– Полковник, там, наверное, человек пятнадцать… – Двадцать, папа, – перебивает Розалинда. – Я насчитала двадцать репортеров на лужайке перед домом. У некоторых блокноты, а некоторые с фотоаппаратами. Вспышки были такими яркими, я чуть не ослепла. Он присаживается на корточки рядом с Розалиндой, которая выглядит спокойнее, чем Шарлотта. И это невероятно, учитывая все обстоятельства. Убирая с ее глаз выбившийся тонкий каштановый локон, он изо всех сил сдерживает закипающий гнев на то, что его дочери пришлось столкнуться с этим бедствием. Розалинде нельзя быть свидетельницей его волнения, при ней он обязан оставаться воплощением невозмутимости. – Ты в порядке, дорогая? – Да, папа. Они очень глупые. Ужасные дураки. Они постоянно твердили «где твоя мама?» Разве они не знают, что она в Эшфилде пишет книгу? – Думаю, нет, дорогая. – Я хотела ответить, но Шарлотта сказала, что мне не стоит разговаривать с этими людьми. – Она абсолютно права, дорогая. Это чужие люди и, как ты сама сказала, довольно глупые. – Арчи поднимается. – Как бы то ни было, я сейчас скажу им уматывать отсюда, чтобы тебе не пришлось больше беспокоиться из-за них. – Папа! – Розалинда пронзительным голосом дает понять, что ей не нравится, как выражается отец. Для дочери слово «уматывать» относится к запретным. Арчи сжимает маленькую ручку и передает Розалинду на попечение Шарлотты. Расправив плечи, он открывает входную дверь, полный решимости властно рявкнуть на газетчиков, потребовать убраться с его земли. Он прогонит их прочь от своего дома, невзирая на то немыслимое положение, в котором оказался – связанный по рукам и ногам, подвешенный между невысказанными подозрениями полицейских, чье расследование чем дальше, тем более явно указывает на него, и четко сформулированными инструкциями из письма, от выполнения которых зависит его будущее. Но когда Арчи распахивает дверь, он, щурясь от вспышек, осознает весь масштаб общественного внимания и понимает, что жизнь уже никогда не будет прежней. Глава 19 Рукопись 2 февраля 1919 г. Лондон, Англия Я ожидала, что с фронта вернется тот же Арчи, который уходил на войну. Или, по меньшей мере, тот же Арчи, с которым мы так волшебно провели его отпуск два года назад. Но возвратившийся Арчи оказался совсем другим человеком. Энергичный, загадочный Арчи превратился в беспокойного и в то же время инертного человека, он был непостижимо несчастен, но без былого романтического флера. Он мрачнел от любого житейского стресса, а малейший шум мог спровоцировать мигрень и привести его в бешенство. Казалось, ничто на свете ему не в радость – взять хотя бы непрерывную череду сигарет, которые он выкуривал в скверном расположении духа. А главное – его работа. Получив после возвращения должность в Королевском летном корпусе, он утверждал, что не видит здесь для себя никаких долгосрочных перспектив, хотя я сомневалась, так ли это. Про себя я считала, что Арчи – когда проблемы с носовыми пазухами лишили его возможности летать – одновременно утратил одержимость полетами, и постоянное пребывание среди авиаторов и аэропланов причиняло ему боль. Мне не хотелось думать, что он страдает от депрессии – того состояния, с которым я то и дело сталкивалась в госпитале, ухаживая за ранеными солдатами. Но какая страсть заменила бы ему предыдущую любовь, любовь к небу? Определенно – не я. В моих мыслях денно и нощно звучало мамино свадебное наставление: муж требует внимания и управления. Я начала думать, что если стану заботиться о нем должным образом, то смогу вернуть прежнего Арчи. Если буду подавать ему идеальную еду, до блеска надраивать квартиру, обеспечивать интереснейшие беседы за ужином, если буду идеальной любовницей, – то все это даст ему, наконец, покой. Я полагала, что исцелить Арчи – мой долг, и после войны полностью сосредоточилась на своей цели. Это меньшее, что я могла сделать для своего мужа – в конце концов, он – один из немногих, кто возвратился с войны живым. С висящей на сгибе руке корзинкой покупок я поднималась в нашу квартиру на Нортвик-террас. Я старалась ступать по лестнице как можно легче, дабы не привлечь внимание консьержки, миссис Вудс. Большей частью я ценила ее доброту и советы по домоводству, но она отчего-то вечно критиковала мой выбор мяса и прочих продуктов на местном рынке. Даже послевоенный дефицит не был оправданием для неправильных покупок. Мои шаги, судя по всему, оказались недостаточно легки. – Миссис Кристи! – прозвучал ее голос под двумя пролетами, которые я успела преодолеть. Игнорировать ее было бы грубо, и я поплелась вниз по уже пройденным мною ступеням. – Добрый день, миссис Вудс, – поприветствовала я, стараясь не выдать раздражение. – Хорошо, что я поймала вас, миссис Кристи. Рынок сегодня был на редкость богат молодой морковью, и я взяла на себя смелость купить пучок для вас с супругом. – Как это любезно с вашей стороны! – Я полезла за кошельком. – Сколько с меня? – Нет-нет, ни за что, – погрозила она мне пальцем. – Я угощаю. – И, заглянув в мою корзинку, добавила: – Тем более что ваши овощи знавали лучшие времена. Я еще раз поблагодарила ее и снова поковыляла вверх, к нашей двухкомнатной квартирке. Поначалу я была весьма признательна ей за наставления по части домашнего хозяйства, ведь единственное, чему учила меня мама, – это как командовать прислугой, которой я теперь не располагала. Однако в последнее время рекомендации миссис Вудс стали слишком уж назойливы. Вымыв в раковине свинину, овощи и картошку, я принялась готовить ужин, неукоснительно следуя рецепту. Задвинув блюдо в духовку, оглядела квартиру в поисках новых задач. Совет мамы про заботу о муже засел у меня в голове, но как о нем заботиться, если он на службе, а все домашние дела уже переделаны? Я часами оставалась наедине с собой и с убеждением, что все мои труды должны быть посвящены Арчи. Такая вот парадоксальная ситуация. Однажды я наткнулась на объявление о кулинарных курсах и сочла их хорошей идеей. Благодаря этим занятиям мне было чем заняться после покупок и уборки квартиры до возвращения Арчи. Но и уроки не занимали полностью мое время, и в отсутствие круга общения – все мои подруги жили в Девоне, кроме Нэн Уоттс, которой со мной было бы не очень весело, ведь мы слишком сильно различались по уровню достатка, – у меня все равно оставались свободные часы. Даже уроки счетоводства и стенографии – я их тоже решила освоить – занимал лишь часть моего досуга. Хоть мне и следовало благодарить судьбу за то, что у меня есть муж и что он вернулся с войны, но я все равно не могла не скучать по духу товарищества в госпитале и аптеке, по знакомым из Торки, а особенно – по компании мамы и – представьте себе – тетушки-бабули, которая так и жила в Эшфилде с дополнительной прислугой. Время от времени, закончив готовку и дожидаясь Арчи, я мыслями возвращалась к «Загадочному происшествию в Стайлзе». Прочтя роман, Арчи назвал его «неплохим», а загадку, к моему вящему удовольствию, – «неразрешимой», отметив, насколько изобретательно сбивает всех с толку комбинация с ядами, и порекомендовал мне показать рукопись издателям. – А он не слишком легкомысленный для военного времени? – спросила я. Он сжал мою руку в знак поддержки. – Агата, во время войны людям необходимо отвлечься – и даже развлечься. А твоя загадка отвлечет их надолго. В конце концов он меня убедил, и я отправила рукопись в «Ходдер и Стафтон», «Метуэн» и другие издательства, но все они ответили отказом. Успеха я и не ждала – ведь я всего лишь домохозяйка без всякого специального образования. Но столь категоричное «нет» сильно меня задело, так что я, хотя идей было предостаточно, не стала даже пытаться сесть за новый роман и по-прежнему проводила досуг в думах о муже. Иными словами, я либо прибирала в квартире для Арчи, либо занималась покупками для Арчи, либо штопала для Арчи, либо готовила ужин для Арчи, а в оставшееся время думала про Арчи. Все мои мысли вертелись вокруг одной главной темы: он изменился. В особо мрачные минуты мне приходило в голову: а вдруг настоящий Арчи был таким всегда, и просто я лишь сейчас узнала его как следует? Но я гнала эти неприятные мысли прочь – особенно сегодня, поскольку вечером все изменится – его настроение, наш брак, наше будущее. – Как тебе свинина? – спросила я, изображая на лице оживленную улыбку. В начале ужина, когда он положил в рот первый кусок, на его лице проскользнула какая-то гримаса, а я никогда толком не знала, что именно не так – моя стряпня или его на удивление чувствительный желудок. Миллеры из Торки всегда славились здоровым аппетитом и стальными желудками, так что подобная изнеженность была для меня в новинку. – Как ни странно, на вкус очень даже ничего, но посмотрим, как уляжется, – ответил он, потирая живот. Над столом вновь опустилось молчание. В тишине Арчи чувствовал себя уютно, даже за ужином, который в Эшфилде всегда служил поводом посмеяться и поболтать, в то время как чаепития в доме у матери Арчи были весьма чопорным мероприятием. – Как прошел твой… – я осеклась, не договорив. Этот вечер должен стать памятным, исполненным радости и благодати. А разговор о службе Арчи убьет все настроение. Мне, пожалуй, следует прибегнуть к другой тактике. Я решила не дожидаться окончания ужина, а объявить свою новость внезапно и прямо сейчас, хоть сколько я ни репетировала, мне так и не удалось подобрать идеальную формулировку. Я сделала глубокий вдох и выпалила: – Арчи, у меня будет ребенок. – И, не в силах сдержаться, расплылась в улыбке. – Ребенок? – Его тон озадачил меня, и я засомневалась, не померещилось ли мне. Вопреки всем моим ожиданиям, он отнюдь не пришел в восторг. Напротив, в его голосе звучало раздражение. Когда он вновь заговорил, я поняла, что не ослышалась. – Ты ждешь ребенка? – спросил он тем же раздосадованным тоном. Я сидела ошарашенная. Как может он злиться при мысли о ребенке? А я-то думала, что, услышав о моем положении, он вскочит на ноги и закружит меня в воздухе! Арчи впервые лишил меня дара речи. Он встал так резко, что ножки стула загрохотали по полу. Вышагивая по столовой, мой обычно спокойный муж извергал поток слов, которые я надеялась никогда больше не услышать. – Ведь ты же понимаешь, Агата, что между нами все изменится. Так бывает всегда, когда появляется ребенок. – Он фактически гневно меня отчитывал. Я понимала, что в слово «изменится» он ничего хорошего не вкладывает, но все же попыталась разбавить его черноту розовой краской: – Да, Арчи. Перемены, разумеется, неизбежны. Но они будут дивными. – Нет, не будут! – проорал он в ответ. – Ты вся сосредоточишься на ребенке, а не на мне. Меня все бросят. Я вдруг осознала, что ребенок отнюдь не объединит нас и не станет капелькой радости для моего неприкаянного мужа, а напротив, подведет нас к опасной грани. Я никогда и ни за что на свете этого не допущу. В конце концов, заботиться об Арчи и его благополучии – мой долг. Встав со стула, я подошла к нему и утешающе положила руку на плечо. – Клянусь, что всегда буду сосредоточена только на тебе. На тебе и более ни на ком. Даже не на этом ребенке. Глава 20 Исчезновение. День третий Понедельник, 6 декабря 1926 г. Новый Скотланд-Ярд, Лондон, Англия За железными воротами, ведущими в недра Скотланд-Ярда, походка Арчи вдруг делается неуверенной. Не глупо ли он себя ведет, направляясь по собственной воле прямо в руки властей? Когда он выезжал из Стайлза, разгневанный сборищем газетчиков на лужайке, такая мысль ему в голову не приходила. Хотелось лишь отвести обжигающий свет публичного внимания от себя и этого проклятого следствия – при том, что чертово письмо диктует ему, как себя вести и что говорить, – и убедить полицейское руководство отстранить от дела явно предвзятого Кенворда, который, судя по всему, намерен упорно посвящать прессу во все новые детали. По крайней мере, так он мог бы оградить от всего этого Нэнси. Даже после полутора часов пути, когда, паркуя свой «Деляж» на набережной Виктории, он поднял взгляд на Скотланд-Ярд – смотрящее на Темзу похожее на крепость здание в полосах из красного и белого камня, как на арестантской робе, – Арчи еще верил в правильность принятого решения. Но теперь, окруженный кучками оживленных бобби в круглых шлемах, всегда готовых с помощью деревянных дубинок и наручников угомонить и обездвижить любую подозрительную личность, Арчи сомневается, не совершает ли он роковую ошибку. – Все в порядке, полковник Кристи? – обернувшись, спрашивает его адвокат Уильям Перкинс. Он, должно быть, услышал, как Арчи замедлил шаг. – Да-да! Просто, просто… – запинается он, но потом заканчивает: – Просто изучаю здание. – Какой глупый ответ! – думает он. Но все равно лучше, чем правда.