Сорен так уставился на нее, что она рассмеялась. — Ладно. — Она указала на угол комнаты. — Можете включить какую-нибудь музыку. — С этой работой я справлюсь. — Диджей, так же известный, как кузен невесты Томми, оставил все музыкальное оборудование. Он приедет утром, чтобы его забрать. — Или нет. Элеонор смотрела, как он перелистывает стопку CD-дисков. — Что такое? — Кошмарный музыкальный выбор. Что это? — Сорен протянул диск со знакомой обложкой. — Dr. Dre. — Он слушает медицинского специалиста? — Он рэпер. — А это? — спросил он. — 4 Non Blondes. Очевидно, вас бы не взяли в эту группу. — Не особо то и хотелось, — ответил он таким сухим тоном, что ее щеки заныли от смеха. Сорен пересмотрел еще несколько дисков. — Как люди танцуют под эту музыку? — сказал он шокировано. — Это для танцев по пьяни, а не для вальса. — Она знала, что оправдание было слабым, но не намеревалась сегодня защищать современную музыку. Не тогда, когда слушала радиостанцию с классической музыкой каждый вечер перед сном, чтобы узнать кое-что о музыке, которую Сорен так самоотверженно играл на пианино. Последний купленный ею диск был собранием музыки эпохи барокко. Он поднял диск. — Наконец-то, — сказал он. — Приличная музыка. — Что вы нашли? Баха? Бетховена? Вивальди? — Стинга. Элеонор прыснула со смеху. — Вам нравится Стинг? — А кому он не нравится? Он музыкант всех времен и народов. — Не верится, что вы о нем вообще слышали. — Элеонор, я провел десять лет в семинарии, а не в пещере. Заиграла музыка, и зал заполнился прохладными грустными звуками голоса Стинга, которому всегда удавалось ускорить ее пульс и понизить давление одновременно. — У музыки, — начал Сорен, идя к ней, — есть мелодии и темы. Это не просто сборник шума и ругательств, выстроенных на басовую партию. — Боже, да вы сноб. — Виновен. А теперь перестань убираться. — Почему? — Потому что я так сказал, и я не говорил о том, что ты свободна от клятвы подчинения мне. Подчинись мне. — Пожалуйста, прикажите мне ударить вас? Этому приказу я подчинюсь. — Возможно, позже. У меня нет ничего, кроме уважения к твоим садистским наклонностям. Со стоном Элеонор бросила пакет на пол и уперла руки в бока. Она ненавидела то, как сильно любила его приказы, как сильно скучала по ним. Он нежно взял ее за запястье и положил ладонь на свое плечо. — Что вы делаете? — Танцую с тобой. Не по пьяни, а нормально. Он взял другую ее руку и сделал первый шаг похожий на вальс. Он сделал один круг по танцполу и остановился в середине. Он изучал ее лицо, его взгляд был проникновенным и интимным. — Она ушла, — сказал Сорен, его голос был мягким от удивления. — Кто? — спросила Элеонор. — Девочка. Она ушла. Куда она ушла? Элеонор устало улыбнулась. — Я убила ее, — ответила она, словно извинялась. — Вы сказали повзрослеть. Я повзрослела. Она ушла. Я здесь. Она протянула руку, чтобы пожать руку Сорена. Но он поднял ее ладонь к губам и поцеловал тыльную сторону, затем перевернул ее и поцеловал в центр. Она ощутила влияние этого поцелуя до самых пальцев ног. — Тебе нравится, — сказал он, заметно удивившись ее реакции. Элеонор отдернула руку. Не потому что хотела, а потому что не хотела, чтобы он знал, как он на нее влияет. — Значит... вы умеете танцевать? — спросила Элеонор, и Сорен повел ее в еще одном медленном круге. — Да. — Этому учат в семинарии? — Нет. Он едва улыбнулся, вытянул руку и изящно покрутил Элли. — Вы знаете, что эта песня о прелюбодеянии, верно? Вы не должны под нее танцевать, — подразнила она, пытаясь спрятать то, как наслаждалась прикосновениями его рук. — Элеонор, я совершал прелюбодеяние. Можно сказать, что я выдержу песню об этом. Элеонор остановилась как вкопанная. — Погодите. Вы изменили? Когда? Несколько мгновений Сорен молчал. Он опустил руки, и Элеонор отошла от него. — Когда мне было восемнадцать, Элеонор. Когда я был женат. Элеонор утратила способность говорить. Она отступила от него, и Сорен выключил музыку. — Вы были женаты? — Да. Недолго и несчастливо. Колени Элеонор едва не предали ее. Она пододвинула стул и села. — Расскажите мне все, — приказала она. Сорен пододвинул еще один стул и сел в футе напротив нее. — Первое, что я скажу тебе, что мой брак, каким бы он ни был, не должен беспокоить или волновать тебя. Это просто факт из прошлого. У меня нет причин скрывать его и несколько веских причин, чтобы рассказать о нем. Вот о чем я хотел с тобой поговорить. Элеонор не нужно было говорить, какие причины он имел в виду. Сорен, рассказывающий всему приходу о браке со взрослой женщиной, было бы сродни большой вывеске, говорящей, что он гетеросексуальный мужчина в полном расцвете сил. В наши дни люди с подозрением относились к католическим священнослужителям, она не могла винить его за то, что он не хотел пролить свет на эти тайны своей жизни. — Новость о моем браке вскоре станет общеизвестной, и я хотел, чтобы ты услышала о нем от меня, а не от кого-то другого. — Продолжайте. — Это долгая и довольно грязная история, поэтому прости за то, что расскажу более цензурную версию. Мой лучший друг в школе был наполовину французом. Его родители погибли в автокатастрофе под Парижем, когда ему было пятнадцать. Он приехал в Мэн жить с дедушкой и бабушкой. Они отправили его в школу, в которой учился я — иезуитскую школу-интернат. Его старшая сестра, Мари-Лаура, была балериной в Париже. Сестра и Брат ужасно скучали друг по другу. У них не было денег. Она не могла приехать в Америку. Он не мог жить в Париже. Тебя это может шокировать, но у моего отца было целое состояние. — Шокирована. Потрясена. Ошарашена. — У меня был приличный трастовый фонд, и я унаследовал бы его после свадьбы. Я хотел, чтобы друг мог снова увидеться с сестрой. Она хотела жить в Америке. Женитьба на ней давала мне доступ к фонду, который я планировал отдать им. Деньги и гражданство — я думал, для нее этого будет достаточно. Все бы выиграли. — Что произошло?