Она не услышала ни единого слова. Она слышала только музыку. Даже когда начались и окончились гимны, она все еще слышала музыку. Она опустилась на колени, когда прихожане опустилась на колени, и помолилась, когда прихожане помолились. И когда пришло время вставать для Эвхаристии, она снова встала. На ногах, которых больше не чувствовала, девушка неуклонно шла к алтарю. Хотя она и шла по собственному желанию, все же чувствовала напряжение. Этот золотой шнур сам собой обернулся вокруг ее сердца, и она была готова идти куда угодно за ним. Он вел ее к нему. С каждым шагом она приближалась к нему, шнур затягивался, и все же, чем сильнее он стягивал, тем больше радости она испытывала. В ее голове промелькнули картинки. Взмах белых крыльев. Горящая стрела. Витражи под ногами. Его руки на ее лице. Его губы на ее губах. Его рот на ее груди. Его кожа на ее коже. Его тело внутри ее тела. Его сердце в ее сердце и в его руках... От дьякона она взяла облатку, произнесла «Аминь» и целиком ее проглотила. От священника она приняла чашу с вином. Поднесла чашу к губам, и рукав ее рубашки сполз, обнажая ее руку и два следа от ожога на запястье. Она посмотрела ему в глаза и увидела некую вспышку в них, что-то, что не смогла описать словами. Как будто он узнал ее, как будто он где-то видел ее прежде и сейчас пытался вспомнить где. Она знала, что никогда не видела его. А если и видела, то никогда бы не забыла. Золотой шнур затянулся еще сильнее. — Кровь Христа, — прошептал он мягче, чем говорил другим, так тихо, что она наклонилась ближе, чтобы его расслышать. — Аминь. Их пальцы соприкоснулись, когда она вернула ему чашу, и Элли вернулась на свое место. Она подобрала свой роман с пола, закрыла его и запихнула в рюкзак. Месса закончилась. Все были благословлены идти с миром. Но Элеонор не ощущала спокойствия, и не ощутит его, пока не поговорит с ним. С ним? С кем «с ним»? Когда дошла до вестибюля церкви, Элли поняла, что не знает, как звали нового священника. Она должна узнать. Сейчас. Она увидела, как ее мать шепчется с группой пожилых женщин у двери флигеля. Вероятно о том, что новый священник был слишком юн, слишком неопытен, слишком симпатичен. Как будто такое сочетание бывает. — Хороший день. Я иду домой, — обратилась она к матери и поспешно ретировалась, прежде чем та успела что-то возразить. Все прихожане окружили их нового священника. Но ей все равно удалось его увидеть. Он возвышался над большинством из них. Должно быть, он был ростом в шесть футов или больше. Смотря поверх толпы, он встретился с ней глазами, словно искал. Она беззвучно произнесла: «Я буду ждать тебя». Она проскользнула через боковую дверь и принялась наблюдать за тем, как разъезжаются машины. Вскоре на стоянке не осталось ничего, кроме блестящего черного мотоцикла. Даже с противоположной стороны парковки она могла разглядеть его очертания, хромированные детали, сияющие на мартовском солнце. Она никогда не видела ничего прекраснее, кроме мужчины, пересекающего тротуар в его направлении. Осторожно, как можно тише, она вышла из тени и последовала за ним к мотоциклу. Он оставил черное облачение духовника. Отец Грег всегда носил обычную черную рубашку и черный жакет поверх нее, обычно без белой колоратки. Но этот священник был в более официальной и тяжелой черной рубашке священника. Для нее она выглядела европейской. Она никогда не видела священника, выглядевшего так... Она не могла подобрать слово. Элегантно? Он дошел до мотоцикла, остановился, но не обернулся. — Я все думал, куда ты пошла, — сказал он, снимая шлем с руля. Он развернулся к ней лицом. — Ты сказала, что будешь меня ждать. — Вы идиот. Вы ведь знаете это? — спросила она. Он изогнул бровь. Элли засунула руки в карманы и уставилась на него. — Разве? Он сел на мотоцикл, и она шагнула перед ним. — Вы хоть представляете, что у вас между ног? — спросила она. — Я хорошо осведомлен о том, что у меня между ног, — ответил он, не переставая улыбаться. Она прищурилась на него и подошла ближе, зажав переднее колесо между коленями. — Тогда вы знаете, что это «Дукати». 907 I.E, — сказала она. — Правда? — Он черный. Никогда не видела черного. — Она обошла байк. — Вы хоть представляете, сколько стоит этот «Дак»? — Думаю, небольшое состояние. — Он повесил шлем на руль. — Ага. Небольшое. И где же ваш стопор? — Pardon? — Ваш дисковый стопор. Нельзя оставлять «Дукати» на парковке без стопора, если только вы не тупой преступник или хотите, чтобы его угнали. Какой из двух вариантов? — Преступно тупой. — Значит, признаете это? — Нет, я исправляю твою грамматику. Я и не думал, что пригород Коннектикута такой опасный район. Мне стоит бояться? — спросил он таким тоном, будто знал что такое страх, но только в теории, а не на практике. — Если бы у меня было что-то столь же ценное, я бы повесила на это замок. Он улыбнулся ей. — Я собирался. — Это хорошо. Тогда ладно. — Она стояла там и не знала, что еще сказать. Несколько вещей, которые пришли ей на ум, были слишком поспешными. Наподобие «Я люблю тебя» и «ты женишься на мне?» — Скажи мне свое имя. — Элли. — Это сокращенное от...? — Элеонор. Элеонор Луиза Шрайбер к вашим услугам. — Она приподняла концы юбки и присела в самом саркастичном реверансе. — А ты кто, черт возьми? — Попробуй снова. Вежливее, пожалуйста. Она ковыряла носком ботинка землю. — Ну? — Ладно. Как вас зовут, Отец? На мгновение он изучал ее лицо, но не отвечал. — Разве вы не знаете своего имени? — Я обдумываю, как ответить на вопрос. А пока позволь сказать вот что. Рад наконец познакомиться с тобой, Элеонор. Он протянул левую руку для рукопожатия. У нее не было выбора, кроме как протянуть свою левую руку. Как только ее ладонь оказалась в его, он обхватил ее пальцы и притянул к себе. Он задрал ее рукав и изучил два следа от ожога на запястье. — Эй, какого дьявола вы творите? — спросила она, пытаясь вырвать свою руку. Он не отпустил ее, просто удерживал на месте всей своей невероятной силой. — У тебя на руке ожоги второй степени и много царапин на коленях. Потрудись рассказать, откуда они? — Не вашего ума дело. Священник изучал ее прищуренными глазами цвета стали. Казалось, он не был оскорблен ее словами. — Элеонор, — сказал он. — Скажи, кто причинил тебе боль. И скажи сейчас же. Она ощутила силу его воли, словно на нее давила стена. — Нет. Вы даже имени своего не назвали. — Если я скажу свое имя, ты расскажешь об ожогах? Он отпустил ее руку, и она притянула ее к себе и прижала к животу. Все ее тело трепетало от прикосновения его руки к ее руке, от того, как упорно он ее рассматривал. Она стояла неподвижно и молчала, а он изучал ее лицо до тех пор, пока Элли неохотно не посмотрела ему в глаза. — Вы никому не расскажете то, что я вам расскажу? — Она не была в восторге от идеи рассказать кому-либо что-то столь личное, но по какой-то причине, причине, которую она не могла объяснить, она доверяла этому мужчине, этому священнику. — Ни единой душе. — Ладно. Договорились. Имя? Он порылся в черной кожаной седельной сумке на мотоцикле, вытащил что-то похожее на Библию, но на каком-то иностранном языке. Он открыл потрепанную обложку и перелистнул на страницу, где он толсто от руки написал черными чернилами четким разборчивым почерком свое имя. Сорен Магнуссен. Она протянула руку и кончиками пальцев провела по буквам его имени. — Сорен... Я правильно произнесла? — Ты произнесла его как американка.