— Мне нужен еще один бокал, — сказала Элеонор, и младший брат жениха, который, очевидно, влюбился в ее декольте, поспешил принести ей еще один бокал шампанского. Сорен покинул прием, и Элеонор танцевала со свидетелем. Она хотела пойти домой и лечь спать, но пообещала остаться до самого конца. К утру вечеринка, наконец, закончилась. Диана и Джеймс пробежали под градом из риса к ожидающему их лимузину. Десять минут спустя зал приемов опустел. Не прошло и года. Элеонор вошла в кладовку, которую она заполняла весь прошлый год, и вырыла сумку с одеждой, которую спрятала здесь. Девушка выдернула цветы из волос и бросила их в мусор, затем выскользнула из юбки ее наряда подружки невесты, состоящих из двух вещей. Она натянула джинсы и втиснула ноги в теннисные туфли, вздыхая от радости избавиться от них. С лифом платья без рукавов оказалось сложнее. Она не могла расстегнуть молнию. Чертова Диана и ее «платье А-образного силуэта из двух частей, с ампирной талией — боже мой, Элли, оно так тебе идет» дерьма. Они все должны были быть в джинсах и футболках. Она громко зарычала и грубо выругалась. И в наступившей после этого тишине услышала мужской смех. — Элеонор, тебе нужна помощь? Сорен? Какого черта? Она закатила глаза и повторила очередную провальную попытку расстегнуть молнию. — Я застряла в платье. У вас есть ножницы или нож, или пистолет, что-нибудь? — Тебе нужен пистолет, чтобы снять платье? — Как только я его сниму, я избавлю его от страданий. — Все так серьезно? — Сорен вошел в кладовку. Она посмотрела на него через плечо. Он уже сносил ей крышу своим видом в джинсах и футболке. За все время, что он служил в «Пресвятом Сердце», она только два раза видела его без пасторского облачения. Если бы Папа увидел Сорена в джинсах, Его Высокопреосвященство, скорее всего, приказал бы всему духовенству перейти на эту униформу. Посещаемость церквей резко бы увеличилась. — Я в ловушке. Сорен изогнул бровь. — Повернись. — Вы собираетесь его разрезать? В скорую надо звонить? — Подними волосы и стой смирно. Она запустила пальцы в волосы и держала их, пока Сорен взял ткань платья и оттянул от ее кожи. Спустя несколько секунд дерганий, молния, наконец, поддалась. Элеонор попыталась закончить все сама, но, казалось, он намеревался до конца расстегнуть молнию. Как она могла спорить с ним, особенно когда его пальцы касались обнаженной кожи на ее пояснице? — Лучше? — спросил он. — Слава Богу. Думала, что умру в этом дурацком платье. — Сорен повернулся к ней спиной, пока она снимала остатки платья, надела лифчик и натянула белую футболку. — Платье не дурацкое. Ты прекрасно в нем выглядела. — Прекрасно? Этот корсет на платье поднял мне сиськи под самую шею. — Но сделал это прекрасно. Элеонор запихнула платье в сумку и собрала волосы в хвост, не отрывая от него глаз. Она хотела быть счастливой из-за того, что он здесь и говорит с ней, но не могла преодолеть злость. Год равнодушия нельзя простить за один комплимент ее сиськам. — Что вы здесь делаете? Разве вы не должны быть прикованы к постели с Иисусом? Сорен наблюдал за тем, как она доставала мусорные пакеты из-под раковины. — У меня есть компания. Я заметил, что горит свет. Что ты здесь делаешь? — Убираюсь. — Убираешься? Элеонор отнесла пакеты в приемный зал и начала собирать в них пластиковые тарелки и бумажные стаканчики. — Диана была добра ко мне, — начала Элеонор. — Она правда милая. Давала мне уроки вождения, раз я не могу получить права до конца испытательного срока. Я не могла себе позволить настоящий свадебный подарок, поэтому сказала, что уберусь в зале, и ее семье не придется этим заниматься. Она свернула в шар бумажную скатерть. — Что? — спросила она. — Я ничего не говорил, — ответил он. — Вы пялитесь на меня, Отец Стернс, — заметила она, выделив саркастическим тоном его титул. — Да. — Почему? — Я пялюсь на тебя потому, что ты без всяких усилий стала очень добрым и щедрым человеком. — Можете засунуть доброту и щедрость себе в задницу. — И еще я пялюсь на тебя потому, что ты невероятно красивая. Элеонор уронила пакет на пол. — Сорен. Серьезно. — Ее живот скрутило. Она хотела плакать и кричать, и целовать его, и убить его, и все одновременно. — Когда ты не пытаешься быть красивой, ты выглядишь красивой. Когда ты стараешься быть красивой, ты выглядишь сногсшибательно. — Я вас ненавижу. — Нет, не правда. — Может, и нет, но я пытаюсь. — Я не виню тебя, Малышка. — Он подошел ближе, и Элеонор подавила желание отступить. — Итак, мы вернулись к этому сейчас? — поинтересовалась она, присев на край стола и скрестив руки на животе. — Вернулись к чему? — Вернулись к честности друг с другом? Щелкнете пальцами, и прошлый год просто исчезнет? Сорен протянул руку и щелкнул пальцами у ее уха. Она вздрогнула от звука. — Вот так, — сказал он. — Несколько месяцев вы вели себя так, будто меня не существовало. Почему сегодня? — По двум причинам, — признался он. — Во-первых, тебе кое-что нужно знать. Во-вторых, во мне целая бутылка вина. Элеонор уставилась на него. — Вы пьяны? Сорен поднял руку. Его большой и указательные пальцы разделял дюйм. — Так много? Сорен слегка увеличил расстояние. — Вот так будет чуточку точнее, — ответил он. — Здорово. Тогда мне будет легче вас соблазнить, — сказала Элеонор, наблюдая за тем, как сильно она могла на него надавить. — Позже. Сначала нам надо поговорить. — Говорите, пока я буду убираться. – Ну и что, что он пьян, стоит здесь такой роскошный, и она скучала по нему так сильно, что ее руки дрожат от одной беседы с ним? У нее была работа. — Тебе помочь? Она подняла пакет. — Это мой подарок Диане, а не ваш. Я должна сделать все сама, иначе это будет жульничество. — Я чувствую себя бесполезным, стоя просто так. — Вы и так бесполезны. — Я могу что-нибудь сделать, чтобы стать менее бесполезным? — Трахните меня на столе для подарков?