— Где мой пистолет. — Вот здесь. Элли прибавила скорости. — Мама говорит, мне запрещено ходить на свидания. Думаю, навсегда. Она не считает меня взрослой. — Ты знаешь свою мать. Она не хочет, чтобы у тебя были такие же проблемы, как и у нее. — Ты говоришь о беременности в семнадцать? И чья в этом вина? — Элли, заткнись и веди машину. — Прости, пап. Элли закрыла рот и сосредоточилась на поворотах шоссе. Они могли и не добраться куда-то по этим черным дорогам, но именно в этом и состояло все веселье вождения. Следуя за поворотами, встречать неизвестное, смотреть смерти в лицо. Точно, как в школе, кроме части с весельем. Пока они ехали куда-нибудь, Элли заметила, как отец изучает ее. — Что? — спросила она. — Что-то не так? — Ты похожа на свою мать. — Ты хочешь, чтобы я тебя прямо здесь высадила? — она указала на пустошь вокруг них. — Твоя мать очень красивая женщина. — Она очень сумасшедшая женщина, которая сводит меня с ума. Я упоминала про сумасшествие? — Что такого сумасшедшего она делает? — Наш священник, Отец Грег, болен. Мама поклонялась ему, поэтому и расстроена. — А ты боготворила его? — Он назвал меня Эллен. Элли развернулась на шоссе. — Мне нужно делать домашнюю работу, — сказала она. — Мне нужно домой. — Без проблем. Был рад увидеть свою девочку. — Фу. Не называй меня так. Отец рассмеялся и взъерошил ее волосы. Может, ей стоит разбить машину так, чтобы она ударилась с его стороны... — Прости, малыш. Ты слишком быстро растешь. — Ты же знаешь, что меньше чем через три недели мне будет шестнадцать. — Боже, ты заставляешь меня чувствовать себя старым. — Он тяжело выдохнул. Ее отец не был старым. Ему только тридцать пять. И он бы выглядел на свои тридцать пять, если бы не такая тяжелая жизнь. Он слишком много пил, делал то, что не стоило, общался с плохими, пугающими людьми. Но, тем не менее, не заставлял ее ходить в церковь или делать домашнюю работу, так что, выбирая между ним и мамой, она знала, с каким из родителей захочет провести время. — Скорее бы уже повзрослеть. Поверь, я считаю минуты до своего дня рождения. Водительские права, я уже бегу. Элли улыбнулась перспективе ездить самой в школу, ездить по городу, ездить, где пожелает, особенно вдали от мамы, ее дома и ее жизни. — Элли? — Что? — Ты же знаешь, что я не могу купить тебе машину, верно? И мама тоже не может. Ее живот скрутило в узел. — Пап, ты два года назад мне пообещал... — Два года назад у меня было много денег, нежели сейчас. — Что случилось? — Жизнь. Бизнес не так хорошо идет. — Бизнес не так хорошо идет, — повторила она. — Ты об угоне машин и их перепродаже? Это они пострадали от кризиса? — У тебя острый язык, — ответил отец, и из его голоса исчезла вся любовь. — Если ты не собирался мне покупать машину, то и не стоило обещать. — Хочешь эту? — Это ты в семье угонщик машин, а не я. — Ты можешь дать мне пять гребаных секунд, пожалуйста? Элли остановилась в квартале от своего дома, где мать не увидит ее со своим отцом. Она заглушила двигатель и сидела молча. — Элли... детка... прости. Я бы хотел купить тебе все, что ты пожелаешь, но сейчас не могу. Я должен кое-кому денег. И должен вернуть долг. — Как скажешь. — Не делай так. Ты знаешь, я люблю тебя, и сделаю для тебя все. — Знаю, — ответила она, хотя и не была в этом уверена. — Мне нужно идти. Ее отец схватил ее за плечо, развернул и неуклюже поцеловал в щеку. — Не злись на папу. Он делает все, что может. — Передай папе, что я не злюсь. — Ее плечи поникли. Ее сердце поникло. Ее надежды поникли. — Я просто хочу, чтобы все было по-другому. — Ну, да... мы оба, ребенок. Она слабо улыбнулась и выбралась из машины. Элеонор закрыла дверь и пробормотала под нос: — Не называй меня ребенком. Пока она шла последний квартал, то пыталась подавить слезы разочарования. Два года назад, на ее четырнадцатый день рождения, он пообещал ей от всего сердца и души, что купит, когда ей исполнится шестнадцать, машину. И она поверила ему, хотя глубоко в душе знала, что он все время обещает что-то и никогда не исполняет этого. Обещаю, что мы увидимся на Рождество. Обещаю, что приду на школьный спектакль. Обещаю, что найду новую работу, чтобы ты не волновалась за меня. Обещания сыпались, но не исполнялись. Однажды она это поняла. Может, в этом была ее вина. Может, никто не мог доверять своим словам. Она хотела бы, чтобы в ее жизни появился человек, которому было не наплевать на нее, и он бы сдерживал свои обещания. Хоть раз в жизни она хотела иметь кого-то, кто бы обращался с ней так, будто она что-то значит. Миленькая розовая мечта. Такая же осуществимая, как и трах с ангелом, как у святой Терезы. Элеонор отперла заднюю дверь и вошла на кухню. На подъездной дороге стояла машина, но где была ее мать? Мама работала ночную смену менеджером в мотеле и на полставки — бухгалтером в небольшой строительной компании. Если она не была на работе, то или спала, или сидела за кухонным столом с бухгалтерскими книгами и счетной машинкой. Элеонор приготовила себе ужин, миску хлопьев и пошла кушать в гостиную. Она нашла маму в потрепанном халате, утирающей слезы и свернувшейся калачиком на диване, обитом тканью в турецкий огурец. — Что случилось? — спросила Элли. Мама вытерла лицо салфеткой. — Умер отец Грег? — Нет, — ответила мама, заправляя за ухо прядь волос. – Но, вероятно, он не вернется. Не в ближайшее время. — Мне жаль, — сказала Элли, по-турецки сев на пол. Мама никогда не разрешала ей есть на мебели, что совсем не имело смысла. Мебель была старой, изношенной и покрашенной. Как что-то маленькое как хлопья могло сделать еще хуже, чем было. — Что же произошло? — У нас будет новый священник, — без малейшего энтузиазма ответила мама. — Это же хорошо, верно? — Нет, не хорошо. — Почему? — Новый священник... — Что?