— Заткнулся бы ты, честное слово! — не выдержала я. — Ты не желаешь принять очевидное. На самом деле ваши дорожки разошлись довольно давно, а ты все цепляешься за эту наркоманку из сентиментальности. А если вникнуть в суть вопроса, твоя жизнь стала бы много проще, умерь ты свои чувства. Скажешь, нет? — Я скажу, что ты лезешь не в свое дело, — отмахнулась я. — Ошибаешься, дорогая. Это мое дело. Мы с тобой одной крови, как в мультфильме, и я близко к сердцу принимаю твои страдания. Поэтому, увидев сегодня твою кислую физиономию со следами душевных волнений, решил: самое время помахать кулаками, чтобы расслабиться. Скажи, что я гений. — Ты гений. — Спасибо, — серьезно кивнул он. * * * Мы вошли в мою квартиру. Ник отсалютовал команданте и прошел на кухню, я слышала, как он открыл холодильник, наверное, искал спиртное. Я сняла кроссовки и, не спеша, направилась к нему. Он стоял возле окна и разглядывал двор. А я вдруг поняла: что-то его очень беспокоит. И эту дурацкую драку он затеял из-за переполнявшей его тревоги. А еще из-за злости. Происходило нечто такое, во что он не мог вмешаться, и это здорово его доставало. Вспомнив наш предыдущий разговор, я решила, что Ник слишком увлекся дурными прогнозами. Тут он повернулся и сказал: — Для тебя есть работенка. — Да? — спросила я без выражения и устроилась за столом. — Да, — кивнул он и отвернулся к окну. — Для меня есть работенка, и тебе это по какой-то причине не нравится? — осторожно уточнила я. — В самую точку, моя ласточка. — Занятно. Если тебя бесит, что хозяева решили оставить тебя в неведении, так я здесь ни при чем. Ник поморщился, вновь повернувшись ко мне, точно досадуя на мою тупость. — Оставим в покое мое самолюбие и подумаем о тебе, — произнес он. — Завтра ты должна быть в аэропорту в 10.30, вот паспорт. Ник достал из кармана документ и бросил его на стол. Я без особого любопытства открыла паспорт, увидела свое фото, а рядом стояло — Ковальчук Юлия Григорьевна. Имя оставили мое, за что им большое спасибо. — Куда лететь? Ник пожал плечами. — Что, в самом деле не знаешь? — не поверила я. — Догадываюсь. — Ник устроился на стуле по соседству и посмотрел мне в глаза. — Господин Литвинов, который словно кость в горле у наших хозяев, собирается в отпуск. Общеизвестно, что он предпочитает Черноморское побережье. — Я нахмурилась, начиная соображать. — Я должен передать тебе паспорт, а также предупредить, что в аэропорту, возле стойки регистрации рейса за номером два, тебя будет ждать твой муж. Липовый, разумеется. — Как я его узнаю? — Он сам тебя узнает, не переживай. — Что ж, — развела я руками, — похоже, выбора у меня нет. Так? — Так, — кивнул Ник с большой неохотой. — Твои худшие опасения подтвердились? — продолжила я, чувствуя себя крайне неуютно. — Более чем. — А кто мой предполагаемый муж? — Почти уверен, что Денис Миронов. Ты о нем наверняка слышала, в наших кругах его обычно называют Гадюка-Ден. — О, черт, — буркнула я. — Откуда сведения? — Шепнул надежный человек. Наши вели с ним переговоры. Остальное объяснять, надеюсь, не надо? Что да, то да. Человек с таким милым прозвищем был широко известен в наших, как деликатно выразился Ник, кругах. Если сам Ник личность у нас легендарная, то Гадюка-Ден по части мифов, домыслов и сплетен вполне мог с ним соперничать. Меня от знакомства с ним до сих пор бог миловал, и я им никогда не интересовалась, решив, что всякого сброда в моей жизни и без того пруд пруди. Но кое-что и до моих ушей доходило, так что теперь мысль оказаться в его компании вызывала неприятный холодок. Где в рассказах о нем правда, а где буйная фантазия любителей страшненького, понять невозможно, однако все сходились во мнении, что Гадюка редкая сволочь. В городе он появился несколько лет назад, и похоже, что ниоткуда. Материализовался, точно злой дух. По крайней мере, все, что касалось его прежней жизни, больше напоминало сказки из разряда ужастиков. Утверждали, что он воевал то ли в составе какой-то сверхсекретной группы спецназа, то ли был наемником (вроде бы в Чечне, но поговаривали об Африке и Юго-Восточной Азии). Последнее виделось мне особенно фантастическим, впрочем, как и сверхсекретный спецназ. То ли он был киллером на службе ФСБ, то ли палачом в среде уголовников. Дикая помесь Рембо и киллера Леона. Обычно в этом месте я начинала клевать носом, так что ни одной истории с его участием сейчас вспомнить не могла. Достоверно мне известно следующее: Гадюка-Ден (я невольно усмехнулась, мысленно произнеся это прозвище, оно казалось мне каким-то киношным, вроде Блейда или Человека-Паука), возникнув словно ниоткуда в нашем городе, открыл охранную контору. Судя по всему, она процветала. Располагалась контора в трехэтажном здании в тихом переулке, здание принадлежало все тому же Дену, здесь он, по слухам, и жил, занимая второй этаж. Болтали о пуленепробиваемых дверях и прочей чуши. На людях он появлялся редко и, как правило, в сопровождении охранников. Умники утверждали, что на свете есть много людей, желавших похоронить Гадюку (в это я готова была поверить охотно). Что они там в своей конторе охраняли, мне неведомо, но болтали о вышибании долгов и даже наемных убийствах, причем, если верить слухам, заказы шли к нему со всего мира. Как-то раз, наслушавшись этой бредятины, я позволила себе заметить, что такому крутому парню просто нечего делать в нашем городе, масштабы явно не совпадают, на что мне было сказано, что Гадюка неспроста избрал местом жительства провинцию — здесь он парень без проблем, который платит налоги и налаживает охранный бизнес, а заказы предпочитает брать на стороне, вдали от городской черты. Вспомнив, что цыгане, по мнению граждан, не воруют там, где живут, я вынуждена была признать, что это разумно и даже не лишено оснований. При описании зверств Гадюки воображение зашкаливало. Вроде бы он кому-то отрубил руку за вовремя не выплаченный долг, далее следовали выколотые глаза, вспоротые животы и прочие страсти, почерпнутые из исторических хроник времен Ивана Васильевича. Если он такой хитрец сродни цыганам, то откуда о его методах общения с клиентами стало известно гражданам? На это мне отвечали, что слухами земля полнится, а также что шило в мешке не утаишь. Народная мудрость всегда производила впечатление, оттого прения по данному вопросу были мною односторонне прекращены. Литвинов, как верно заметил Ник, точно кость в горле нашим хозяевам, и они ведут переговоры с Гадюкой. Суть переговоров предположить не трудно. Однако если Ден согласился, значит, болтовня о его сверхосторожности и работе только в других частях света гроша ломаного не стоит, что позволяет надеяться, что и прочее не более чем болтовня. Хотя из любого правила есть исключения, большие «бабки» способны заставить человека изменить привычки. То, что за решением волнующей их проблемы хозяева обратились к Гадюке, а не поручили дело все тому же Нику, более или менее понятно — осторожничают. Отсутствие Ника в городе в роковой день, безусловно, наведет прокуратуру на интересные мысли. И даже то, что его в известность ставить сочли необязательным, тоже куда ни шло. Но какого дьявола с этим придурком отправляют меня? Вряд ли Гадюке особенно приятно брать чужака в напарники. Или в этом есть какой-то смысл? — Он в самом деле так прекрасен, как повествует молва? — спросила я, устав ломать голову. — Даже более того, — серьезно ответил Ник. По его тону я поняла: что он считает Гадюку весьма опасным, что в устах такого человека все равно как высочайшая похвала. Но было и еще кое-что — ситуация ему упорно не нравилась. То, что она не нравится мне, — это понятно, но что именно томит Ника, хотелось бы знать. — Мне слова из тебя клещами тянуть? — не выдержала я. — Слишком сложно, — задумчиво произнес Ник. — Если только они не хотят подсунуть тебя старикану в качестве утешительного приза на склоне лет. Вдруг сердце его дрогнет, а ты своими ласками разгорячишь хладеющую кровь. Тогда логично иметь возле него человека, которым легко управлять. — Неужто он такой идиот? — Ты себя недооцениваешь, — усмехнулся Ник. — Второй вариант мне совсем не нравится: ты едешь в качестве прикрытия. — И что в том плохого? — не поняла я, потому что он неожиданно замолчал в самом интересном для меня месте. — Вопрос: как долго ты проживешь после этого, — пожал Ник плечами. — То есть у меня хороший шанс получить билет в один конец? — усмехнулась я. Он молча кивнул. — И никаких гениальных мыслей, что мне делать в такой паршивой ситуации? — Смотреть в оба. А там.., по обстоятельствам. Кто сказал, что Гадюка оттуда вернется? Последнее замечание вызвало легкий шок. Что это: попытка меня утешить или указание на развитие сценария? Может, сам Ник до такого додумался, а может, хозяева подсказали, и такой итог устроит всех? Я уставилась в глаза Ника. Очень хотелось знать, о чем он думал в ту минуту, но если глаза зеркало души, то его душа непроницаема, как глубины вселенной. Однако Ник все-таки сумел произвести впечатление, поднялся, похлопал меня по плечу и сказал: — В конце концов, никто не мешает тебе просто скрыться. Что тебя здесь держит? Если только большая любовь ко мне, но в ней я сильно сомневаюсь. Он направился к входной двери, а я сидела, уставившись прямо перед собой. Потом все-таки вскочила и бросилась в прихожую. Он уже открывал дверь. — Ник, — позвала я. — Внимательно тебя слушаю, дорогая, — с улыбкой от уха до уха отозвался он. — Я не могу бросить Машку. — Я думал, это она тебя бросила. — Ник… — Радость моя, не можешь, значит, не можешь. В жизни всегда есть место подвигу. А тебя так и тянет на них. Выбор за тобой. Постарайся не разбивать мое доброе сердце. Пока, несравненная. Он ушел. * * * Я немного побегала по квартире, разумеется, без всякого толка, умных мыслей не прибавилось. С прискорбием поняв, что их и далее не предвидится, я отправилась к Виссариону, у него открыто до утра. Вряд ли девки мне обрадуются, классика так на них действовала, что они не чаяли от нее избавиться, и сегодня, уже помучившись, наверняка уверились, что истязания благополучно пережили. А тут вдруг меня черт второй раз приносит… Эти мысли ободрили: не одной мне страдать. Но вновь сесть за рояль в тот вечер не довелось, правда, девицы немного выгадали, потому что Виссарион читал им вслух Флоренского. Девки сводили глаза у переносицы, но терпели, потому что дождь лил не переставая. Я пристроилась возле стойки рядом с Кармен, которая томно вздыхала, глядя на Виссариона с обожанием. Вряд ли она понимала, о чем он читает, но, безусловно, им гордилась. Как-то в припадке любопытства я спросила Виссариона, с какой целью он затеял философские чтения, раз девки понимают одно слово из десяти, да и то по-своему, на что получила ответ: сила слова так велика, что действует благотворно независимо от понимания. Надо полагать, по его теории, умные мысли каким-то хитрым образом в головах девок откладываются, и они, несмотря на кажущуюся тупость, все равно умнеют. Я пришла в восторг от идеи и, решив проверить ее на себе, начала читать Блаватскую (дама сия всегда поражала меня способностью заморочить голову бедолагам вроде меня, да так, что даже знакомые слова перестаешь узнавать). Борясь с бессонницей, я освоила два тома ее трудов и с прискорбием вынуждена констатировать, что умнее не стала. Должно быть, я еще бестолковее девок. Флоренского я слушала с удовольствием, потому что изъяснялся он языком понятным, и идеи мне казались вполне здравыми. Таковыми они, безусловно, казались и Виссариону, потому что он чрезвычайно увлекся, исчерпав лимит терпения слушательниц. Не знаю, как долго он бы продолжал, если бы голова одной из заснувших девок с громким стуком не рухнула на стол, причем сама деваха даже не проснулась. Народ издал стон сочувствия и с безмолвной мольбой уставился на хозяина. — То-то, дуры, — изрек Виссарион, снимая очки и закрывая том с золотым тиснением. И взглянул на меня, точно спрашивая: буду ли я играть. Я решила, что девкам и без того здорово досталось, и отрицательно покачала головой. Девки потянулись к стойке выпить по маленькой, а Виссарион, снабдив страждующих целебной жидкостью, заварил чай и перебрался ко мне. — Виссарион, — жалобно начала я. — Мне уехать надо, так что несколько дней работать не смогу. Он нахмурился, но вряд ли особо переживая из-за моих предполагаемых прогулов — работала я за кормежку, но повариха Наталья стряпала так скверно, что я ограничивалась чаем. Недовольство Виссариона возникло потому, что он подозревал: отлучка, скорее всего, связана с некими делами, знать о которых мой работодатель ничего не хотел, но, безусловно, догадывался. Он и сейчас ни о чем не спросил, лишь мрачно кивнул, соглашаясь. И вдруг удивил.