Она посмотрела на него. Он держал в руках историю. — Вы изгоняете меня, верно? — Почему ты написала этот рассказ? — спросил он. — Не знаю. Мы говорили о Есфирь и о произошедшем той ночью, и я... я посчитала, что будет забавно это записать. И когда я начала писать, не смогла остановиться. — Не смогла остановиться? — Да. Словно в мою руку вселился какой-то демон и плясал по странице. — Она обхватила правое запястье, словно шею, и попыталась ее задушить, пока то не обмякло. — Все равно, простите. Больше не заставлю вас читать мои странные истории. — Я прочту все, что ты напишешь. Из тебя писатель лучше, чем из меня. — Правда? Я думала, это какая-то тупость. — Тупость? — Да, глупость. Ребячество. Я придумала шутку о девственной плеве. — Это сатира, — ответил Сорен. — Сатира? Я не собиралась писать сатиру. Просто хотела сделать рассказ забавным, чтобы показать, насколько нелепо выбирать лидера страны по тому, как она хороша в постели. — Использование юмора для возведения человеческих слабостей в ранг насмешек, что так любят политики, и есть сатира, Элеонор. Это сложная и утонченная форма юмора, которую освоили лишь несколько авторов. — Оу, — ответила она. — Клево. — Если ты не будешь осторожна, я привлеку тебя к работе над моей диссертацией. Элеонор покраснела. Казалось, Сорен не шутил. — А вы не думаете, что у всех тех старых священников, которые прочтут вашу диссертацию, случится сердечный приступ? — У меня едва не случился, — ответил он. Он посмотрел на ее работу и покачал головой. Она чувствовала себя невероятно гордой. Один короткий рассказ, и она добралась до Сорена. Она ощущала что-то, что прежде не испытывала. Силу. Она могла излить слова на бумагу и вызывать у взрослого мужчины извращенные мысли о том, как забавно было бы привязать девственницу к кровати и трахать до рассвета. Она могла привыкнуть к этому ощущению. — Могу я оставить это себе? — спросил Сорен. — Вы хотите оставить себе мой рассказ? — Думаю, я должен изъять его. Ты слишком юна, чтобы читать такое. — Кажется, вы кое-что забыли — я написала его. — Я оставлю себе, — ответил он. — Хорошо. Но вы должны дать что-то взамен. — И что бы ты хотела? И, пожалуйста, держи свои желания в узде. Элеонор вздохнула, молча уступая ему. Тогда она не будет просить его нагнуться над скамейкой. Ладно. Если она была умной, то могла кое-что получить от этой сделки. Она отдала ему собственноручно написанную сексуальную историю — что-то личное, конфиденциальное, секрет. Секрет? — Расскажите мне секрет, — сказала она. — Любой секрет. И затем вы можете оставить себе рассказ. Сорен тяжело выдохнул. — Что-то мне подсказывает, что я пожалею об этом, но, возможно, это и к лучшему, если ты будешь знать. — Знать что? — У меня есть друг, — наконец ответил Сорен. — Друг? Это и есть самый большой секрет? — Ты не просила о большом секрете. Только о секрете. — Почему ваш друг секрет? — Это секрет. Элеонор открыла рот, но потом просто захлопнула его. — Вот, — ответил Сорен. — Я намеревался сделать это однажды. — Он запустил руку в карман и вытащил серебряный футляр. Он открыл его и извлек визитку. Черная бумага. Серебряные чернила. Он протянул карточку, и она взяла ее. Сорен отдернул визитку в двух дюймах от ее ладони. — Прежде, чем я дам тебе эту карточку, ты должна пообещать, — сказал он. — Ты никому ее не покажешь. Будешь хранить ее для себя. Ты не будешь звонить по номеру на визитке. Ты никогда не пойдешь по адресу, кроме тяжелых чрезвычайных ситуаций. И под тяжелыми, я подразумеваю события, которые можно охарактеризовать, как Апокалипсис. Ты можешь пообещать мне это? — Обещаю, — ответила она. Сорен еще мгновение смотрел на нее и затем отдал визитку. — Я меняю твоего царя на Кинга, — сказал Сорен, сжимая ее рассказ. Элеонор прочитала визитку. Кингсли Эдж, «Эдж Интерпрайзис». 152 Риверсайд Драйв. На визитке больше ничего не было, кроме номера телефона. — Кингсли Эдж. Он живет на Риверсайд Драйв? Там, где живут богатеи, верно? Сорен склонил голову. — Кингсли не лишен средств. — Значит, он богат? — Непристойно, — ответил Сорен. — У него есть Роллс-Ройс? — Два. Элеонор обдумывала это. Теперь она знала, кому принадлежал Роллс, в котором той ночью уехал Сорен. — И еще он опасен, Малышка, и я не преувеличиваю. Она подавила улыбку. Когда он называл ее Малышкой, ее пальчики дрожали, стопы чесались, а бедра напрягались. — Он уже мне нравится. Он ваш друг? — Да. А теперь спрячь визитку. Храни ее. Используй только в чрезвычайных случаях. Поняла? — Поняла. Она засунула визитку в задний карман. — Хорошо, теперь вы можете оставить себе мой рассказ. — Спасибо. — Сорен зажал папку под рукой. — Прежде чем я полностью погружусь в этот изящный образец эротической сатиры, могу я задать один вопрос? — Я бы хотела, чтобы вы этого не делали. — Почему царь привязал Есфирь к постели? Элеонор склонила голову набок. Не этого вопроса она ждала от него. — Не знаю. Я читала книги Энн Райс, и в них было много подобного. — Думаю, ты знаешь, почему он это сделал, и не потому что прочитала об этом в книге. Расскажи правду. Она мгновение обдумывала вопрос. — Думаю, он привязал ее к постели, по той же причине, по которой умный мужчина, не будучи идиотом, повесит замок на свой Дукати. — Потому что не хочет, чтобы его угнали? — Нет, — ответила она и поняла, что ее ответ верный. Если бы это был экзамен, она бы пришла на него лишь с одним карандашом. — Тогда почему?