Ей нравилось, как он произносил ее имя. — Я должна заставить тебя называть меня Госпожой. — А ты хочешь быть моей Госпожой? — А тебе бы понравилось? — Принадлежать тебе, быть твоей собственностью было бы моей ожившей мечтой. Но, раз я не принадлежу тебе, тогда будешь просто Норой. Ей стало неловко от того, как сильно на нее повлияли слова Нико. — Тогда просто Нора, — повторила она. — А теперь будь паинькой и не кончай, пока я тебе не разрешу. Он кивнул и уставился в потолок, пока Нора раздвигала его колени в стороны и садилась между ними. Она облизнула кончики пальцев и медленно проникла в него. Она погрузилась глубоко, но не слишком. Она остановилась, когда Нико ахнул от удовольствия. — Хорошо? — Parfait. — Он продолжал смотреть в потолок, будто ему было стыдно смотреть на нее, пока она так интимно прикасалась к нему. — Хорошо. — Она вытащила пальцы из его узкого прохода и схватила стек. Повертев им, она сжала его пальцами четко по середине. Осторожно она ввела узкую ручку на несколько дюймов в него. — Видишь? — сказала она, и помассировала местечко внутри. — Стеки созданы не только для боли. Нико ничего не ответил. Очевидно, он потерял дар речи. Нора взяла его член в ладонь и погладила его невероятную твердость. Затем она опустила голову и провела языком от основания до головки, и затем вниз по всей длине ствола. Нико зарычал и впился в простыни. Больше всего она любила заставлять прекрасного мужчину извиваться. — Ты когда-нибудь был с женщиной, которая трахала тебя в зад и в то же время сосала член? — Она остановилась, чтобы спросить. — Да, если пальцы считаются. — Считаются. Но не переживай. Я еще не закончила. Она глубоко вобрала его в рот. Жестко, сильнее, так сильно, что он застонал. — Ты готов кончить? — спросила она на французском. Это было одно из первых предложений, которому ее научил Кинсгли. — Oui. — Пока нет, — мурлыкая, ответила она. — Пока... еще... нет... Она лизнула его еще несколько раз ради собственного удовольствия, смакуя бархатистую кожу, землистый вкус, его толщину на своем языке. Аккуратно она вытащила стек из его тела. Оторвавшись от него, она сжала его в руке и скользила по длине долгими неторопливыми движениями. — Задержись там, — приказала она. — Держись на самом краю оргазма и оставайся там. Ты там? Нико кивнул и крепко зажмурился. — Будь там, на краю, прочувствуй насколько этот край острый, Нико. — Больно, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Знаю. Иногда удовольствие может быть больнее, чем боль. Через три секунды я позволю тебе кончить. Она протянула руку и взяла пустой бокал вина с прикроватной тумбочки. — Un… deux… trois, — посчитала она и поднесла бокал к головке. Он излился в него, покрывая стенки семенем и содрогаясь от интенсивности освобождения. После того, как она собрала каждую его капельку, Нора поднесла бокал на свет от камина. Нико открыл глаза и оперся на локти, наблюдая за ней. Она взяла откупоренную бутылку «Розанеллы» и налила немного вина в бокал. Нора поболтала вино, позволяя ему омыть стенки бокала. — Два плода твои трудов в одном бокале, — сказала она. – Sante. Она поднесла бокал к губам. — Нора... — Нико выдохнул ее имя. В три больших глотка она выпила вино. — Мой любимый урожай, — ответила она. Нико сел и смотрел на нее, его грудь быстро вздымалась и опадала. — Ты победила, — сказал он. — Я знаю, — ответила она и поставила бокал. — А еще у меня есть забавный трюк с виски, но я больше не пью крепкий алкоголь. Зак мне запрещает. Не говоря ни слова, Нико опрокинул ее на спину и поцеловал с шокирующей, поразительно страстью. Его язык погружался в ее рот, словно пытался распознать собственной вкус на ее языке. — Ты опасная, — прошептал ей в губы Нико. — Ты можешь заставить мужчину хотеть того, чего он не сможет получить. Нико рвано вздохнул, будто пытался успокоиться. Он оторвался от нее и вытянулся на кровати рядом. — Поговори со мной, прежде чем я привяжу тебе к кровати и никогда больше не выпущу отсюда, — сказал Нико. Нора рассмеялась и повернулась на бок лицом к нему. — Я должна рассказать тебе, как познакомилась с твоим отцом, — ответила она. — По-настоящему познакомилась с ним. — Каким он был? — Совсем не похож на тебя, — ответила она. — Это плохо? — Нисколько. Дом, в который я вошла, где была дикая оргия, был домом твоего отца. — Откровенно признаюсь, я никогда не был на оргии. Хотя приближаются дни урожая и топтания винограда. Нора улыбнулась. Ей бы понравилось быть с Нико во время сбора урожая. Может, она убежит с ним. Если ей позволит совесть. — Ты будешь рад услышать, что с нами была пара-тройка бутылок «Розанеллы», когда я, наконец, познакомилась с твоим отцом. — У него хороший вкус в вине и женщинах. — Улыбнулся ей Нико. — Где вы были? — Ни за что не угадаешь, учитывая, что твой отец был здесь. Но наш с Кингсли первый разговор из всех возможных мест состоялся в церкви. Глава 17 Элеонор Элеонор разгладила платье в последний раз, поправила гипсофилу, которую парикмахер вплел ей в волосы, и взяла букет из красных роз. Заиграл менуэт Баха в соль мажоре, и после успокаивающего вдоха она шагнула на красную дорожку и направилась по проходу к Сорену. Вчера она тренировала на репетиции походку. Правая нога вперед, приставить левую, остановиться. Левая нога вперед, приставить правую, остановиться. Она повторяла эти инструкции про себя снова и снова. Слова вынуждали ее шагать медленно, хотя она хотела побежать по проходу и упасть в объятия Сорена. У алтаря она мельком посмотрела Сорену в глаза и заняла свое место слева перед прихожанами. Четыре остальные подружки невесты присоединились к ней. Вся церковь встала, когда в дверном проему появилась Диана, в великолепном белом платье и фате. Элеонор смотрела поверх плеча Дианы на заднюю стену «Пресвятого Сердца». Она не хотела смотреть на нее, на невесту, и не хотела смотреть на Джеймса — жениха. Она хотела смотреть на Сорена, священника, но, если девушка переживет церемонию, не превратившись в пенька с глазами, ей придется смотреть куда угодно, кроме него. Поскольку просто исчезнуть ей было нельзя, она полностью игнорировала свадебное торжество. Сегодня она ощущала себя посмешищем. Почти год назад Сорен выгнал ее из своей жизни, возвел стену вокруг себя и приказал оставаться за ней. «Иди и будь нормальным подростком», — сказал он. И она ушла от него. За несколько месяцев они не сказали друг другу ни слова. А теперь она стояла у алтаря, и он проводил брачную церемонию для кого-то другого. Ей некого было винить кроме самой себя за эту боль, которую она испытывала, пока наблюдала, как Сорен проводит обряд венчания его секретарши. Диане потребовалось пятая подружка невесты, чтобы соответствовать количеству друзьям жениха. Сначала Элеонор ей отказала, понимая, насколько болезненно это будет, но Диана умоляла и уговаривала ее, так как та давала ей уроки вождения в прошлом году, и Элеонор чувствовала себя обязанной. Она не могла отдать ей деньги за бензин, поэтому надела чертово платье, натянула фальшивую улыбку и пошла по проходу церкви к мужчине, которого любила больше самой жизни, с каждым шагом осознавая, что никогда не сыграет свадьбу с ним. Хождение по разбитому стеклу было бы менее болезненным, чем путь к алтарю. Сорен начал церемонию с цитат из Библии о любви и преданности, которые заставляли всех в церкви вздыхать и плакать, но Элеонор игнорировала его. За последний год она стала в этом профи. Во время свадебного приема Элеонор сидела с двумя самыми молодыми свидетелями жениха, пила шампанское и делала вид, что флиртует. Сорен задержался на час и разговаривал с людьми. Естественно он игнорировал ее. Игнорировал ее так же, как и она его. Она знала, он ее игнорирует, потому что девушка наблюдала, как мужчина игнорировал ее весь этот час.