него осталось. Вы легли спать, размышляя о том паломнике, который откусил палец Святого Франциска…— Я лег спать, ни о чем не думая! — повысил голос Фарук.— Тссс! Это библиотека! — любезно напомнил миссионер доктору Дарувалле.— Я знаю, что это библиотека! — воскликнул доктор и тут обнаружил, что они не одни.Не замеченный ими вначале, но теперь выкатившийся из кучи манускриптов пожилой человек спал до этого в угловом кресле. Еще одно кресло на колесиках! Недовольный наездник, которого пробудили от интеллектуального сна, носил жакет в стиле Джавахарлала Неру. И жакет, и руки пожилого читателя были серыми от полиграфической краски.— Тссс! — просвистел он, после чего снова покатился на колесиках в свой угол.— Может, поищем другое место для обсуждения моего обращения в христианство? — прошептал Фарук.— Я ремонтирую этот стул, — ответил иезуит. Проливая капли крови на стул, на стол и на стопку бумаг, Миллс втискивал непослушное колесико в заготовленную дырочку. Используя другое ужасное приспособление на ноже, напоминавшее короткую отвертку, он пытался прикрутить колесико к стулу.— Итак, вы легли спать… Ваше сознание было абсолютно ничем не занято, как вы мне говорите. А что случилось после этого? — спросил Миллс.— Мне снилось, что я — это труп Святого Франциска, — начал Фарук.— Сны о теле очень распространенные, — прошептал фанатик.— Тссс! — прошипел старик в жакете «а ля Неру» из своего угла.— Мне снилось, что сумасшедшая паломница откусывает мой палец! — прошептал Фарук.— Вы это чувствовали?— Разумеется, я чувствовал это! — огрызнулся доктор.— Но трупы не чувствуют ничего, не так ли? Хорошо, вы почувствовали укус и потом?— Когда я проснулся, мой палец болел. Я не мог стать на ногу, не мог даже ходить! На нем оказались следы укуса. Имейте в виду, там не было оторванной кожи, но виднелись следы настоящих зубов! Отметины были совершенно реальными! — настаивал Фарук.— Разумеется, они были реальными. Что-то реальное вас укусило, — произнес миссионер. — Но что это могло быть? — поинтересовался он.— Я находился на балконе, то есть был достаточно высоко в воздухе! — одернул его Фарук.— Попытайтесь успокоиться. Вы говорите, что к этому балкону совершенно нельзя было подобраться, — тихо спросил миссионер.— Только через закрытые на ключ двери там, где спали мои дети и жена, — начал Фарук.— А, дети! Сколько им было лет! — воскликнул Мартин Миллс.— Меня не кусали собственные дети, — прошипел Фарук.— Но дети действительно время от времени кусают, чтобы пошалить. Я слышал, у них есть настоящий «кусающий возраст», когда они особенно к этому предрасположены, — ответил миссионер.— Предполагаю, моя жена также могла оказаться голодной, — с сарказмом произнес Фарук.— Возле балкона не было деревьев? — спросил Миллс, который терял кровь и исходил потом, трудясь над непослушным стулом.— А, вижу, откуда дует ветер. Это теория отца Джулиана об обезьяне. Человекообразная обезьяна, пробравшаяся вверх по лианам. Вы об этом думаете? — спросил Дарувалла.— Дело заключается в том, что вы реально оказались укушенным, не так ли? Люди сильно заблуждаются в чудесах! Чудом оказалось вовсе не то, что кто-то вас укусил. Чудо то, что вы поверили! Чудо — это ваша вера, а не какое-то совершенно обычное существо, вызвавшее эту реакцию, — сказал иезуит.— Но то, что случилось с моей ногой, вовсе не было чем-то обычным! — воскликнул доктор.Старый читатель в жакете «а ля Неру» снова выехал на кресле из своего угла.— Тссс! — зашипел старик.— Вы пытаетесь читать или пытаетесь заснуть? — заорал доктор на старого джентльмена.— Пошли отсюда. Вы ему мешаете. Он был здесь раньше нас, — сказал будущий священник Дарувалле. — Посмотрите сюда! — Миссионер обратился к пожилому читателю так, будто тот был ребенком. — Видите этот стул? Я его починил. Хотите посидеть? — спросил иезуит.Поставив стул на все четыре колесика, миссионер катал его взад и вперед. Джентльмен в жакете с опаской взирал на фанатика.— Ради Бога, не трогайте его. У него есть свое кресло, — взмолился Фарук.— Подойдите сюда. Попробуйте этот стул, — требовал миссионер, обращаясь к старому читателю.— Мне нужно найти телефон, чтобы заказать столик для ленча. Кроме того, нужно еще посидеть с детьми. Наверное, они уже устали, — обратился доктор к фанатику.К своему ужасу доктор увидел, что Мартин Миллс уставился вверх на потолочный вентилятор. Его внимание привлекла свисавшая веревочка.— Шум от этой веревочки раздражает, если вы пытаетесь читать, — произнес будущий священник.Он встал коленями на поверхность овального стола, принявшего его вес с большой неохотой.— Вы сломаете стол, — предупредил миссионера доктор.— Стол я не поломаю, я думаю о том, как починить этот вентилятор, — отозвался Мартин Миллс.Медленно и неуклюже иезуит с колен встал на ноги.— Я понимаю, о чем вы думаете. Вы — просто сумасшедший! — произнес доктор.— Не будем об этом. Вы сердитесь из-за своего чуда. Я ведь не пытаюсь его у вас отнять. Я лишь пытаюсь заставить вас увидеть реальное чудо. Оно заключается в том, что вы верите, а вовсе не в том глупом существе, которое заставило вас поверить. Этот укус лишь продвинул ваше обращение в христианство, — сказал миссионер.— Укус и являлся этим чудом! — воскликнул Дарувалла.— Нет, нет. В этом вы не правы, — только и успел произнести иезуит перед тем, как стол под ним рухнул. При падении он попытался схватиться за вентилятор, но, к счастью, промахнулся.У старого джентльмена в жакете, который в момент шумного падения Мартина Миллса осторожно опробовал починенный стул, дрогнули руки и колесико выскочило из только что и с таким трудом пробуренной дырки. Пока старый читатель и иезуит лежали на полу, доктор отбивал атаки разъяренного служащего, который, шаркая своими тапочками, заглянул в читальный зал.— Мы как раз уходили. Здесь слишком шумно и невозможно сосредоточиться, — сказал ему Дарувалла.Потный, окровавленный и хромающий миссионер вслед за Фаруком покидал библиотеку под осуждающими взглядами статуй.— Жизнь имитирует искусство. Жизнь имитирует искусство, — бубнил себе под нос Дарувалла, чтобы успокоиться.— Что вы там говорите? — спросил Мартин Миллс.— Тссс! Это же библиотека, — сказал ему доктор.— Не сердитесь из-за своего чуда, — попросил его фанатик.— Все это было так давно. Не думаю, что верю сейчас во что-нибудь, — вздохнул доктор.— Не говорите так! — воскликнул миссионер.— Тссс! — прошептал Фарук.— Знаю, знаю: это — библиотека.Был почти полдень. Выйдя на залитую солнцем улицу, они начали осматриваться вокруг, не замечая припаркованного у обочины такси. Вайноду пришлось подойти к ним и подвести к машине, как слепых. В салоне «Амбассадора» дети плакали, поскольку они решили, что цирк для них — это какой-то миф или обман.— Нет, нет. Все будет по-настоящему. Мы едем в цирк. Только наш самолет задержался, — убеждал детей Дарувалла.Что знали Мадху или Ганеша о самолетах? Должно быть, они никогда не летали, и этот рейс обернется для них очередным ужасом. Когда дети заметили, что у Мартина Миллса течет кровь, они подумали, что произошла какая-то потасовка с применением силы.— Нет, силу применили только в отношении стула, — уточнил Фарук.Доктор был недоволен собой, — любимый столик в Дамском саду так и не зарезервирован. Он знал: мистер Сетна непременно найдет способ, чтобы оскорбить его за такую непредусмотрительность.Дарувалла не ошибся: в виде наказания мистер Сетна отдал стол доктора чете Кохинур и крикливой незамужней сестре миссис Кохинур. Причитания и всхлипывания этой особы не могли приглушить даже клумбы, полные цветов. Компанию доктора мистер Сетна усадил за столик в углу сада, который плохо обслуживался. Там официанты либо игнорировали вас. либо не могли увидеть со своих постов в обеденном зале. Оторванный стебель бугенвиллей свисал со стен беседки, касаясь сзади шеи доктора наподобие когтя. Хорошей новостью оказалось лишь то, что в этот день не готовили китайские блюда. Мадху и Ганеша заказали вегетарианские блюда, в которых овощи обжариваются на гриле на металлических прутьях. Это блюдо дети иногда едят прямо руками. Пока доктор надеялся, что их неумение пользоваться ножом и вилкой останется незамеченным, мистер Сетна размышлял, чьи это дети.Пожилой старший официант заметил, что калека снял свою сандалию. Мозоли на ступне здоровой ноги оказались толстыми, как у нищих попрошаек. Больную ногу скрывал носок, поменявший цвет на серо-коричневый, что не сбило с толку мистера Сетну, который смог разобрать, что эта нога до странности плоская, а мальчишка прихрамывает, ставя ногу на пятку.В отношении девочки мистер Сетна сделал вывод, что она никогда прежде не посещала ресторан, поскольку Мадху слишком явно рассматривала официантов. Сетна заметил что-то похотливое в ее позе. Внуки доктора Даруваллы должны быть более воспитанными, чем эти дети. Хотя Инспектор Дхар объявил прессе, что будет иметь лишь индийских детей, однако эти не были похожи на известного актера.Что же касается самого актера, то выглядел он ужасно, подумал мистер Сетна. Быть может, он забыл нанести макияж? Бледный, невыспавшийся, в безобразной, кричащей рубашке, с кровавым пятном на брюках. За ночь он совсем изменился, решил пожилой официант. Может, он страдал от кровавого поноса в острой форме? Иначе как может человек за день похудеть на восемь или десять килограммов? А голову ему побрили его товарищи-актеры или у него стали выпадать волосы? Раздумья привели мистера Сетну к подозрению, не страдает ли Дхар от болезни, передающейся половым путем. В той жизни, где киноактеры наравне с полубогами, все могло быть. Может, Инспектор Дхар подцепил СПИД! Пусть эта болезнь снова опустит ублюдка на землю. Пожилой официант почувствовал искушение позвонить анонимно в журналы «Стардаст» и «Сине блитц». Наверняка любой из этих журналов, где просто молились на актеров, окажется заинтригован таким слухом.— Я не выйду за него, даже если у него в собственности будет Ожерелье королевы, и мне он предложит его половину! Я не выйду за него замуж, даже если он даст мне целый Лондон! — закричала незамужняя сестра миссис Кохинур.Доктор Дарувалла подумал, что услышал бы эту даму, даже если бы она находилась в Лондоне. Фарук попробовал свое рыбное блюдо. Рыбу в клубе Дакуорт всегда пережаривали. Почему же он ее заказал? Он завидовал тому, как Мартин Миллс набросился на свои фаршированные кабачки. Куски мяса все время падали у него с ломтиков хлеба. Мартин соскреб печеные овощи с металлических прутиков и попытался сделать себе сандвич, поэтому руки миссионера были покрыты нарезанным луком. Темно-зеленый флаг из листа мяты застрял между передними зубами фанатика. Желая, чтобы миссионер взглянул на себя в зеркало и сохраняя вежливость, Фарук предложил ему:— Может быть, вы хотите зайти в мужскую комнату, Мартин? Здесь она намного комфортабельнее, чем в аэропорту, — сказал Дарувалла.Доктор то и дело глядел на часы, несмотря на то, что Вайнод постоянно звонил в фирму «Индийские авиалинии». Судя по ответам, в лучшем случае они улетят поздно вечером, решил карлик. Торопиться было некуда. В офисе для Даруваллы не было сколько-нибудь важной информации. Ему звонили лишь один раз, и Ранджит компетентно решил этот вопрос. Мистер Гарг интересовался почтовым адресом цирка «Большой Голубой Нил» в Джунагаде. Гарг сообщил Ранджиту о том, что хочет послать Мадху письмо. Странно, что он не спросил адрес у Вайнода или Дипы, поскольку сам доктор получил его от жены карлика. И Гарг представлял себе, что девочка прочитает письмо или даже почтовую карточку? Но ведь Мадху не умеет читать. Доктор предположил, что мистер Гарг испытывал эйфорию, узнав о том, что тест Мадху на СПИД не подтвердился. Быть может, этот подонок захотел прислать несчастной девочке письмо с благодарностью или просто пожелать ей всего хорошего.Казалось, не существует другого способа заставить Мартина Миллса пойти в мужской туалет, кроме как сказать ему напрямую, что между передних зубов у него застрял лист мяты. Будущий священник повел детей в комнату для игры в карты, где тщетно пытался обучить их одной несложной игре. Вскоре карты оказались испачканы капельками крови, поскольку указательный палец фанатика все еще кровоточил. Вместо того, чтобы вынуть аптечку из своей походной медицинской сумки, находившейся в салоне «Амбассадора», Фарук попросил мистера Сетну принести маленький кусочек бинта. В дополнение ко всему прочему в сумке для неотложной помощи отсутствовала такая простая вещь, как бинт. Пожилой старший официант принес бинт в комнату для игры в карты со своим обычным презрительным выражением лица и излишней церемонностью. Он вручил бинт Мартину Миллсу на серебряном подносе, протянув его вперед на всю длину руки. Доктор воспользовался этим моментом, чтобы обратиться к иезуиту.— Не лучше ли вымыть эту рану в мужской комнате, прежде чем перевязать ее, — предложил Фарук.Мартин Миллс промыл рану и перевязал палец, ни разу не взглянув в зеркало над раковиной. Он лишь бросил взгляд в огромное зеркало, чтобы еще раз полюбоваться на свою потерянную и вновь найденную гавайскую рубашку. Миссионер так и не обнаружил лист мяты у себя между зубов. Однако он сразу же обратил внимание на механическое раздаточное устройство, из которого отматывались одноразовые полотенца. Это устройство помещалось рядом с ручкой, включавшей слив воды в писсуаре. Затем иезуит обнаружил, что подобные же приспособления имелись в непосредственной близости ко всем писсуарам. Внизу каждого стоял серебряный бачок, похожий на бачок для бутылки шампанского, но только без льда, куда бросали использованные одноразовые полотенца.Подобная система показалась Мартину Миллсу слишком изощренной и ультрагигиеничной. Он вспомнил, что до этого никогда не вытирал полотенцем свой пенис. Процесс освобождения от мочи окажется более важным и серьезным, если после этого торжественного акта предстоит вытереть свой пенис. По крайней мере, Мартин Миллс именно так воспринял предназначение одноразовых полотенец. Его только озаботило то, что в этот момент мужская комната была пуста и он не мог удостовериться наверняка, так ли все, как он представлял.Миссионер только хотел закончить писать обычным старым способом, не вытирая себе пенис, когда в мужской туалет вошел тот же враждебный пожилой старший официант, который давал иезуиту бинт. Серебряный поднос, засунутый у него подмышку, опирался на вытянутую вперед руку, словно мистер Сетна нес ружье.Думая, что кто-то наблюдает за ним, Мартин Миллс решил воспользоваться полотенцем. Он попытался вытереть себе пенис так, будто всегда таким образом завершал важный акт мочеиспускания. Однако его малое знакомство с таким процессом привело к тому, что полотенце чуть зацепилось за край его пениса, а затем упало в писсуар. Что предусматривал протокол в случае подобной неприятности? Мартин стал размышлять. Округлившиеся, как бусинки, глаза официанта, казалось, впились в иезуита. Вдохновленный очевидным вниманием, миссионер взял несколько свежих одноразовых полотенец и, держа их между перевязанным указательным и большим пальцем, вытащил упавшее полотенце из писсуара. С торжественным видом он водрузил целый букет одноразовых полотенец в серебряный бачок, который внезапно наклонился и почти перевернулся, так что миссионер вынужден был остановить его обеими руками. Мартин попытался улыбнуться мистеру Сетне, чтобы подбодрить его, но тут обнаружил, что не успел привести в порядок свой костюм, схватившись обеими руками за серебряный бачок. Может быть, поэтому пожилой официант отвел глаза в сторону.Когда Миллс вышел из мужского туалета, мистер Сетна как можно дальше отошел от писсуара, который использовал этот человек. Сетна выбрал самый дальний от него писсуар. Официант подумал, что Дхар наверняка заразился болезнью, передающейся половым путем, ибо никогда прежде не наблюдал он такого гротескного мочеиспускания. Зачем здоровому человеку промокать пенис после того, как он справил малую нужду? Старший официант не мог знать совершенно точно, использовали ли другие члены клуба полотенце так же, как это сделал Мартин Миллс — все эти долгие годы Сетна полагал, что одноразовыми полотенцами вытирали пальцы.После того, как мистер Сетна привычно вытер свои пальцы и аккуратно положил полотенце в серебряный бачок, он с горечью стал размышлять о судьбе Инспектора Дхара. Когда-то тот был полубогом, а теперь превратился в пациента для врачей. Впервые со времени, когда он вылил горячий чай на голову того пижона, носившего парик, мистеру Сетне показалось, что каждому в этом мире воздается честно и по справедливости.Пока Миллс осуществлял эксперименты около писсуара, доктор Дарувалла в комнате для игры в карты обнаружил, почему дети с таким трудом понимали правила игры. Никто и никогда не учил их цифрам. Они не только не могли читать, но не могли и считать. Доктор показывал три пальца, вынимая тройку червей, когда Мартин возвратился из туалета. Из его передних зубов все еще торчал лист мяты.Рейс на Раджкот вылетел в 17. 10, задержавшись примерно на восемь часов от запланированного времени. Они летели на изношенном «Боинге-737». Надпись на его фюзеляже уже поблекла, но ее все еще можно было прочитать: СОРОК ЛЕТ СВОБОДЫДоктор Дарувалла быстро вычислил, что этот самолет впервые использовали на индийских трассах в 1987 году. Никто не смог бы угадать, сколько времени он летал до этого. Отлет еще больше задержался из-за того, что какой-то мелкий чиновник конфисковал у Мартина Миллса швейцарский раскладной военный нож, поскольку он мог явиться оружием потенциального террориста. Миссионеру сказали, что пилот повезет это «оружие» в кармане и вручит его Мартину в Раджкоте.— Ну, предполагаю, что никогда больше его не увижу, — прокомментировал сообщение миссионер со стоическим выражением идущего на смерть гладиатора.— Для вас это не должно иметь значения. Вы же приняли обет жить в нищете. — Доктор не упустил возможности поддразнить иезуита.— Я знаю, что вы думаете о моих обетах. Вы думаете, что, если я принял жизнь в нищете, то не должен испытывать удовольствия от всего материального. Например, от этой рубашки, от ножа, от книги. Вы полагаете, если я принял обет целомудрия, то должен быть свободен от половых желаний. Я вам скажу, что боролся с призванием стать священником не только потому, что мне действительно нравились мои веши, но также и потому, что мне казалось, будто я влюблен. Десять лет я был поражен этой болезнью. И не только страдал от половых желаний — у меня были навязчивые идеи о сексе. Я не мог забыть одного человека. Это вас удивляет?— Да, удивляет, — смело признался Дарувалла.Доктор испугался, в чем этот сумасшедший начнет признаваться перед детьми, однако Ганеша и Мадчу, захваченные подготовкой самолета к вылету, ничего другого не видели и не слышали.— Я продолжал преподавать в школе для бывших уголовников. Все учащиеся там являлись преступниками, а не учениками. Объект моих желаний тоже находился там. Если бы я сбежал, то никогда бы не понял, смогу ли противостоять подобному искушению. Поэтому я оставался и заставлял себя находиться как можно ближе к этому человеку только для того, чтобы увидеть, смогу ли противостоять этому очарованию. Мне известно, что вы думаете относительно самоуничижения священника. Вам кажется, что священники — это люди, которые просто не имеют таких обычных желаний. Вам кажется, что они чувствуют намного слабее, чем обычные люди, — произнес миссионер.— Я вас не осуждаю! — поспешил сказать Дарувалла.— Нет, осуждаете. Вам кажется, будто вы знаете обо мне все, — ответил Миллс.— Эта женщина, в которую вы были влюблены… — начал доктор.— Объект моих желаний преподавал в школе. Я просто болел от влечения, тем не менее находился от него на самом близко м расстоянии. — Фанатик протянул вперед руку. — Постепенно это очарование уменьшилось, — закончил он.— Уменьшилось? — повторил Фарук.— Или оно ушло, или я его преодолел. В конце концов я победил.— А что вы выиграли? — спросил Дарувалла.— Я получил свободу не от желаний, а свободу от страха желать. Теперь я могу ему сопротивляться, — объявил будущий священник.— Ну, а что же случилось с ней? — спросил доктор.— С ней? — переспросил Миллс.— Я имею в виду, что она чувствовала по отношению к вам? Она узнала когда-нибудь о ваших чувствах по отношению к ней? — уточнил Фарук.— Не к ней, а к нему. Это была не она, а он. Вы удивлены? — ответил миссионер.— Да, — соврал доктор. На самом деле его удивило то, что он не удивился признанию иезуита. Доктор чувствовал разочарование, какое-то бессознательное внутреннее беспокойство, не понимая его причины.Самолет катился по полю. Даже это движение по взлетной полосе вызвало панику у Мадху. Вначале она сидела напротив доктора и миссионера, однако сейчас захотела пересесть к доктору. Ганеша был счастлив, примостившись на кресле возле окна. Неуклюже поменявшись местами с Мадху, иезуит сел рядом с обуреваемым восторгом мальчиком, тогда как девочка-проститутка проскользнула в кресло рядом с Фаруком.— Не бойся, — сказал ей доктор.— Я не хочу ехать в цирк, — призналась девочка. Она уставилась в пространство вдоль ряда кресел, отказываясь смотреть в окно. Девочка оказалась не единственной, кто впервые летел на самолете. Для половины пассажиров в салоне это был их первый авиационный рейс. Когда чья-то рука поднялась, чтобы направить в свою сторону сопло вентилятора, вслед за этим поднялись еще тридцать пять рук. Несмотря на неоднократные просьбы поместить багаж под креслами, пассажиры продолжали запихивать свои тяжелые сумки на верхнюю полку, которую стюард называл полкой для шляп. На борту самолета едва бы нашлось несколько шляп. Вероятно, из-за того, что рейс задержался, в салоне летало множество мух. Возбужденные пассажиры не обращали на них внимания. Самолет еще не взлетел, а кого-то уже вырвало. Наконец самолет поднялся в воздух.Маленький попрошайка верил, что именно он может летать. Казалось, это его воображение подняло самолет в воздух. Если прикажут, он будет ездить верхом на льве или бороться с тигром. Во всяком случае, так думал о нем доктор Дарувалла, и ему вдруг стало страшно за калеку. Ганеша сможет взобраться до самого верха шатра, это примерно 27 метров. У мальчишки очень сильные кисти рук, быть может, они компенсируют его безжизненную ногу. Пока доктор размышлял, какие инстинкты смогут защитить мальчишку, Мадху в это время сотрясала мелкая дрожь страха. Она даже стонала под прикрытием его рук. Удары сердца в ее маленькой груди отзывались в груди доктора.— Если самолет потерпит аварию, то мы сгорим или разлетимся на маленькие кусочки? — спросила девочка, дыша доктору в горло.— Успокойся, самолет не потерпит аварию. Мадху, — ответил девочке Дарувалла.— Вы не знаете. А в цирке меня могут съесть дикие животные или я могу упасть. Если они не смогут меня натренировать, то будут бить?Дарувалла снова почувствовал себя отцом и вспомнил своих дочерей, все их кошмары, ссадины и порезы, их неудачи в школе. Он вспомнил первых их ужасных мальчиков, не дававших никакой надежды