и суду все, что знаешь об отце и его нелегальных промыслах. У тебя должна быть возможность заключить сделку о признании вины или о минимальном наказании. Тем временем, я встречусь с другом, у которого есть полезные связи. Во всем, что касается тебя, я не буду полагаться на удачу. Он сделал два шага к двери. — Элеонор? — Да? Он улыбнулся ей, на этот раз с добротой и заботой.