Мысли куда быстрее магии, я просто ничего не успела придумать, кроме одного – уцепиться за падающий снег и разрушить связи между частицами льда у себя под ногами. Откатила изменения воды назад, и вместо ледяной корки меня встретило рыхлое крошево. Я упала на спину и несколько секунд глотала холодный воздух, стараясь разогнать цветные пятна перед глазами. Кто-то снова закричал… – Леди, – склонился ко мне мужчина с седыми бакенбардами, – можете встать? Я молча ухватилась за протянутую ладонь и с усилием поднялась. Между лопатками поселилась тягучая боль, перед глазами кружились снежинки. По улице снова прокатился далекий ломкий грохот – нераскатистое эхо выстрела, потом другой звук, не менее тревожный и пугающий, словно там, внизу, что-то сломалось. – Леди, могу я вам помо… Но я уже не слушала. Вряд ли он мог чем-то мне помочь, отвел бы в ближайшее кафе и напоил чаем, отбил телеграмму отцу… или не отбил бы, у всех разная степень доброты и озабоченности чужими проблемами. Я услышала перезвон колокольчика: кто-то бил тревогу, призывая патруль. Тревожными арками с подвешенными колоколами заканчивались почти все улицы в крупных городах и выборочно в некрупных, а в селах хватало колоколов на храмах Дев. Я подхватила юбку и бросилась дальше по улице. – Леди… – растерянно пролепетал мне вслед мужчина. Перебежав на другую сторону улицы, я едва разминулась с разразившимся сигналами мобилем, задела женщину в тонком не по погоде плаще, она испуганно охнула, заржали лошади… Выбежала на каменную набережную. Зимнее море тронуло ледяным языком серый гранит и застыло в белоснежной искрящейся неподвижности до самого горизонта. Какая-то женщина все еще тоненько причитала. Карета лежала на правом боку, заднее колесо продолжало крутиться, переднего не было, как и первой двойки лошадей, оглобля оказалась сломана посередине и примерно на ладонь погружена в белоснежный бок кобылы. Второй паре лошадей не повезло, одной распороло брюхо, и она совершенно точно была мертва. Другая еще тоненько ржала рядом, пытаясь подняться – передняя нога была сломана, а для лошади это точно такой же приговор, как и оглобля в брюхе. Под белым боком расползалось теплое алое пятно, кровь растопила снег… Возле распахнутой дверцы кареты на четвереньках стояла Гэли и очумело трясла головой. Прямо напротив подруги застыл толстый молодой человек, которому больше подошли бы белый поварской фартук и колпак пекаря, чем зимняя куртка, отороченная волчьим мехом, делавшая его еще толще, и выглядывавшая из-под нее кольчуга. – Слава Девам, – простонала я, бросаясь к подруге, и, обхватив ее рукой, помогла подняться. Гэли шаталась, не переставала всхлипывать и что-то бормотать. А прямо за ней на снегу темнело тело кучера. Еще вчера он небрежно сплевывал при виде шофера, а сегодня лежал у каменного бортика, за которым начиналась безграничная белая гладь моря. На спине мужчины вокруг рваной раны расплывалось казавшееся черным пятно. Кучер Миэров был мертв. Мужчина в сером пальто и цилиндре наклонился и погладил живую лошадь по бархатной морде. Женщина в зеленом пальто переступила с ноги на ногу и снова запричитала, молодой человек без головного убора ошеломленно оглядывался. Кряжистый солдат в старой гвардейской форме крякнул и покачал головой. Со стороны старого пирса к нам бежали еще двое парней в драных плащах неопределенного цвета. – Итак, я повторяю свой вопрос, – проговорил ледяной голос. – Где оно? Гэли вздрогнула всем телом, вскинула голову и посмотрела на толстого парня. Только сейчас я заметила в его похожих на сосиски пальцах метатель. Два метателя, по одному в каждой руке. Из дула первого еще шел дымок, а второй… Второй был заряжен. – Это он, – прошептала Гэли. – Он сел в карету, угрожал, велел трогаться… велел, я выполнила, а он все равно застрелил Сета прямо сквозь стенку кареты! – И тебя застрелю, если не скажешь. – Толстая рука, в которой был зажат метатель, поднялась. – Послушайте, леди нужна помощь, а не ваши… – вмешался молодой человек без головного убора, но договорить не сумел. Ему не дали. Раздался выстрел. На расстоянии шага метатель грохнул так, что зазвенело в ушах. Как я и сказала жрице, это не легкие и почти бесшумные заряды из магического стекла. Это свинец и порох. Это смерть. Пуля вошла незнакомцу в шею под кадыком, вышла у основания черепа и зарылась в снег. Стоящую рядом с ним женщину обрызгало кровью, она завизжала и бросилась бежать. Успокаивавший лошадь мужчина в цилиндре вскочил и попятился. Двое оборванцев свернули в переулок, так и не добежав до набережной. Тело парня без звука упало в снег. Происходящее уже не имело значения. Не имели значения жалобно ржавшая лошадь, две попавшие в беду молоденькие девчонки и даже далекий перезвон нескольких колоколов. Потому что все было неправильно, потому что в наш просвещенный век люди не стреляют ясным днем в прохожих, не угрожают девушкам. Вернее, стреляют, угрожают, грабят и насилуют, но где-то там, далеко за стенами города, скрывая преступные лица платками. А эти, они должны понимать, что такого серые гончие не спустят, вцепятся в холку и будут трепать, пока есть силы, и даже дольше. Так думала не одна я. Так думали и Гэли, и мужчина в цилиндре, и тот, которому продырявили шею, и убегавшая женщина в зеленом пальто. Все, кроме, может быть, двух портовых бедняков, юркнувших в подворотню, и седого гвардейца, единственного, кто остался стоять неподвижно. – Итак, леди. – Толстяк произнес это слово с небывалым презрением, Крис о Вирке Ленточке говорил с куда большим уважением. – Отдайте то, что вы забрали у Гикара! Гэли всхлипнула. – Леди, будет лучше, если вы ответите, – вежливо сказал старый солдат, в руках которого появился метатель. Девы, их двое! – Мы ничего не забирали. – Я выпрямилась. – Мы купили… – Не надо, – попросил гвардеец. – Будет только хуже. Толстяк в меховой куртке ухмыльнулся, похоже, его это «хуже» очень даже устраивало. В пухлых руках появилось черное чирийское лезвие. Я не удержалась и коснулась его магией – по клинку прошлись голубоватые искры. Заговорено. – Да пусть поупрямятся. – Толстяк улыбнулся и показал желтые зубы. – Люблю строптивых. – Он угрожающе шагнул вперед. – Гэли, – позвала я. – В сумке, – сразу поняла меня подруга. – Оно в сумке. – Там! Быстрее! – раздался чей-то далекий крик. Скоро здесь будет патруль, но для нас это «скоро» может и не наступить. – Сумку, быстро! – скомандовал гвардеец, взводя курок. Я отпустила покачивающуюся подружку, огляделась. Дуло метателя переместилось с Гэли на меня. Вращающееся колесико сделало последний неспешный оборот и замерло. Сумки нигде не было, разве что… Подскочив в карете, я ухватилась за приступку, подтянулась, чувствуя, как трещит зацепившаяся за рессору ткань юбки, и заглянула внутрь. Сумка валялась на противоположной дверце завалившегося набок экипажа. Я дернула подол, кажется, даже разорвала ткань, перегнулась, вытянула руку и попыталась достать до ручки обычного дамского ридикюля. Самыми кончиками пальцев касалась его, но никак не могла ухватить. Каждую секунду ожидала, что кто-то из двоих, скорее всего толстяк, потеряет терпение, и в мою спину полетит пуля или нож. От напряжения магия металась по замкнутому пространству кареты, касаясь светло-бежевой ткани, лакированного дерева, стекла, шелковых занавесок. Я не сдерживала ее, не до того было. Ридикюль удалось ухватить с третьего раза, когда я, пискнув, едва не свалилась внутрь, но с усилием вытащила сумку. Костяная ручка казалась прохладной и скользкой, при свете дня на ее белой поверхности ярким пятном выделялись красно-кирпичные отпечатки пальцев. Но это не моя кровь… Я обернулась к Гэли. Из коричневой куртки подруги на боку был вырван кусок, совсем небольшой, но наружу торчали клочки рыжеватого меха, быстро пропитывающиеся кровью. Девушка зажала рану ладонью и попыталась улыбнуться бледными губами. – Напоролась на что-то, когда карета опрокинулась… – Потом поболтаете, – прервал ее гвардеец. – Сумку, живо! Вдалеке раздался топот. Истекали последние секунды. Вопрос в том, для кого – последние? – Вам нужны наши покупки у Гикара? – громко спросила я, приподнимая ридикюль. Вместо ответа толстяк выдвинул тяжелую челюсть. Сейчас нужно отдать ему сумку и наверняка умереть. Но жизнь стоит намного больше десяти золотых. Все произошло одновременно. В такие моменты все происходит одновременно и быстро, так что ты даже не успеваешь задуматься и действуешь интуитивно… Я подняла ридикюль и, вместо того чтобы отдать его толстяку, швырнула за каменный парапет набережной. Выходка в стиле двенадцатилетней девчонки, выбросившей в реку кинжал с резной рукоятью только потому, что маменька распорядилась отдать его брату. – Надо? Забери! – выкрикнула я. Грохнул метатель, выплевывая в лицо свинцовую пулю. Прав был Отес, слишком быстро, намного быстрее, чем в учебном классе, словно хочешь сбить воробья палицей и понимаешь, что промахнулась… Поэтому я даже не стала пытаться. Не успела сумка удариться о лед Зимнего моря, как я рассыпала «зерна изменений», пустила их сплошной волной на все, до чего могла дотянуться. Тот же снег, те же камни, волчий мех, огрызающийся голубыми искрами метатель, теплая ткань и… пот. Я немедленно отпрянула. Пот – это почти человек. Изменения – это не обязательно перенос тепла или холода, иногда это плотность или рассеивание, распад или сжатие, движение или остановка. Изменения коснулись всего вокруг: камень треснул, ткань чуть вытянулась, стала рыхлой, крупные снежинки обернулись мелкой порошей. Вода очень послушное вещество, она сама рада изменяться. А пуля… Свинец – это тоже металл. Пуля просто остановилась, застыла в воздухе в локте от лица, как недавно украденное зеркало Гэли, а потом упала на снег. Металлы неподатливы. – Сумка! – взвизгнул толстяк. Старый гвардеец выругался и, не раздумывая, перемахнул через каменное ограждение. Парень бросился ко мне, но снег под его ногами вдруг превратился в лед. И не просто превратился, а захватил тяжелые ботинки в плен, словно палочку в стаканчике мороженого. И грабитель, попытавшись сделать шаг, не удержал равновесия и просто рухнул на колени. Черный нож отлетел сторону. Я обернулась. – Я тоже маг, – со злостью сказала Гэли, опуская руку. Подскочив к пошатывающейся подруге, я подставила плечо, одновременно отбрасывая «зерна изменений» через камень ограждения, разрывая связь между частицами. Лед Зимнего моря треснул с громким, показавшимся мне оглушительным, звуком, словно раскололось само небо. – Давай, Гэли! – Я потянула подругу к ближайшему дому, к подворотне, в которую нырнули оборванцы. – Сейчас здесь будет патруль, всего несколько минут, несколько шагов… Не знаю, кому я на самом деле это говорила, ей или себе, а за спиной, ругаясь, поднимался толстяк. Гэли, и так едва переставлявшая ноги, становилась все тяжелее и тяжелее. – Не вздумай упасть, маг ты или кто? – проговорила я, втаскивая подругу в узкий проулок. – Не вздумай… Слепые стены домов подступали друг к другу почти вплотную, оставляя узкую тропинку локтя в три шириной. Подруга тяжело дышала, наваливалась на меня все сильнее, звон колокола, наоборот, отдалился. Где носит этот патруль? В таверне они, что ли… Мой взгляд наткнулся на грубо сколоченную дверь, которую красили, наверное, еще в те времена, когда моя бабушка маркиза Элие не была знакома с дедом графом Астером. Облупившееся почерневшее дерево, сломанная ручка и замок, безалаберно висящий на открытой дужке. Лохмотья краски слезали с выступающих, словно ребра, поперечных перекладин. Задняя дверь какой-то лавки или мастерской, а может, склада, пошивочного цеха или раздаточной. Мысль была проста – раз Гэли не может идти, значит, придется дожидаться помощи на месте. И желательно, чтобы это было безопасное место. Или хотя бы укромное. У самой двери нога неожиданно поехала, и я едва не упала, успела зацепиться за обломок ручки и расцарапала ладонь до крови. А вот Гэли ухнула в снег перед порогом и тихо заплакала. – Давай. – Я посмотрела на бледное, почти белое лицо подруги и протянула руку. – Давай, еще чуть-чуть. Я почти втащила ее внутрь. Дверь тут же захлопнулась, оставив нас в уютном полумраке. Груда мусора в углу, обрывки ткани и какой-то жмых в старых рассохшихся ящиках, кадушка, полная тухлой воды. Пахло мокрой шерстью. Валяльный цех? Я усадила подругу на ящик. – Они ведь не пойдут за нами? – прошептала Гэли. – Зачем им за нами идти? Мы же отдали зеркало. Отдали все!