Чжан заметил: – Один из дворов в аду, должно быть, зарезервирован для подобных скучных событий. – Он выглядел непринужденно мужественным в одеянии из роскошной парчи, но ближе к концу вечера его элегантный узел на макушке начал распускаться. – Просто выпейте еще. – Оюан еще раз наполнил его чашку. Чем больше он пьянел, тем больше его пугал звук собственного далекого голоса, говорящего на языке хань. Будто постепенно понимал, что внутри его тела находится кто-то, говорящий и думающий на другом языке. – Вы, монголы, пьете больше, чем я раньше думал. Оюан фыркнул: – Это ерунда. Всю следующую неделю тоже будут пить; лучше будьте к этому готовы. – Я только могу приготовиться это терпеть, – печально ответил Чжан. Оюан подумал: неужели и на его щеках горит такой же лихорадочный румянец, как у Чжана? Наньчжэни были известны своим неумением пить как монголы. Чжан бросил взгляд на трон и сказал: – Трудной была ваша встреча с императором? Оюан так сильно окоченел, что ему даже не пришлось скрывать дрожь. – С чего бы это? Из-за моего жалкого происхождения? – Он залпом выпил свою чашку и подождал, пока Чжан наполнит ее. – Все это в прошлом. Я никогда об этом не вспоминаю. Чжан пристально посмотрел на него. Колеблющийся свет фонарей ярче отражался от золотой заколки в его волосах, чем от золотых бусин в волосах самого Великого Хана, и наполнял глубокими тенями благородные морщины его лба. Что за выражение у него на лице? Возможно, Оюан был пьян, но он по опыту знал, что может потерять сознание и все равно сохранить невозмутимое лицо. Однако сейчас у него возникло ощущение, что Чжан способен определить каким-то особенным образом, что он лжет. Но, возможно, Чжан решил пожалеть его, потому что сказал только: – А Третий Принц? Вас не беспокоит, что он будет плохо вспоминать о вас? Оюан расслабился: эта территория была более безопасной. – Пускай вспоминает. Мне все равно. – Не вас одного, но и Великого князя Хэнань, и вашего господина Эсэня. Вы не слышали, когда они хотят переехать из провинции ко двору в Даду? Незнакомое название Ханбалика на ханьском языке привело Оюана в замешательство, словно они с Чжаном были жителями разных планет, которые случайно встретились друг с другом в призрачном пространстве между ними. – Эсэнь никогда не прижился бы при дворе, – ответил он, и его охватила пророческая печаль. – И вы явно тоже. А что, если вы снова встретитесь с Третьим Принцем в будущем году? Следующая группа сановников приблизилась к трону, преклонила колени и вручила свои подарки. Все тело Оюана горело от вина. Несмотря на постоянные уговоры Эсэня, он обычно пил очень умеренно. Однако сегодня его наполняло понимание того, что сулит ему завтра. Он мрачно подумал: «Я обречен страдать». – Я впервые за семь лет присутствую на одной из таких церемоний, – сказал он. – Мы всегда весной проводим военные кампании. Не собираюсь снова приезжать сюда. – Никогда? Несомненно, когда-нибудь вы подавите этот мятеж. Закончите свою войну. – Вы в это верите? Что когда-нибудь мы останемся без работы, потому что наступит мир? – Оюан мог представить себе смерть Великого Хана, но не мог представить себе конец империи. Так же, как не мог вообразить возврата к стабильности. Воображение, в конце концов, подстегивает вклад человека в результат. – Вы сами можете уйти с этой работы, – сказал Чжан. – Но что значит мир для торговцев? Поскольку движущая сила коммерции должна только расти, работа ее генерала никогда не закончится. Я буду служить амбициям моего хозяина до самой моей смерти. – Вашего брата? – Ах, а я думал, что вы хорошо нас знаете. Разве вы не верите докладам о моем брате, которые вам присылают? У него нет честолюбия. Приезжайте к нам в гости когда-нибудь, и вы сами увидите. Но также неправильно было бы сказать, и что у нас нет честолюбия. – А-а, – медленно произнес Оюан. – Мадам Чжан. Чжан улыбнулся: – Вы не верите, что женщина способна возглавлять кампанию? Эсэнь часто приписывал своим женам способности, свидетелем которых Оюан никогда не был, и он не верил в их существование. Полноценные мужчины имеют склонность преувеличивать, когда речь идет о женщинах, хотя они всегда настаивают, что то, что они видят, это объективный факт. Оюан дипломатично ответил: – Вы слишком скромны. Вы преуменьшаете свой собственный вклад. – Вовсе нет. Я генерал, как и вы. Вы выполняете приказы своего хозяина, господина Эсэня, я выполняю приказы своего. Я знаю свои таланты в рамках своей сферы, но также понимаю, что слабо разбираюсь в коммерции. Это ее амбициям мы служим, и это по ее решению мы ваши союзники. Те, кто недооценивает эту женщину, обычно потом жалеют об этом. Когда Чжан говорил о мадам Чжан, тон его голоса становился особенным, но чтобы разгадывать эту загадку, требовалось приложить слишком много усилий. Вместо этого Оюан налил им обоим еще. – Тогда наше партнерство прочное: желаю успеха вашим торговым предприятиям в границах Великой империи Юань. Чжан поднял свою чашку. На мгновение его взгляд скользнул мимо Оюана, словно его чем-то заинтересовало пустое пространство между столами. Оюану уже было знакомо это выражение лица. Такое же отстраненное выражение было на лице Великого Хана, и как только Оюан его узнал, он почувствовал холодный, пронизывающий страх человека, за которым наблюдают сзади. Все волосы на его затылке встали дыбом. Хотя он и знал, что там ничего нет, он задрожал от непреодолимого желания оглянуться и вступить в схватку. А потом свет изменился и ужас постепенно стих. Сидящий напротив него Чжан улыбался ему. – Ваше здоровье. Они выпили, глядя, как генерал-губернатор Шаньси Болуд приближается к столу Великого Хана. За ним шли его сыновья. Алтан, как младший сын, шел последним. – Кажется, этот мальчик хочет произвести хорошее впечатление, – сказал Чжан, имея в виду большой ящик, накрытый тканью, который несли рядом с Алтаном четверо слуг. – Лучше бы он сосредоточил свои усилия на том, чтобы угодить своему генералу, – ответил Оюан. Он понимал, что демонстрирует недостойное генерала раздражение против подчиненного, но не смог сдержаться. – Я его терпеть не могу. К сожалению, Великий князь Хэнань считает, что нам необходима поддержка Болуда, чтобы одержать победу над Красными повязками. Но Болуд обеспечивает нам только численность войск! Численность всегда можно найти в другом месте, не так ли? – А так как императрица не в фаворе, Болуд уже не важная шишка, – задумчиво произнес Чжан. Перед высоким столом Алтан сделал знак своим слугам, и с ящика сдернули покрывало. Открывшееся взорам содержимое ящика заставило ахнуть и замолчать даже это шумное сборище пьяных людей. Ящик оказался клеткой, в которой находился очень красивый гепард. Один из самых редких и самых желанных подарков. Достать его, наверное, стоило невероятных трудов и длительного времени. Его стоимость не поддавалась оценке. Но он был мертв. Великий Хан отшатнулся. Грозно нахмурив брови, он встал и крикнул: – В чем смысл этого оскорбления? Все присутствующие поняли этот смысл: мертвое животное было пожеланием такой же участи Великому Хану. Это была самая ужасная измена. Алтан, уставившийся на клетку с отвисшей челюстью и посеревшим лицом, упал на колени и стал кричать о своей невиновности. Его отец и братья бросились на землю рядом с ним и тоже вопили, стараясь перекричать друг друга. Великий Хан возвышался над ними, глядя на них с убийственной яростью. – Я этого не ожидал, – произнес Чжан. Оюана охватил смех. Даже ему самому он показался истеричным. Где-то глубоко внутри часть его разума, которая никогда не расслаблялась, сколько бы он ни выпил, сознавала, что он только что получил неожиданный подарок. Вслух он сказал: – А, мое почтение этому ублюдку! – Что? – Не я один недолюбливаю Алтана. Великий Хан снова закричал: – Чья это выходка? Болуд, подползавший вперед до тех пор, пока его голова едва не коснулась ступни Великого Хана, крикнул: – Простите меня, Великий Хан! Я в этом не принимал участия. Я ничего не знаю! – Как может вина сына не быть также и виной отца! Внезапно императрица вскочила, ее красные и золотые украшения качались и сверкали. Из всех женщин Великого Хана она одна носила традиционный монгольский головной убор. Его высокая колонна в свете фонарей отбрасывала пляшущие тени, так как женщина дрожала. Она закричала: – Великий Хан! Эта ничтожная женщина просит у вас прощения за своего отца. Пожалуйста, поверьте, он не имеет к этому никакого отношения! Виноват мальчик! Прошу вас, пускай наказание коснется его одного! Стоя на коленях и дрожа у ног Великого Хана, Алтан выглядел маленьким и жалким: мальчик, покинутый своей семьей. Третий Принц с легкой улыбкой наблюдал за императрицей. Конечно, он не питал любви к этой женщине, которая сумела родить ему на смену сына, удостоившегося расположения Небес. Увидев выражение лица Третьего Принца, Чжан спросил: – Это он? Оюан откинул голову на спинку стула. Его радость по поводу пользы того, что сейчас произошло, омрачала ужасная печаль. Пространство под навесом сияло и дрожало вокруг него. Это был мир, к которому он не принадлежал, но через который просто проходил, стремясь к своей мрачной судьбе. Он ответил: – Нет. – Взять его! – взревел Великий Хан, и два стражника выбежали вперед и потащили Алтана под локти. – За самое страшное оскорбление Сыну Неба мы приговариваем тебя к ссылке! Алтана, обмякшего от шока, потащили прочь. За мигающими огнями столами Оюан увидел господина Вана, который с удовлетворением наблюдал за этим, насмешливо щуря сонные кошачьи глазки. – Это, – сказал Чаган, – это ты подстроил, Ван Баосян! Даже внутри юрты отца Эсэнь слышал гвалт людей, которые бегали из одной юрты в другую, обсуждая события этого вечера. Когда Эсэнь шел по лагерю, он видел, что все люди и юрты семьи Болуда уже исчезли, остались только примятые круги на траве. Чаган стоял над Баосяном, и фонари раскачивались, словно под ветром его гнева. Принц был одного роста со своим приемным сыном, но казался намного крупнее из-за широкого туловища, торчащей бороды и кос.